Купить

Снова пиликнул, действуя на нервы, фейсбук. Кого там ещё несёт нелёгкая? А! Очередной скачущий придурок! В бан без разговоров – наговорились уже за эти месяцы с каждым по очереди и со всеми сразу. Каждый раз от таких «дискуссий» ощущение, точно в кунсткамере побывал или в дурдоме.

В последнее время Николай переживал, как сам он формулировал, кризис собственной идентичности, поскольку неожиданно для себя оказался по разные стороны фронта с лучшими друзьями и по одну с теми, с кем бы ещё недавно и разговаривать не стал.

Николай Юшин вырос в семье, где «советское» не признавалось категорически. В отличие от абсолютного большинства сверстников он хорошо знал историю своей семьи, начиная с 19-го века. А историей этой не грех было гордиться! Его прапрапрадед, белый генерал Тягаев, служил у Колчака, а позже был ближайшим соратником Врангеля и скончался в эмиграции, а брат генерала погиб, обороняя Крым от большевиков; его прапрадед погиб при отступлении армии Колчака; прадед, которого прапрабабка вырастила чудом, оставшись одна в Советском Союзе, был художником, фотографом, кинематографистом, но практически ничего не успел создать, т.к. погиб в лагерях, успев оставить лишь сына, родившегося также, в лагере. Матерью же его стала оперная певица, чью жизнь также сломал ГУЛАГ, потомица старинного дворянского рода Аскольдовых, дочь белого офицера, прошедшего Соловки, тайно вернувшегося из эмиграции в СССР и до глубокой старости прожившего в Забайкалье под видом простого таёжного охотника…

Таким образом, по своей родословной Николай был «белым», как говорится «от и до», и гордился этим. Родители и воспитывали его в этой гордости. В сознании себя верноподданным Российской Империи и русского Царя, если только такового угодно будет Богу даровать России. Семья Юшиных была глубоко религиозна и принадлежала к той части Православной Церкви, что ещё в конце 20-х ушла в подполье, не желая иметь ничего общего с богоборческой властью, и доныне чтимой церковью официальной «расколом», несмотря на прославление большинства главных «раскольников» в лике Новомучеников и Исповедников.

Соответственным был круг семьи Юшиных: историки Белого движения, уцелевшие отпрыски дворянских родов, эмигранты, катакомбники[1]… В этой среде Николай рос и ею был во многом отделён от своих сверстников: слишком разны были их интересы и понятия, их запросы. Отчасти Юшин гордился этим. Как-никак он – настоящая белая кость и голубая кровь! А они кто? Продукт советчины, контуженные совдепом от рождения люди. В восемнадцать лет легко раздавать ярлыки, легко презирать и ниспровергать. Николай настолько вошёл во вкус своей «белизны», что нарочно выставлял напоказ свои убеждения и презрение к «совку», и, пожалуй, прыгнул бы с моста, если бы это понадобилось, чтобы лишний раз продемонстрировать, что сам он не «совок».

В двадцать два мыслится не шибко трезвее, но когда в судьбе страны, в которой ты живёшь (именно так, пресловутую РФ Николай не считал своей, заходя в своём отрицании значительно дальше умудрённых жизнью родителей) происходят поворотные события, то что-то ломается в твоём казавшемся таким незыблемым мировоззрении, какие-то неведомые шестерёнки начинают заедать и, наконец, рассыпаются, заставляя тебя многое увидеть другими глазами.

Ещё с февраля дома начались споры родителей с близкими друзьями семьи.

- Наконец-то! На Украине свергают большевиков! – радовался старый профессор Ревунов. – Валят поганые идолища!

- Помилуйте, да ведь эти несчастные люди просто не знают своей истории, иначе были бы благодарны идолищу за создание своего государства, - отвечал на это отец. – А они видят в нём лишь ненавистного москаля, оккупанта. Равно как в Кутузове, Пушкине, Екатерине Великой…

- Причём здесь Пушкин! Люди, наконец, восстали против ненавистного «совка», а вы!.. Всё-таки украинцы гораздо больше заслужили называться нацией, чем русские!

- Потому что свергают одних мерзавцев, чтобы посадить других за американские плюшки и в глупой надежде вступить в европейский Содом?

- Уж не Киселёва ли вы наслушались?

