Борьба с религией в бурный ХХ век велась не только в советской России, бодрыми темпами шла она и в Европе, причём началась она там намного раньше, в XVIII столетии. А безбожники XXI века ведут своё начало как раз от рационалистов эпохи Просвещения. Этому вопросу на Втором Всезарубежном Соборе Русской Православной Церкви заграницей был посвящён доклад Ю. И. Лодыженского «Борьба с религией в области международной», в котором указывается на решающее влияние масонства в организации антихристианской пропаганды в Европе и на активное участие в этом движении российских большевиков.

«В 1880 г., - говорится в докладе Ю. И. Лодыженского, - была создана, очевидно, при ближайшем участии масонских лож, "Федерация свободомыслящих”. <…> После большевицкой революции и создания в России "Союза воинствующих безбожников” большевицкое антирелигиозное движение стало распространяться на Запад. Его приверженцы, естественно, проникли в "Федерацию свободомыслящих” и попытались постепенно ею завладеть» (193). Однако попытка эта не удалась, и были созданы два безбожных Интернационала: коммунистический «Пролетарский союз свободомыслящих» и буржуазно-социалистический «Интернационал свободомыслящих». «В 1935 году седьмой мировой Конгресс Коммунистического Интернационала выработал тактику "Народного Фронта”. Было решено перенести ее в область антирелигиозной пропаганды. Попытка эта увенчалась успехом: весною 1936 г., при благосклонном отношении чешских властей, в Праге состоялся съезд, и оба Интернационала объединились по заданию Коминтерна в единый "Мировой Союз свободомыслящих”. Его центральный комитет обосновался в Болгарии. <…> Избегая напрасных преувеличений, — замечает докладчик, — следует все же отметить постоянное развитие мирового безбожного движения при ближайшей поддержке советских организаций. Постепенно создается "технический аппарат”, работающий упорно и систематически» (194).

Как известно, официальная программа Коминтерна требовала постоянной и неустанной борьбы с религией. Члены Союза, коммунисты и социалисты, были верны своей доктрине: «марксизм и религия несовместимы». Другие же участники Интернационала предпочитали «более расплывчатое учение масонских антиклерикальных и богоборческих лож. Официальный орган Союза "La Pensée” опубликовал в 1938 г. интересную статью, категорически противопоставляющую это учение христианству. Таким образом, единство целей и поддержка, оказываемая масонством международному антирелигиозному движению, органом коего является "Мировой Союз свободомыслящих”, уже больше не скрывается» (194-195). Организованные секции Союза имеются во многих странах мира, в том числе и в СССР. Примечательно, что поддержка красной Испании и оправдание противорелигиозных преследований в ней, как и в советской России, были одним из основных направлений деятельности Союза.

Лозунги безбожников-интернационалистов совпадают с хорошо нам знакомыми, в том числе и по дню сегодняшнему: «Наука и религия несовместимы», «Религия — опиум для народа», «Церковники — эксплуататоры и обманщики», «Борьба против религии — борьба за социализм», «Христианство должно быть выкорчевано с корнем» и проч.

Лодыженский отмечает, что сами «свободомыслящие» определяют свою деятельность следующим образом: «Она не случайна и не привлекает к себе нарочитого внимания, она постоянна и развивается по большей части незаметно, она стремится во времени и пространстве, медленно, но тем более верно. Свободомыслие проникает в совесть (?!), в сердце и в разум», и заключает: «Такова чисто масонская формулировка рекомендуемой тактики» (195). Вместе с тем, как подчёркивает докладчик, более прямые и грубые способы антирелигиозной пропаганды, подсказываемые большевиками («опыт Сов. Союза нам много поможет в развитии нашей работы»), всё больше применяются свободомыслящими на Западе, чему свидетельство - недавний церковный погром в Испании и в Мексике. У Союза 15 периодических изданий, орган его Исполкома — «La Pensée», постоянным сотрудником которого является Е. Ярославский. Важнейшая задача Союза — атеистическое воспитание молодежи во всемирном масштабе! «Образчики западных антирелигиозных изданий по своей наглости, лживости и кощунственности нимало не уступают советским (напр., "Aux enfants Rouges” , издание французской компартии). Одно из воззваний, обращенное к детям Франции, заканчивается так: "Пионеры, подымайтесь, дабы добить религию в семье, в школе, в среде ваших товарищей”. В одной из воскресных коммунистических школ Англии детей заставляли проходить мимо образа Спасителя и плевать на него. Новейшая тактика "протянутой руки верующим”, хотя и побуждает коммунистов быть несколько более сдержанными в публичных проявлениях своей ненависти к христианству, но, конечно, ничего не изменила по существу. Этой тактикой Коминтерн стремится лишь парализовать активное противодействие верующих своей политической пропаганде» (196).

