Сегодня трудно себе такое представить, но два века тому назад русские войска, находившиеся в составе международной коалиции, созданной усилиями российского императора Александра I, вошли в покорившийся Париж.

Сохранились свидетельства очевидцев этого одного из важнейших событий XIX века, о котором мы хотели бы рассказать, сделав акцент не на ходе военных действий или дипломатической борьбе, а на том, как это воспринимали простые люди.

Даты некоторых описываемых событий в различных источниках иногда отличаются на один-два дня (по возможности они приведены к новому стилю). Кроме того, могут различаться в деталях цитаты изречений «высочайших особ». Это неудивительно, ведь они воспроизводились по памяти очевидцев и зачастую в переводе с французского. По этой же причине непростой процесс подписания капитуляции Парижа представлен в обобщенном и упрощенном виде. Так или иначе, общая картина событий у разных авторов примерно одинакова.

На Париж!

С начала января 1814 года союзники гонялись по Франции за Наполеоном, который энергично маневрировал и наносил контрудары. В союзных войсках установился полный интернационал: пруссаки командовали русскими частями, а русские — пруссаками. Над всеми возвышалась фигура Александра I.

В конце февраля казаки, находившиеся в подчинении у прусского фельдмаршала Гебхарда фон Блюхера, перехватили наполеоновского курьера. Тот вез письмо Наполеона жене. По прихоти судьбы, хотя Наполеон обычно шифровал свои письма, именно это оказалось незашифрованным. Блюхер снял с него копию, а письмо отправил адресату со словами, что он и в будущем планирует передавать письма в ее адрес. Из перехваченного письма следовало, что Наполеон решил двинуться на восток и оттянуть силы союзников от Парижа.

Вскоре был перехвачен еще один французский курьер, который вез конфиденциальные сообщения ряда французских сановников. В этих письмах положение дел во Франции рисовалось в пессимистическом свете. Шла речь и о недовольстве парижан.

Кому первому пришла в голову блестящая идея марш-броска на Париж, точно не известно. Начальник Главного штаба князь Петр Михайлович Волконский утверждал, что это он подал идею Александру I. По мнению историка Василия Карловича Надлера, первоначально идея похода на Париж пришла в голову самому Александру.

Так или иначе, но, согласно другому известному историку Николаю Карловичу Шильдеру, Александр I приказал Волконскому пригласить к нему генералов Барклая-де-Толли, Ивана Ивановича Дибича и Карла Федоровича Толя. Он сказал им: «По соединении наших армий представляются нам два случая: первый — идти за Наполеоном в гораздо превосходнейших силах и атаковать его, а второй — скрывая от него наши движения, идти на Париж. Какое ваше мнение, господа?»

Мнения разделились. Барклай-де-Толли считал, что надо следовать за Наполеоном и напасть на него. Дибич предложил промежуточный вариант: большая часть войск идет за Наполеоном, а меньшая — к Парижу. Волконский предпочел промолчать. Толь высказался за то, чтобы отправить небольшие силы — главным образом кавалерию — и приказать им изображать дело так, как будто за Наполеоном идут главные силы союзников. А самим направиться на Париж. Александр I одобрил предложение Толя и распорядился двинуть ускоренными маршами к Парижу все находившиеся при нем войска. Шильдер заканчивает обсуждение вопроса, кто первый, следующими словами:

Но как бы то ни было, кто бы ни предлагал в Сомепюи двинуться к Парижу, во всяком случае заслуга этого подвига составляет неоспоримое достояние того, кто принял на себя ответственность и приведение в исполнение этой мысли: поэтому смелое решение идти на Париж, бросив свои сообщения, принадлежит всецело императору Александру.

При продвижении на Париж произошло несколько сражений. В одном из них, согласно Александру Ивановичу Михайловскому-Данилевскому, Александр I лично участвовал в атаке: «...Сам понесся с конницей на французские каре, осыпаемый пулями. Бог хранил Великого Монарха!», а другой российский историк Антон Антонович Керсновский написал про это: «...и где Император Всероссийский, как простой эскадронный командир, врубился в неприятельский строй».