- Вы забываете, профессор, что в нашем доме нет телевизора. К тому же любая пропаганда всегда лишь вредит правде, заставляя сомневаться в ней путём примешивания к ней вовсе не нужной лжи.

- Тогда не могу понять, откуда вы берёте столь дикие вещи. Вот, увидите, украинцы изберут достойных людей во власть и начнут строить правовое, демократическое государство.

Отец рассмеялся:

- Украина никогда не была государством и не будет. А будущих «достойных людей» мы уже видим на трибунах. Воры из всех бывших правительств и несколько маргиналов и уголовников.

- А народ? Народ?! Разве не видите вы, сколько прекрасных лиц среди него?!

- В толпе Февраля 17-го тоже встречались вполне симпатичные лица. Народ в истории – то же самое, что массовка в театре. Необходим для фона, но спектакля не делает.

В те дни Николай не понимал отца. Ненавидящий воровскую клику, заправляющую в РФ, он уже грезил, как и в России народ, наконец, поднимется и сметёт её, как сметали на Украине её подельников. Двое приятелей Юшина ездили в Киев и участвовали в столкновениях с «Беркутом» - вернулись полные восторга от увиденной «народно-освободительной борьбы». Восторгался, слушая их, и Николай.

Но победа майдана быстро охладили его восторги. Растерзанные «беркутовцы», грабёж и погромы, делёж областей между евреями-олигархами, беснование «черни» под водительством Ярошей, Музычек и прочих уголовников. Нет, это не долгожданной воздух свободы был, а смрадное дыхание 17-го года. Вон, даже «Яблочко» переиначили на «бандреровский» лад. Нет, это не победа народа была, а очередное торжество разнузданного Хама и узкой группы мерзавцев, натаскавших и спустивших его с цепи.

Страшён Хам, спущенный с цепи, опьяневший от вседозволенности… Пьяная вакханалия охватывает всё и вся. Гуляй, душа! Всё теперь можно тебе! Всё – твоё! Грабь, насилуй, жги, убивай – всё дозволено, если речь идёт о врагах, а во враги ты сам волен записать всякого, кто окажется недостаточно отзывчив к нуждам революции! Идут хлопцы по домам, стучат в двери: «Скидавайтесь, граждане, на нужды майдана!» А если нет, то всё равно возьмём – а вам пожалеть придётся! Налагают хлопцы налог на припаркованные у домов машины: «Платите, граждане, по тысяче в день на нужды героев майдана!» А не то сожжём ваши машины к известной вам матери – «зажигалок» у нас на всех хватит. Нападают хлопцы на одиноких прохожих, на автолюбителей, на гаишников (этих, как в 17-м городовых, стреляют сразу). Слава Украине!

А ещё же открыты патриотам дворцы бежавших правителей – а там всего есть! И выпить, и пожрать, и своровать, и пострелять. У генпрокурора бывшего постреляли лебедей на пруду, в личном зоопарке Янока – распяли беркутов. От вида этих несчастных птиц затошнило Николая. Вот, она – революция во всей своей мерзости! Вот, он – большевизм настоящий, не в букве (лозунге), а в дьявольском духе своём.

За этих птичек «уели» Юшина друзья. Мол, как это не стыдно вам, Николай, петь с «совкового» голоса? Герои майдана птичек бы никогда не обидели! Не клевещите!

Это Николай-то – с «совкового» голоса поёт? Ну, уж извините! Николай Юшин только своим голосом поёт, а вот вы, майданутые зомби, реальности видеть не хотите! От резкостей Николай на тот раз, правда, удержался, показал психическим видеозапись расправ над «беркутовцами», как глаза выкалывали, как истязали. То есть это могли делать герои майдана, а птичек не могли? И как вам это? Нравится? А «пофиг» им человеческий выколотый глаз и измывательства над ранеными людьми. Даже вниманием не удостоили. Ты нам, Николай, про птичек докажи, а если не можешь, так и не клевещи. Пришлось послать майданувшихся друзей лесом. Ну, а как ещё, если этим человеколюбцам на живого человека плевать?

- Это только первые капли великой крови, - говорил в те дни отец. – Подождите, это лишь посев. А скоро будет жатва, страшная. Пол-Украины русская кровь зальёт. Уж они постараются…

Теперь уже прислушивался к нему Николай и постепенно понимал, что единственное важное теперь это именно судьба русских людей на Украине, крови которых жаждали радикалы, и единственной заботой России и русских людей должно быть – как бойню эту предотвратить, как своих защитить.