Активизация антихристианских выступлений в мировом масштабе стала особенно заметна после окончания Великой войны и разрушения трёх крупных монархических государств — Российской Империи, Австро-Венгрии и Германии, дробления их и установления республиканских правлений. «Мировая закулиса», работавшая над «новым мировым порядком», обустраивала «управляемый хаос» в Старом Свете, и в первую очередь ей нужно было устранить своего главного противника - Православную Церковь, поход против которой объявили «все богохульные умы, все богомерзкие народы». Ожесточенная война против Церкви шла не только на просторах бывшей Российской Империи, но и в Европе. Этой проблеме и был посвящен обстоятельный доклад К. Н. Николаева «Положение Православной Церкви после войны», некоторые выдержки из которого мы приводим ниже..

Накануне Великой войны Русская Православная Церковь имела 130 миллионов верующих. Её иерархия состояла из 3-х митрополитов, 13 архиепископов, 30 епископов, 56.000 священников, 22.000 дьяконов. Русская Церковь имела 52.000 приходов, около 100.000 храмов, 1.130 монастырей. Её имущество составляли 1.800.000 гектаров земли, миллиард рублей капитала, имущество ценилось в 40.000 миллионов рублей. В ризницах храмов и монастырей хранились безценные сокровища. Духовно она обслуживалась 52 семинариями и 4 духовными академиями. На весь мир сияли Александро-Невская, Троицко-Сергиевская, Киево-Печерская Лавры. Русский Царь почитался защитником и хранителем Православия, оказывал реальную помощь всему православному миру.

«И вот пало Русское Царство, и подверглась разгрому Русская Православная Церковь. В кругах церковных, как и в кругах политических, перестали понимать вещи, как они есть. Так же как союзная Европа, спасенная от военного разгрома доблестью Русской Армии, вообразила, что её благополучие мыслимо и без России, тонувшей в кровавом тумане, так и Константинопольский Патриарх решил, что его престол может вернуть себе прежнее значение и засиять былым блеском, именно без великой Русской Церкви, в опустевшем православном мире. <…> Православная Русская Империя пала… Политическое значение [этого события] не так велико в сравнении со сдвигом оси православной культуры и самого христианства. …Россия была в течение последних полутораста лет [не только] становым хребтом европейского равновесия, соединяла Европу с Азией и была источником материального благополучия Европы, но была она началом, утверждающим христианство в мире, как начало совести и действий по совести. Современное христианство, в лице самой значительной силы — католичества, не пожелало учесть того факта, что разрушение русского православия есть разрушение христианства. Стотридцати-миллионный Русский православный народ, живущий на одной территории, единый по происхождению и говорящий на одном языке и понимающий церковно-славянский язык богослужения, более сильная опора христианства, чем католичество, разсеянное среди племен, народов и государств с латинским языком богослужений. Когда разрушили эту опору, тогда зашатался и католический мир, и события в Испании, Мексике и Германии показали внутреннюю и внешнюю слабость католичества. Оно, действительно, в параличе, несмотря на свою политическую активность и наступление на Православие.<…> Вместе с исторической Россией из европейского мира ушло сознание тех обязанностей, которые лежат на христианском обществе и государстве. Издевательства большевиков над Христовой верой и душой Русского народа не встретили никаких противодействий у европейского общества и руководителей государственной жизни…. [заключаются договоры дружбы с советской властью]. Молчат европейские народы, и, что самое ужасное, — молчат и христианские церкви.

Самонадеянность Римской курии с особой яркостью проявилась в русском вопросе. Ватикан осенила надежда просветить сермяжную Русь духом католичества после того, как в России будет ликвидирована всякая церковь и всякая религия.

После недостойного заигрывания с большевиками, уже показавшими свой звериный противохристианский облик, Римская курия в Генуе и в Москве пыталась утвердить свои права за счёт Православия. Все это разсеялось, как дым. Процесс католического духовенства в 1923 году в Москве и убийство прелата Буткевича выявили тех, с кем хотел договориться Ватикан. Рим увидел, что не только о миссии католичества в России среди православных не может быть речи, но едва ли удастся спасти остатки католичества» (428-429). Лишь в 1930 г. папа высказался против гонений на Церковь в России, назвав их «зверствами, поощряемыми государственной властью». «Неправильный курс, взятый с самого начала в русском вопросе, сделал Рим второстепенным фактором в деле борьбы с безбожием и коммунизмом. Энциклика против большевизма и коммунизма от 19 марта 1937 года, несмотря на свой объём, прошла незамеченной» (430).