Еще один историк Модест Иванович Богданович более подробно говорит о том, почему Александр действовал подобным образом:

...Кавалергарды, лейб-уланы и северские драгуны первыми ворвались в каре. Сам Александр со своим лейб-казачьим конвоем, въехав туда, остановил кавалергардов, в пылу боя кинувшихся на один из батальонов, только что положивший оружие. Напрасно напоминали Государю об угрожавшей ему опасности. «Хочу пощадить их», — отвечал он.

В ходе марша Александр объезжал войска и подбадривал их: «Ребята! До Парижа уже недалеко!». Время от времени он заезжал на ближайшие возвышенности и наблюдал за движением войсковых колонн, спешивших к Парижу. Спешить у них было веское основание: как только Наполеон узнал о продвижении союзных войск к Парижу, он немедленно приказал своим войскам как можно быстрее двинуться на помощь городу. Наполеон не ожидал таких действий от союзников и высоко оценил их: «Это превосходный шахматный ход. Вот никогда бы не поверил, что какой-нибудь генерал у союзников способен это сделать».

По Парижу тем временем поползли страшные слухи о приближении союзников, собирающихся сжечь город, как была сожжена Москва. На отдельные патриотические призывы строить баррикады и защищаться парижане в своей массе не откликнулись. Наполеоновское правление вместе с предшествовавшим ему революционным привили им привычку «не высовываться» и во всем полагаться на начальство. Кроме того, для многих из них мегаполис Париж сам по себе представлял не меньшую ценность, чем государство, и уж тем более власть Наполеона.

Уже 26 марта парижане могли слышать отдаленные раскаты артиллерийской стрельбы. Парижские власти объявили, что идут учения французских войск. Однако частая отправка войск из Парижа, прибытие большого количество раненых и пленных заставляли сомневаться в таком объяснении.

Тем временем союзники подходили к Парижу тремя колоннами: с севера, с юга и с востока, откуда к городу приближались главные силы под командованием Барклая-де-Толли.

Ранним утром 29 марта в Париж стали прибывать многочисленные беженцы со своим скарбом. В то же утро парижане прочитали военную сводку от 26 марта, в которой говорилось о победных боях их императора. Между тем столицу начали патрулировать части национальной гвардии.

Вечером того же дня передовые части союзников увидели вдали высоты Монмартра и парижские башни. Измотанные долгим маршем войска расположились на ночлег. На следующий день ожидался штурм французской столицы.

Тем временем Александр I вместе с князем Волконским и графом Карлом Васильевичем Нессельроде разрабатывали план действий на следующий день. Александр отдал распоряжение взять штурмом высоты Монмартра и ряд других, чтобы не дать возможности французам на них закрепиться. Вместе с тем он приказал, желая избежать кровопролития, использовать любую возможность для переговоров с парижанами о сдаче Парижа. В ту ночь было составлено обращение к жителям Парижа, которое начиналось следующими словами:

Жители Парижа! Союзные войска пред вратами Парижа. Они пришли к столице Франции с тою уверенностью, что могут теперь совершенно и навсегда примириться с сим государством. Двадцать лет Европа плавает в крови и слезах. Все старания положить конец толиким бедствиям были безполезны: непреодолимое препятствие к миру полагает тот, в чьих руках теперь верховная власть, под тиранством которой вы воздыхаете. И нет ни одного француза, кто бы не был в том внутренне удостоверен. Союзные государи искренно желают видеть во Франции такую верховную власть с которою могли бы все народы и все правительства вступить и пребывать в прочном и надежном согласии…

На подступах к парижу

Утром 30 марта начался штурм высот. Бои были тяжелыми. Французы прилагали все силы, чтобы отстоять подступы к своей столице.

Большая часть парижан, однако, не была проинформирована о приближении к их городу войск союзников. 30 марта никаких новых официальных военных сводок не было. В 10 часов утра парижские власти распространили сообщение о том, что император спешит им на помощь и что противник численностью в 25—30 тысяч войск не представляет большой угрозы огромному городу, а пока император идет на выручку, всем надо защищать город. Однако не успела полиция распространить это воззвание, как тут же неожиданно стала изымать и сжигать его...

Так или иначе, доносившиеся с утра звуки мощной канонады вряд ли могли кого-нибудь обмануть. Полиция стала реквизировать повозки для раненых. Военные настаивали на закрытии магазинов. Как вспоминал один из очевидцев, когда по улице провели нескольких пленных, в том числе раненого, кто-то предложил убить их, но большинство открыто выражало им свое сочувствие.