Пытался Юшин объяснять это, а на него махали руками, обзывая «ватником». Каких-таких русских людей увидел уважаемый Николай? Это те «быдлосовки», что у памятников Ленину гужуются? Не срамитесь! Русского народа давно нет! Он уничтожен большевиками! Остались только эти красные выродки…

Не понял Николай. А мы тогда кто?

Мы? Нет, ну, мы, само собой, русские. Русские европейцы, чудом уцелевшие…

Русские – кто? Русским Николай всегда себя считал, а европейцем… Да с какого же? Конечно, он знал и любил европейскую культуру, «европейские плиты», о которых Достоевский писал, но с нынешним Содомом иметь ничего общего не желал. Да и вообще западничество всегда было враждебным России течением.

Ах, опять у вас, Николай, советские штампы! До революции мы были Европой…

Достоевский – советские штампы? Брянчанинов? Нилус? Ну, отожгли ребята! А Пушкина и государя Александра Миротворца слабо почитать? Не говоря уж о Данилевском… И ведь вот наглость – «уцелевшие» они! Николай и впрямь со своей родословной имел право себя таковым считать. А эти? Да почти все, кто постарше, в комсомолах состояли! Ну, а если сами по летам не успели, так родители! Все – из самых что ни на есть советских семей вышли. Туда же! «Уцелевшие» они! И теперь – борющиеся… Правда, «борьба» не мешает некоторым из них преподавать в государственных ВУЗах и печататься в прессе. Принципиальность – наше кредо, так что ли?

И ведь вот дикость – вся их «любовь» к «былой России» вылилась в ненависть к России теперешней, не режиму, но самой стране, в ненависть и презрение к отдельно взятому русскому человеку и всему русскому народу в целом. И это почитали они своей «фигой в кармане», хотя именно в этом шли рука об руку с российскою властью, питавшей вполне сходные чувства к русским людям.

В марте не усидел Николай. Хотя закончил он истфак, но подвизался по журналистской части и в качестве независимого журналиста поехал в Крым, русское восстание которого было тотчас объявлено его украинствующими знакомыми «совковым». Вот, только на многотысячном митинге и памяти о «совке» не было. Два знамени Победы, в счёт не идущие, да один косноязыкий оратор, которого быстро попросили с трибуны. Севастополь – из русских городов самый русский. Был, есть и будет. И какое отношение имеет он к Украине?

Севастополь… С особенным чувством ходил Юшин по этому городу. Графская пристань… Отсюда без малого сто лет назад уплывал из России навсегда его предок – белый генерал Тягаев. Николай всегда гордился этим родством, и фотография прапрапрадеда висела у него в комнате. Теперь же ему казалось, будто бы тень белого генерала идёт рядом с ним, следит за всяким его шагом, оценивая – достоин ли окажется потомок славы пращуров?.. Из Севастополя Юшин проехал в сторону Перекопа, где погиб другой его предок. Сердце бешено колотилось. Никогда ещё Николай с такой силой, с такой пронзительностью не ощущал своей неразрывной связи с Россией, своей русскости. До дрожи, до слёз…

А ночью ему снился Белый Генерал. Высокий, сухопарый, с тонким породистым лицом и пронзительными глазами, похожий на средневекового рыцаря… Белый Генерал шёл рядом с ним по Графской пристани, и слышно было, как бряцает его шашка – с георгиевским темляком. Он что-то говорил, но Николай не мог разобрать слов, а лишь чувствовал, что в них – напутствие ему. Наконец Белый Генерал остановился и, опустив на плечо Юшина единственную руку, сказал два слова: «Береги Россию!»