«Катастрофа Русской Церкви своеобразно переломилась в сознании Вселенского Патриарха. Константинополь так же, как и Рим, совершенно не понял всего того, что произошло. Вселенский Патриарх вдруг почувствовал себя наследником русской церковной власти и русского авторитета. Он не принял во внимание того, что для власти и авторитета необходима сила и средства, а не только исторические воспоминания. Никаких сил и средств у Вселенского Патриарха не было, не было и русской опоры. Он оказался беззащитным пленником турецкой власти, и последняя, в конце концов, переодела православное духовенство в Турции в гражданское платье и остригло волосы, оставив эти прерогативы одному только Патриарху» (432).

Вместе с тем действия патриарха Григория VII носили весьма странный характер: во-первых, он предложил патриарху Тихону, ради единения расколовшихся и ради паствы, пожертвовать собою, то есть упразднить патриаршество «как родившееся во всецело ненормальных обстоятельствах в начале гражданской войны и как считающееся значительным препятствием к восстановлению мира и единства» (432). Одновременно были приняты меры против русских архиепископов Анастасия Кишиневского и Хотинского и Александра Северо-Американского: завели следствие, запретили в служении, потребовали прекратить выступления против советской власти, не поминать патриарха Тихона и посоветовали признать советскую власть. «Кроме того, Патриарх Григорий обратился к Патриарху Сербскому Димитрию с просьбой закрыть Русский Архиерейский Синод в Сремских Карловцах…» (432). Он же признал и российских обновленцев.

Такие пробольшевицкие действия патриарха Григория вызвали протест и в России, и за границей. Григорий VII предпринимал и неудачные попытки подчинить себе Русскую Церковь в Америке. Вселенская Патриархия в годы безвременья простерла свою власть на бесспорную часть Поместной Русской Церкви (Польша, Финляндия, Латвия, Эстония, в 1931 г. признала митрополита Евлогия своим экзархом в Западной Европе и приняла все приходы в свою юрисдикцию). Подобные действия, но уже в отношении Сербской Церкви, были учинены в Чехии, Прикарпатской Руси, Италии, Венгрии, Румынии и Канаде. «Порядки, установленные на Афоне греческим правительством и Константинопольским Патриархом таковы, что русские монастыри и кельи оказались, так же как и другие славянские монастыри, в исключительно тяжелом положении, идут к своему упадку, и дают основания грекам надеяться, что славянское начало на Афоне будет ликвидировано, забывая то, чем обязан Афон славянам» (435).

К недоразумениям относятся и попытки Вселенского патриарха распространить свою власть на русских беженцев, которые были объявлены «варварским народом»; епископы Русского рассеяния канонически оставались зависимыми от своей Матери Русской Церкви «так же, как и эмиграция русская является не "варварским” народом, а частью великого Русского народа. Произволением Божиим общение этих частей единого русского церковного народа прекращено, и пасти свое стадо должны епископы русского народа, устрояя Церковь в согласии с условиями обстановки и времени. Русские люди, в разсеянии сущии, скорбят о том, что не могут вернуться на родину, к своим святыням, под сень великой страдающей Церкви, а вовсе не стремятся уйти от Матери Церкви в чужую, и при этом в враждебную, как показал опыт, Русской Церкви, Церковь Константинопольскую. Вмешательство Константинопольского Патриарха в дела Русской Заграничной Церкви не имеет под собою ни малейшего канонического основания» (437).

«Народ, оторванный от своего епископа и своей Церкви и подчиненный чужой власти, перестаёт быть свободным, а вместе с ним перестаёт быть свободной и сама Церковь. Именно с этой точки зрения не может быть оправдан поступок митрополита Евлогия, ушедшего со своей паствой в чужую Церковь. Его спор с митрополитом Сергием и неправда, которую хотел совершить митрополит Сергий в отношении русского разсеяния, не давали никакого права признать юрисдикцию Константинополя. Не прав митрополит Сергий, требуя от эмигрантского духовенства лояльности в отношении советской власти, но это не давало основания обращению митрополита Евлогия в Константинополь, и митрополит Сергий совершенно прав, возражая против вмешательства Константинополя в чужие дела. Правила св. Отец и указания Патриарха Тихона давали канонический способ разрешения спора между митрополитами Сергием и Евлогием, но они не дают права Константинополю присваивать себе власти над чужой Церковью. Ни с чем так сурово не боролись Отцы Вселенских Соборов, как с этим стремлением врываться в чужую овчарню и похищать овец чужого стада. <…> Распространение, вопреки 8 пр. III и 28 пр. IV Вселенского Собора, своей юрисдикции на митрополита Евлогия только одно из звеньев той грозной для истинного православного сознания цепи правонарушений, которую выковывает Константинопольский Патриарх после войны» (438).