Популярное кафе «Тортони» с прилегающими местами на улице было переполнено модно одетыми посетителями, которые, сидя за столиками, лениво разглядывали прибывавших раненых солдат...

Постепенно союзники оттеснили французов к границе Парижа. Тогда французский маршал Огюст Фредерик Луи Виесс де Мармон (герцог Рагузский) решил пойти на переговоры. Приблизившись к Александру I и сняв свой головной убор, посланный Мармоном французский офицер произнес: «Маршал Мармон просит Ваше Величество прекратить военныя действия и условиться о перемирии». После нескольких минут раздумий Александр ответил французу:

Соглашаюсь на просьбу вашего маршала. Прикажу сейчас остановить сражение, но с условием немедленной сдачи Парижа. Иначе к вечеру не узнаете того места, где была ваша столица!

Французский офицер не имел полномочий принимать такие решения и попросил, чтобы кого-нибудь из российских офицеров отправили к маршалу для переговоров. Для этой цели был тотчас же отряжен флигель-адъютант Михаил Федорович Орлов. Около переднего края французской обороны он встретил маршала Мармона, который нетерпеливо расхаживал среди своих солдат с обнаженной шпагой. Последовал примерно следующий диалог:

— Кто вы?
— Я полковник Орлов, адъютант Его Величества Государя Российскаго! Император хочет спасти Париж для Франции и мира.
— Это также наше желание и единственная надежда; без того всем нам осталось бы только умереть здесь. Какие ваши условия?
— Прекратить военныя действия; французским войскам войти в заставы и тотчас назначить уполномоченных договариваться о сдаче Парижа.
— Согласен. Я и герцог Тревизский поедем к Пантенской заставе для переговоров. Итак, к делу; прекратим, не мешкая, огонь по всей линии. До свидания!

После возвращения Орлова Александр I велел статс-секретарю графу Карлу Васильевичу Нессельроде ехать к заставе для заключения перемирия. В то же время были разосланы адъютанты с приказанием остановить сражение. Однако это было не очень-то легко осуществить. М. Ф. Орлов вспоминал позднее:

...Барабаны ударили сбор; офицеры разъезжали по рядам, и только небольшое количество самых отчаянных солдат упорно продолжали стрелять в неприятеля. Никогда не забуду комического неудовольствия одного русского гренадера, которого я не допустил выстрелить, приказав ему воротиться к его роте. Он взглянул на меня с видом упрека и сказал умоляющим голосом, указывая рукой на французского стрелка, которого, вероятно, почитал личным врагом своим: «Ваше высокоблагородие, позвольте мне только этого подстрелить». Разумеется, что я не дал свободы его мщению или гневу, и он, возвратясь в ряды, ворчал против того, что называл моей непонятной несправедливостью.

В другом случае приказ о прекращении огня запоздал, одна из частей союзников открыла по французам огонь и пошла в атаку. Артиллерия уже открыла огонь по Парижу, но, так или иначе, постепенно стрельба стихла, и сражение прекратилось. Один из участников событий Николай Николаевич Муравьев-Карский писал:

Когда перемирие было заключено, Государь в сопровождении главной квартиры, поскакал на высоту Пельвиля, оттуда город открылся у наших ног. Торжество и радость, которую произвело на нас cие зрелище, невыразимы. Мы не верили глазам своим. Я думал, не сон ли вижу и опасался пробуждения. Государь тут же поздравил Барклая-де-Толли фельдмаршалом.

Стало ясно, что скоро войска окажутся в Париже, а это значит, что будут предъявлены повышенные требования к их внешнему виду. С этим связан любопытный эпизод, о котором вспоминал Иван Михайлович Казаков, служивший в то время в чине прапорщика:

Еще накануне вечером Государь после сражения объявил, что он утвердил новую форму — рейтузы с нашитыми красными лампасами и что сам нынче явится в ней; почему и приказал, чтобы полк был в новой форме. Тогда генерал Потемкин еще вечером послал в Париж полковаго казначея Лодомирскаго купить сукна, а ночью всем офицерам нашили лампасы. После приветствования полка генералом Потемкиным полковой адъютант Федор Сергеевич Панютин поскакал по батальонам, вызывая г.г. офицеров пожаловать к генералу; мы все тотчас вышли к нему; и генерал благодарил нас то, что мы все были уже с красными лампасами, а мы в свою очередь поблагодарили его за присылку нам алаго сукна, котораго сами мы не были в состоянии достать.