Этот сон, атмосфера Крыма, пронизанная одним общим вдруг воскресшим сознанием, рефреном повторяемыми словами «Мы – русские!», перевернули душу Николая. Он внезапно осознал, что Родина – это не стеллажи прочитанных тобой книг по её истории, не высокопарные речи и статьи, не даже иконы с затепленными под ними разноцветными лампадами в твоей комнате, а то, за что здесь и сейчас ты готов отдать жизнь, что соединяет тебя со многими тысячами таких не похожих на тебя людей, но, несмотря на всю несхожесть, живущими тем же неизъяснимым чувством – любви к своей Родине. Мудрецы скажут, что это лишь призрак, Летучий голландец, которого нет в природе, скажут потому, что сердца их очерствели для жертвы, а человек, не способный к жертве во имя своей Родины, не достоин её, сам себя отлучил от неё, как отлучает себя от Бога утративший веру в него. Что проку от многочисленных знаний о Родине без знания самой Родины? Рабочий парень, «ватник» по-ихнему, прочитавший несколько книг и просто и безыскусно отдающий свою жизнь за Россию, знает её, себялюбец, презирающий свою страну, не знает её вовсе, сколько бы книг ни прочёл. Точно так же, как простой мужик-лапотник, не знающий грамоте, знает Христа сердцем, а учёный богослов, знающий всё о Христе, Христа не знает, потому что не имеет веры и любви, заставляющей гореть сердце чистым, святым пламенем. Некогда знающие букву и возносящие хвалы Богу своего Закона фарисеи распяли Христа, а простые рыбаки взяли на плечи крест и пошли по стопам Спасителя. И ровно так теперь знающие букву и воспевающие Россию своего Идеала («которую мы потеряли») произносили смертный приговор своей Родине, тогда как простые русские люди несли на плечах русский крест, служа ей.

Потрясённый контрастами, Юшин написал сразу целый цикл статей о Крыме. После публикации последней он встретился со своим давним приятелем, Ромой Томилиным, с которым подвизались они в рядах одного исторического клуба по восстановлению мемориалов и захоронений, уничтоженных большевиками.

Холёный, в элегантном костюме и при галстуке, Рома смотрел на Николая с выражением недоумения и сожаления. Странно, отчего это лишь теперь заметилось, сколь надменно лицо этого не по летам рано располневшего «молодого учёного с большими перспективами»? Может, и у самого такое же? В сущности, доселе во всём ведь сходились… Надо бы в зеркале своё отражение подробнее изучить. Носить столь надменную мину, в конце концов, дурной тон.

- Я удивляюсь тебе, Николай, - Рома заказал себе кофе по-турецки и устало вздохнул. – Как ты можешь поддерживать этот крымский аншлюс?

- За языком следи, - нахмурился Николай. – Какой ещё аншлюс? Там всё население поголовно за возвращение в Россию! Причём уже без малого четверть века с тех пор, как эта сволочь Ельцин их там оставил.

- А вот по-моему…

- Ром, ты там был? Не был. А я там две недели торчал – весь Крым исколесил. И ты мне сейчас будешь впаривать, что ты тоже «дочь офицера» и «там не всё так однозначно»?

- Мне не нравится твой тон.

- Мне тоже много чего не нравится. Ты, может, предпочёл бы, чтобы там сейчас резня была с поездами дружбы имени товарищей Яроша, Музычки и Фарион?

- Может, ты всё-таки позволишь мне высказаться? – Рома досадливо поджал губы.

- Валяй, - разрешил Николай, откупорив минералку.

- Давай посмотрим на дело строго прагматично.

- Давай.

- Чего мы достигли, присоединив Крым? Удовлетворили национальные амбиции. Подняли рейтинг «любимой» власти. Восстановили, допустим, историческую справедливость. Избавили наш флот от арендной платы и не допустили на его место флот НАТО. Я ничего не упустил?

- Упустил. Спасли от резни тысячи жизней русских людей.

- Спорный вопрос.

- Однозначный и перевешивающий любые доводы против.

- Тем не менее, я их приведу.

- Валяй.

- Мы поспособствовали сохранению в Крыму советского наследия и менталитета. Мы глубоко оскорбили Украину своим вмешательством в её дела, и теперь вместо доброго друга и соседа обрели вековечного врага. Вместо того, чтобы улаживать проблемы дипломатическим путём, мы нарушили территориальную целостность суверенного государства. Мы настроили против себя весь мир. Мы подставили под удар свою экономику, которой ваш Крым влетит в копеечку. Наконец, вместо недорогого, но приличного украинского курорта наши граждане обретут дорогущий и безобразный российский типа какой-нибудь Анапы со всеми «совковыми» прелестями. Крымчан же быстро начнут осваивать наши воры, и спасённые от растерзания злыми бандеровцами граждане скоро взвоют, узнав размах отечественного беспредела. Между прочим, присоединять что-либо к путинской России, тем самым укрепляя режим – это само по себе огромная ошибка. И, наконец, прежде чем впрягаться за русских на чужой территории защитите их на своей. На Ставропольщине, например. Нужно сперва у себя дома наводить порядок, а уже потом лезть к соседям! Ну, что скажешь? Я не прав?