В докладе К. Н. Николаева большое место уделено истории возникновения автокефальной Польской Православной Церкви, которая была признана Константинопольским патриархом без согласия Русской Церкви, о неканоничности сего деяния. Совершенно справедливо автор усматривает в этом деянии цели политические, антиправославные, антицерковные, антирусские.

«Чего хочет польское правительство от иерархии автокефальной Церкви в Польше в настоящее время совершенно ясно. Церковь должна быть средством осуществления польских националистических стремлений. Несмотря на трагический опыт истории, Польша по-прежнему враждебна всему русскому. Церковь должна быть, кроме того, средством денационализации русского православного населения в Польше, которое поляки считают украинским и белорусским, чуждым общности с русским народом. При помощи украинской демагогии, организованной и поддерживаемой правительством, разбито церковное единство и устраняется церковно-славянский язык из богослужения. На этом дело не остановилось. Дальнейшим шагом оказалась полонизация церковного управления и богослужения. Полонизация духовного образования проводилась с самого начала и в настоящее время совершенно закончена. <…> Язык преподавания и в сношениях воспитанников с персоналом польский. На почву польской национальности и культуры поставлено воспитание и образование православного духовенства, предназначенного для православного русского народа» (445). Сходная ситуация наблюдалась в Эстонии и Финляндии. Поместная Румынская Церковь при содействии правительства или правительство при содействии Церкви всеми силами румынизировала православное население в Бессарабии.

Другими словами, «мировая закулиса» в борьбе с русским народом (где нельзя было истребить физически, усиленно велась денационализация, разрушалось национальное самосознание русских) использовала самые разнообразные рычаги, в том числе и вновь созданные при ее помощи «православные церковные автокефалии», а также отдельные Поместные Церкви, куда, понятно, были внедрены её агенты.

В 1923 г. Константинопольский патриарх без согласия с Поместными Церквами ввел новый стиль и пытался изменить Пасхалию, что внесло новые настроения и расколы в православный мир. «Можно… сказать, — замечает докладчик, — что деятельность Константинопольского Патриарха, попытка его стать на место вселенского судии и устроителя Церкви принесла один только вред. Греческий Восток теперь так же, как и в старину, оказался способен не к созидательной деятельности, а к интригам. Созидательным центром был славянский мир во главе с Россией. Вмешательство Константинопольского Патриарха в дела Русской Церкви повлекло за собой лишь возбуждение во всем православном мире» (454).

«Всему происходящему, как и насилиям большевиков, должен быть противопоставлен общий голос Православных Церквей, ибо ущерб, наносимый отдельной Церкви, является ущербом, наносимым всей Христовой Церкви» (456), — констатирует Николаев. Международная обстановка, в которой Православная Церковь оказалась после войны — тягостна.

Заслуживает внимания и мнение, высказанное докладчиком относительно создания еврейского государства в Святых Местах Палестины. «Вопрос об устройстве национального еврейского государства и осуществление чаяний сионизма не может повернуть колеса истории. Со времени страшного часа Голгофы еврейство потеряло всякие права на Палестину. Оно не услышало голоса Сына Божия, и связь еврейства с Палестиной порвалась раз и навсегда. Какие бы города там ни возводили… Палестина останется Святыми Местами, от которых христианство отказаться не может. Положение Святых Мест радикально изменилось со времени Балфуровской декларации 2 ноября 1917 года о еврейском национальном очаге. <…> После войны мандат на Палестину получила Англия. <…> Борьба между арабами и евреями разрушила всякий порядок в Палестине, а причиной этому… является то, что англичане в свое время дали противоречивые обещания евреям и арабам. <…> И странно, та же самая Англия, которая с такими заботами охраняет священные места мусульман, совершенно иначе относится к Святым Местам христиан. Там, где должно было бы быть все сохранено, ибо это живая страница Евангелия, там искусственно оживляется национальная жизнь еврейского народа, и этот народ сталкивается с мирными кочевниками арабами, являющимися как бы защитниками свободы Святой Земли. Самое удивительное… что среди еврейства никакого национального подъёма нет. Сионизм вообще ничего разрешить не может. Громадные капиталы на пропаганду и на хозяйственное устройство Палестины тратятся во имя дела, которое не только не разрешает, но осложняет еврейский вопрос. Еврейское разсеяние создано не людьми, и не людям ликвидировать и исправлять историю и пророков. Между тем, в святую тишину Палестины врывается джаз-банд, на Тивериадском озере устраивают модный курорт, а в Гефсиманском саду — прогулки для распущенной толпы… Создается такое впечатление, что Святые Места, без которых не было бы ни современной культуры, ни современного человека, потеряли значение для христианства и остались лишь памятником археологии. По соображениям частью политическим, а частью под давлением фашистского правительства безмолствует и хранит молчание в этом вопросе Ватикан. Молчат и остальные правительства, и создается впечатление, при котором вспоминаются слова известного церковного историка Рудольфа Зома, что европеец — не христианин» (458-460).