В 7 часов вечера 30 марта часть парижских учреждений начала эвакуацию. Другие ждали распоряжений префектуры. Вечером с прекращением канонады парижане вышли на улицы.

Уже прошел первый слух о перемирии. Жители верхних этажей могли наблюдать многочисленные бивуачные огни союзников на Монмартровских высотах. С наступлением темноты парижские улицы опустели. В отличие от предыдущей ночи теперь на улицах царила тишина. Город замер в ожидании...

Капитуляция парижа

Вышеупомянутая ошибочная атака союзников произошла в то время, когда проходили переговоры графа Нессельроде с двумя французскими маршалами. Выдвинутые союзниками (а фактически Россией) условия перемирия состояли в том, что союзники займут Париж, а французские войска сложат оружие. С первой частью маршалы соглашались, а вторую отвергали. Мармон говорил, что они лучше погибнут, чем примут такое условие.

Так как переговоры зашли в тупик, граф Нессельроде отправился к Александру I за инструкциями. В семь часов вечера Александр послал его с новыми условиями. Французам было позволено не сдаваться в плен, а выйти из города, но по тому пути, который затруднит их соединение с силами Наполеона. Узнав об изменении условий, Мармон спросил у графа Нессельроде:

— Куда же вы хотите нас отправить?
— По дороге в Бретань!

Мармон снова стал возражать, спор затянулся, темнело. Понимая, что в темноте французы смогут отойти по той дороге, по которой сами захотят, Нессельроде поспешил вернуться к Александру посоветоваться, как быть. Узнав о положении дел, Александр решил уступить французам в этом вопросе и разрешить им выйти по выбранной ими дороге. Он также приказал поспешить с составлением договора. В конце концов в 2 часа ночи 31 марта 1814 года капитуляция Парижа была подписана.

Рано утром 31 марта Орлов прибыл с делегацией парижских властей в главную штаб-квартиру союзников с подписанной капитуляцией. Вот как вспоминал о событиях вечера 30 марта Муравьев-Карский:

Я был с Великим князем около Государя. Государь сделал окружающим его знак, чтобы они остались, а сам спустился несколько вперед и говорил с одним французским генералом, который из Парижа вышел с Михайлом Орловым. Я мог заметить, что Государь на что-то не соглашался, после чего французский генерал
возвратился в город; но вскоре он опять пришел с Орловым и говорил с Государем, который остался доволен.

<...>

Войска занялись несколько грабежом и достали славных вин, которых и мне
довелось отведать; но сим более промышляли пруссаки. Pyccкиe не имели столько воли и занимались во всю ночь чисткою амуниции, дабы вступить на другой день в параде в город. К утру лагерь наш был наполнен парижанами, особливо парижанками, которые приходили продавать водку à boire la goutte, и промышляли... Наши солдаты скоро стали называть водку берлагутом, полагая, что это слово есть настоящий перевод сивухи на французском языке. Вино красное они называли вайном и говорили, что оно гораздо хуже нашего зелена вина. Любовныя хождения назывались у них триктрак, и с сим словом достигали они исполнения своих желаний.

О некотором расслаблении в войсках накануне входа в Париж вспоминал и Сергей Иванович Маевский:

Пруссаки, в грабеже верные последователи учителям своим — французам, успели уже ограбить форштадт, ворваться в погреба, отбить бочки и уже не пить, но по колено ходить в вине. Мы долго держались человеколюбивого правила Александра; но искушение сильнее страха: наши люди пошли за дровами, а притащили бочки. Мне достался в удел короб, конечно, в 1000 бутылок шампанского. Я раздал их в полку и, не без греха, повеселился и сам на канве жизни, считая, что этот узор завтра или послезавтра завянет. Поутру объявлено нам шествие в Париж. Мы были готовы; но солдаты наши были больше нежели полупьяны. Долго хлопотали мы прогнать их чад и устроить.