- Не прав, - покачал головой Николай, - потому что не утруждаешь себя отделением мух от котлет.

- А если тезисно?

- Изволь, - Юшин поставил бутылку и принялся загибать пальцы. – Нет России путинской, ельцинской или чьей-нибудь ещё. Есть наша Россия, тысячелетняя, в которой жили наши предки и, если мы не будем поколением предателей и трусов, будут жить наши потомки. Правители приходят и уходят, а Россия остаётся. В Крыму менталитет гораздо более русский, чем где бы то ни было, и гораздо менее советский, чем у большевиков-перевёртышей, щеголяющих теперь флагами УПА. А остатки советизма изживутся тем скорее, если мы, носители белой идеи, будем со своим народом, ощущая себя частью его, а не надменно возвышаться над ним, кичась мнимым избранством и внушая лишь отторжение от себя, а главное от наших идей. Вы своим скулежом про аншлюс Белой Идее нанесли такой урон, какой никакие слившиеся с исторической сцены коммунисты нанести никогда бы не смогли! Никогда Белые не братались с петлюровцами, а вы, занимаясь этим сегодня, предаёте наши знамёна, мараете их и плюёте на память героев, павших в борьбе с этой нечистью, вторыми нашими врагами после большевиков. Про оскорбление Украины – бред. Западенцы никогда нам не были друзьями, а Восток разделяет мечты Крыма. В сущности, твоя Украина органически не способна быть государством, что и доказывают ежегодные майданы и прочие театрализованные представления. По уму, эту несчастную землю нужно просто поделить по исторической справедливости, между теми, кто ей владел прежде. Тогда есть шанс, что хоть подобие порядка у них будет. Европа в отношении нас всегда была столь же невежественна, сколь и не благодарна, как говаривал Александр Сергеевич, а потому об их неудовольствиях и вовсе говорить нелепо. Насчёт того, что русских надо защищать везде – без сомнения. Только тут никакого противоречия нет. Про то, что порядок наводить надо сперва у себя – тоже без вопросов. Всё это я понимаю не хуже тебя. Но когда в соседнем дому начинается пожар, то дико говорить: погоди, пока я сделаю у себя генеральную уборку. Пойми, Ром, вопрос территорий меня волнует в последнюю очередь. Если бы на Украине каким-то чудом установилась достойная власть, и жизнь бы устроилась, как должно, для чего там есть все ресурсы, то я бы нисколько не стремился оторвать от неё часть территорий и присоединять к нашему бедламу, как это делали Советы, аннексируя Бессарабию и Прибалтику накануне войны. Пускай бы жили, как люди – и дай Бог им счастья! Да и они бы отнюдь не стремились в материнские объятия… Но тут-то совсем другое дело. А про вопрос денег и курортов заикаться – стыдно для человека идейного.   

- И нисколько нестыдно, - насупился Рома. – Это ваша горячность – глупа. Ведь уже наши добровольцы наводняют восточные регионы! Русских защищать!

- И что в этом плохого?

- Ничего. Просто люди с правильными идеями не должны собой разбрасываться, но беречь себя для будущего Отечества. Учиться, работать, зарабатывать…

- Хорошо есть, пить, спать, шляться по заграничным курортам…

- Ты превращаешься в… упоротого «ватника»! – возмутился Рома. – Даже твой лексикон!

- Поскольку тебе не нравится мой лексикон, я не стану сообщать тебе, в кого обращаешься ты. Когда мои предки уходили на Дон и в Сибирь – сражаться за Отечество, они почему-то не думали себя беречь. И никто из наших вождей и славнейших деятелей нашей истории – также. Нужно не себя для Отечества беречь, а само Отечество. А ты… «Работать, зарабатывать…» Это, друг мой, идеология мещанства, а не Белой армии.

- Что, может, тоже поедешь – советское «отечество» защищать? Смотри, как бы оно тебя за это по затылку не отблагодарило!