Обозревая жизнь Церкви, К. Н. Николаев обращает внимание и на следующее обстоятельство: гонения на Русскую Церковь совпали с кризисом самого папства; «догмат папской непогрешимости оказался не тем началом духовного возрождения и творчества, о котором мечтали на Ватиканском Соборе, а послужил препятствием к соборному выявлению церковного духа, и Церковь Католическая как бы потеряла свой пафос» (460). Фашистское правительство Муссолини весьма потеснило Ватикан, стремилось как бы подмять его под себя. Муссолини «заставил Ватикан заключить так называемые Латеранские договоры 11 февраля 1929 года, создавшие суверенность города Ватикана, но подорвавшие понятие папства, как Вселенского Епископства. Папа был низведен с небес на землю, и на этой земле занял весьма странное положение суверенного государя, однако, не имеющего права вступать в какие-либо организации международного характера. <…> Это огромное ослабление международной роли папства… толкает папство на старый и столь трагический путь обращения православного населения Польши в католичество, в целях выработки миссионерских кадров и методов работы в отношении России» (461). Но в 1930 г. папа вновь обращает внимание на борьбу большевиков с религией и даже молится в соборе св. Петра «за избавление душ, отданных ныне на столь тяжелые испытания и за возвышение любимого [им] русского народа, чтобы прекратилась наконец эта великая мука и чтобы как отдельные люди, так и народы, возвратились скорее к единому стаду Спасителя и Искупителя Господа Нашего Иисуса Христа» (462).

Муссолини одно время пытался даже примирить папу с большевиками, но, когда и сам разошелся с ними, то признал большевиков «врагами цивилизации и объявил борьбу коммунизму… Папа усилил свои громы, призываемые на голову большевизма и коммунизма. Однако все это было поздно… <…> Во всей борьбе с безбожием и коммунизмом роль Рима оказалась зависимой и второстепенной» (462). И всё же в целях усиления своей международной роли «неразборчивый» Ватикан сотрудничает и с масонами, и с коммунистами, во время Второй мировой войны и с фашистами…

Англиканская Церковь так же не отличалась последовательностью своей позиции. Часть ее устремилась на соединение с православием, часть — с католицизмом, а вся она связана с государственной властью; «когда в 1923 году лорд Керзон вёл наступление на большевиков, голос Архиепископа Кентерберийского имел то значение, что его протест в Палате Лордов заставил большевиков освободить Патриарха Тихона. Изменились взгляды правительства, замолкли протесты, и ослабела активность Английской Церкви. Дело свелось к меланхолическим речам и благотворительной помощи православному духовенству в России» (463).

Протестантская Церковь попала под колеса политики Гитлера и принуждена была считаться с потребностями текущей германской политики.

Поместные Православные Церкви, замечает К. Н. Николаев, в основном заняты отношениями со своими правительствами и совершенно не рассматривают проблемы общего характера. О созыве Вселенского Собора в настоящее время нельзя и помышлять, ибо нет объединяющей силы, «авторитета Поместной Церкви, включающей в себе подавляющее большинство православного населения. Такой Церковью была Русская Поместная Церковь» (465).

И в заключение Николаев говорит: «Символом христианства, не принимаемого миром, но долженствующего спасти мир, является Православие» (465), напоминая о завете митрополита Антония: «Будем своим отечеством считать Вселенскую Церковь, а своим народным достоянием — неповрежденное Православие» (466).

Зарубежная Церковь не раз отстаивала неповреждённую истинность Православия, выступая против живоцерковников и обновленцев, защищая патриарха Тихона; она не принимала модернистских реформ, осуждала масонство и экуменизм; ещё в 1931 г. Архиерейский Синод высказал своё отрицательное отношение к проекту Вселенского патриарха о созыве 8-го Вселенского Собора, ибо в условиях власти большевиков Русская Православная Церковь попросту не смогла бы в нём участвовать.