Совсем другое действие разыгралось поздно вечером 30 марта здесь же, в окрестностях Парижа, когда спешивший на почтовых каретах на выручку соотечественникам Наполеон встретился с передовыми частями своей армии, выходящими из Парижа. Время было упущено. Наполеон, правда, попытался отыграть его хитростью, втянув Александра I в переговоры, но у него ничего не вышло. Время эпохи Наполеона подошло к концу...

Александр I тем временем готовился ввести войска в Париж и посылал в город офицеров с разными поручениями.

Перед вводом основной массы войск отряд под командованием принца Евгения Вюртембергского осуществил вылазку в Париж, чтобы удостовериться в отсутствии опасности. В голове отряда шли музыканты Волынского полка. Парижане с удивлением взирали на эту процессию, а потом разразились криками восторга и одобрения. Приняв Евгения Вюртембергского, возглавлявшего отряд, за Александра I, они громко приветствовали его. Во избежание конфуза принц развернулся и поскакал назад. Стало ясно, что вход в город свободен.

Так как внешний вид у солдат, принимавших участие в последних боях, был не самым лучшим (некоторые были без сапог, кто-то носил трофейную форму), то для прохождения парадом через город соединения пришлось специально отбирать.

День 31 марта (19 марта по старому стилю) участникам входа войск запомнился на всю жизнь. Иван Михайлович Казаков вспоминает:

Рано утром меня разбудили, и я, одеваясь, был поражен необыкновенной картиной, которая, никогда не исчезнет из моей памяти. Было 19 марта. Яркое весеннее солнце освещало удивительную панораму. Париж был виден как на ладони. Бивуак представлял необыкновенное зрелище: из замка, близ котораго ночевал полк, было все вынесено — разставлено и разложено по всей горе: — повсюду видны были столы, стулья и диваны, на которых лежали наши гренадеры; другие на ломберных столах чистили и белили амуницию; иные одевались и охорашивались перед трюмо; ротные фельдшера брили солдат; другие сами брились перед огромными зеркалами и фабрили усы. Гудел говор несметнаго множества людей; смех и радость отражались на всех лицах. Шутки и остроты так и сыпались. Кто смотрел в зрительную трубу, говорил: славное местечко, братцы, — хорошо бы там пошершить; и зачем они сдались, мы бы там похозяйничали. А старые гренадеры отвечали на это: — что вы врете, болваны, разве забыли строжайший приказ — не жечь, не грабить и не разорять ничего.

Когда Александр I был еще ребенком, его бабушка, российская императрица Екатерина II, спросила его, что ему больше всего понравилось в истории Генриха IV. Юный внук ответил: «Поступок короля, когда он послал хлеб осажденному Парижу». И вот, много лет спустя, ровно в восемь часов утра к Александру I подвели светло-серую лошадь, подаренную ему когда-то Наполеоном. Александр сел на нее и отправился в Париж.

Вход в париж

Декабрист Николай Александрович Бестужев так описывает в своей хотя и художественной, но основанной на реальных событиях повести «Русский в Париже 1814 года» начало входа российских войск в Париж:

...Командные слова полетели из уст в уста по всей линии, барабан дал знак к маршу; войска тронулись, заколебались и потекли рекою. Колонны их, следуя в мерных промежутках, скрывались в предместьях одна за другою, как волны, которые бьют и подмывают оплот, противопоставленный их стремлению.
Там, где собрано много людей в одном месте, каждая новость пролетает подобно электрическому удару. Вчерашние известия о близости Наполеона, сегодняшние слова Коленкура были известны последнему флейтщику, и когда дружный солдатский шаг начал отзываться гулом между стенами пустых домов оставленных предместий, когда запертые двери и окна, инде выломленные силою, или разбитые сундуки посреди улиц показали, что тут нет жителей, то солдаты, почитая это уже самим Парижем, начали поговаривать между собою потихоньку, «что этот вход в Париж похож на Наполеоново вступление в Москву».
— Что бы и нам также не выступить отсюда, как французам, — говорил один.
— Чтобы нам не попасть в ловушку, — прибавлял другой.
<...> Такие разговоры как пчелиное жужжанье разносились от головы до хвоста каждой колонны и передавались другим по мере той, как они вступали в улицы предместий. Наконец появились ворота Сен-Мартен. Музыка гремела; колонны, проходя в тесные ворота отделениями, вдруг начали выстраивать взводы, выступая на широкий бульвар. Надобно себе представить изумление солдат, когда они увидели бесчисленные толпы народа, дома по обе стороны, унизанные людьми по стенам, окошкам и крышам! Обнаженные деревья бульвара вместо листьев ломились под тяжестью любопытных. Из каждого окна спущены были цветные ткани; тысячи женщин махали платками; восклицания заглушали военную музыку и самые барабаны. Здесь только начался настоящий Париж — и угрюмые лица солдат выяснились неожиданным удовольствием.