- Опять путаешь, Рома. По затылку даёт власть, а не Отечество. И, кстати, да, я поеду его защищать. Потому что меня уже тошнит от всей нашей болтовни, в которой две трети подлости, лжи, самолюбования и фиглярства! От ряженых в чужие мундиры дезертиров тошнит! От девальвации святых понятий из-за напыщенных витийств безответственных бездельников!

- Вот бы твой предок-генерал тебя сейчас услышал, - усмехнулся Рома.

- А он и слышит. И одобряет. Он против России никогда не воевал. А за неё – в трёх войнах. Хочется быть достойным его памяти.

- Я думал ты умнее, - с сожалением констатировал Рома.

- Прости, что не угодил. Но уж лучше я при своей дурости останусь, чем при твоём уме.

- Каждый выбирает по себе.

- Ром, ответь, пожалуйста, напоследок, ты русский?

- Чего?

- Я спросил: ты – русский?

- Да как будто не еврей!

- Не похож ты на русского, Рома.

- Это почему ещё?

- А потому что русский не может оставаться равнодушным, когда убивают русских, и шире ещё – славян. Не может резонёрствовать, когда попирается справедливость, когда гибнут невинные. Не может беду, боль своих братьев и сестёр не ощущать всецело своей! Русский – это не тот, кто просто любит Россию, но тот, кто во всякую минуту готов пожертвовать собой ради неё!  

- Сам придумал?

- Не придумал, а понял, когда вспомнил о том, что сам я – русский. А лишь потом Белый. Россия выше окрасов, попытайся понять это.

- Но не антироссия, которую ты сейчас собираешься защищать.  

Так и закончилась давняя и казавшаяся незыблемой дружба. А затем другая, третья… Неприятно было, но и не особо жаль. Совсем чужие оказались на проверку те люди, лишённые почвы, а потому заряженные на отрицание и разрушение, не способные в своей рыбьей хладности к живому, предметному делу.

Русская весна набирала обороты, попутно реабилитировав георгиевскую ленточку, опоганенную прежде разными «ползущими вместе» недоносками, цеплявшими её на непотребные места в знак особого «патриотизма». Теперь Николай носил её с гордостью, несмотря на негодование отдельных знакомых, которыми был он неоднократно обозван «ватником», «колорадом» и даже «колорадским ватником». Пришлось купить толстую стёганую жилетку и ходить в ней несмотря на жару, оправдывая кличку. Ну, и в блоге своём генерала Тимановского портрет вывесил, сплошь в «колорадских ленточках».

Черту под этим периодом играния мускулами и оттачивания зубов подвела Одесса. После неё Николай разом порвал отношения со всеми знакомыми, принявшими и в этой трагедии сторону убийц. Это уж не идейные противники, а самые что ни на есть нелюди, с которыми говорить не о чем. Выгвоздив всё, что думал о них в блоге в самых жёстких выражениях, Юшин принял окончательное решение, с которым и явился к отцу:

- Пап, как ты считаешь, должны ли современные белые защищать интересы России, русских на Украине?

Отец, работавший с какими-то бумагами у себя за столом, поднял голову и, внимательно посмотрев на сына, ответил после паузы:

- Считаю, что должны.

- А меня благословишь поехать?

- Зачем? – испытующе прищурился отец.  

- Затем, что мне скоро двадцать три, а я ещё ничего не сделал в своей жизни. Затем, что я молодой здоровый мужик, а не офисная крыса, и не могу смотреть по телевизору, как каждый день убивают невинных людей, детей, женщин. Ты всегда приводил мне в пример наших предков – Тягаевых, Аскольдовых, Юшиных. Разве они сидели бы сейчас перед экраном, запасясь попкорном? Да они бы уже давно были там! Значит, и я должен.

- Достойная аргументация, - одобрил отец, снимая очки и массируя переносицу.

- Ты с чем-то не согласен?

- Ни в коей мере. Наоборот, горжусь тобой. Но прежде чем ты всё решишь, послушай меня. Помнишь, когда ты вернулся из Крыма, мы чуть не поссорились? Ты не мог понять, почему я не разделяю твоего восторга?

- Помню.

- Так вот, Коля, я не мог разделить этого чистого и прекрасного чувства потому, что уже видел всё, что будет дальше. Всю эту бойню. Всю эту кровь. Россия подала людям надежду, которую не сможет оправдать, потому что слишком ослаблена, слишком связана по рукам и ногам, а, главное, потому что правят ею предатели. И они будут предавать. Изо дня в день, раз за разом, как было в Чечне, как происходит везде и во всём. И это предательство будет оплачиваться кровью.

- А народ что же? Ты разве не учитываешь значение народа? Народ поднялся, и он не допустит…

- Когда в истории народ что-либо не допускал? Поднимаются не народы, а отдельные лучшие их представители. А им противостоят не только внешние враги, но и продажные политиканы за их спиной, которым менее всего нужны герои, пассионарии, люди сильные, цельные, гордые, помнящие своё имя… Политиканы будут делать всё, чтобы уничтожить как можно больше таких опасных им людей, потому что они ставят под угрозу всю их систему одним своим существованием, как солнце ночную мглу. А потом они будут договариваться с такими же политиканами по другую сторону фронта и наживаться на чужой крови и горе. Вот, что я вижу впереди.

- Ты, пап, всё-таки ужасный пессимист! Ведь с Крымом всё прошло гладко!

- Не жди, что так будет дальше. Даю руку на отсечение, они уже и Крыму-то не рады, что взяли… А те – в свою очередь – за Крым будут отыгрываться на Донбассе, не стесняясь в средствах. Прости, Коля, что говорю тебе это, но ты должен принимать решение с открытыми глазами. Эта игра продана и предана уже заранее. Я бы очень хотел ошибаться в своих прогнозах, но в таких вещах я ошибаюсь довольно редко – ты знаешь.

Да, Николай это знал. Владимир Петрович Юшин, доктор физико-математических наук, автор ряда крупных публицистических работ, в своих прогнозах всегда оказывался математически точен. Такой точности могла бы позавидовать сама Ванга. Впрочем, отец всегда лишь печально улыбался при таких сравнениях: «У нас Вангой быть легче лёгкого. Предсказывайте самый худший вариант из возможных – и никогда не ошибётесь. Разве что отыщется ещё худший, на который твоей недостаточно испорченной фантазии не хватит…».

- Всё-таки я поеду, - твёрдо сказал Николай. – Только у меня к тебе просьба. Поговори с мамой сам.

- Хорошо, поговорю, - согласился отец. – Но пообещай и ты выполнить мою просьбу.

- Какую?

- Прежде чем отправиться на войну, ты пройдёшь курс подготовки добровольцев. Как человеку, не служившему в армии, он тебе необходим, согласись. Или ты явишься к месту действий ничего не умеющей обузой, с которой кому-то придётся возиться.

Трудно было отказать отцу в железной логике, которая никогда ему не изменяла. Конечно, терять времени было жаль, но подготовиться и впрямь следовало. Да и было где. Питерские монархисты уже организовали «курс молодого бойца» для стремящихся на Донбасс добровольцев, и Николай решил перво-наперво отправиться в северную столицу.

Обычно чуждый эмоциям отец на сей раз крепко обнял его, сказал с волнением:

- В твои годы я поступил бы также. И я рад, что ты вырос достойным наследником нашего рода. Признаться, ещё недавно я сомневался в тебе и боялся, что форма, видимость, о которой ты так хлопотал, вытеснит в тебе главное – внутреннее содержание, стержень. Слава Богу, что хоть в этом я ошибся. Слов старика Болконского повторять тебе не стану, ты и сам всё знаешь и понимаешь.

- Я понимаю, - кивнул Юшин. – И клянусь, что краснеть тебе за меня не придётся. А в остальном – как Бог даст.

Сухие губы отца дрогнули, но он мгновенно взял себя в руки:

- Прапрадеда Тягаева и прадеда Аскольдова Бог выводил из самых безнадёжных положений, Его Рука всегда была с ними. Да будет она также и с тобой!

И ждать невозможно было,

И нечего было ждать.

Кроваво луна всходила

Кровавые сны рождать.

И был бы тяжёл покоя

Тот сон, что давил мертво.

Россия просила боя

И требовала его!

Россия звала к отваге,

Звала в орудийный гром,

И вот мы скрестили шпаги

С кровавым ее врагом.

Нас мало, но принят вызов.

Нас мало, но мы в бою!

Россия, отважный призван

Отдать тебе жизнь свою![2]