А вот что происходило в это время в самом Париже. Рано утром по городу стал быстро распространяться слух о капитуляции и о том, что российский император очень хорошо принял членов муниципалитета, обещал полную неприкосновенность личности и имущества, заявив, что берет Париж под свое покровительство. Когда сестра французского писателя Шатобриана вышла утром на улицу, она увидела огромные толпы народа. И везде были женщины, даже на крышах домов.

Открывали шествие союзников несколько эскадронов кавалерии, за которыми следовали Александр I с прусским королем и союзными военачальниками.

В различных источниках встречаются разные версии по поводу того, чьи войска возглавляли вступление в Париж. Один из наиболее авторитетных авторов по этой теме Модест Иванович Богданович дает такой порядок: прусская гвардейская кавалерия, легкая гвардейская кавалерийская дивизия, австрийская гренадерская бригада, гренадерский корпус, гвардейская пехота (2-я гвардейская дивизия, прусско-баденская бригада, 1-я гвардейская дивизия), кирасирские дивизии. Таким образом Александр вполне потрафил желанию своих союзников «быть первыми». Сам он вместе с союзными монархами и свитой двигался за прусской и легкой гвардейской кавалериями.

Интересно, что хотя в толпе парижан распространялись призывы к сопротивлению союзникам, они не находили отклика. Тем не менее в многотысячной толпе вполне могло бы найтись несколько горячих голов, так что Александр I пошел на определенный риск. Небольшое происшествие случилось, когда Михайловский-Данилевский, находившийся в свите Александра, вдруг увидел в толпе около императора человека, который поднял вверх ружье. Михайловский-Данилевский бросился к нему, вырвал ружье, схватил за ворот и закричал жандармам, чтобы те его взяли. В толпе парижан зашумели: «Да он пьян»! Александр несколько раз повторил: «Оставь его, Данилевский, оставь его», после чего человек скрылся в толпе. Этот риск совершенно окупился в дальнейшем симпатией к Александру I и его армии со стороны значительной части парижан.

Когда войска проходили через бедные предместья, отношение к ним было молчаливое и настороженно-любопытствующее. Но вскоре показались более зажиточные кварталы — и отношение сразу поменялось, как будто начался какой-то праздник, сопровождавшийся радостными криками и здравицами в адрес союзников, и в первую очередь Александра I. «Да здравствует мир, — отвечал им Александр. — Я вступаю не как враг, а для того чтобы возвратить вам спокойствие и свободу торговли!» Увидев, что толпа расступается перед ним, Александр произнес: «Не бойтесь приближаться ко мне!»

Один француз, протиснувшийся через толпу к Александру, заявил: «Мы уже давно ждали прибытия Вашего Величества!» На это император ответил: «Я пришел бы к вам ранее, но меня задержала храбрость ваших войск». Слова Александра передавались из уст в уста и быстро разнеслись среди парижан, вызвав бурю восторга. Союзникам стало казаться, что они видят какой-то удивительный фантастический сон. Восторгу парижан, казалось, не было конца. Сотни людей теснились вокруг Александра, целовали все, до чего могли дотянуться: его коня, одежду, сапоги. Женщины хватались за его шпоры, а некоторые цеплялись за хвост его лошади. Александр терпеливо сносил все эти действия. К нему протиснулся какой-то портной и успел передать ему свой адрес. Александр с улыбкой взял его. Но тут к нему со всех сторон потянулись десятки рук с адресами и прошениями, вскоре он просто был уже не в состоянии их принимать сам и поручил это одному из своих адъютантов.

Молодой француз Карл де Розоар набрался смелости и сказал российскому императору: «Удивляюсь Вам, Государь! Вы с ласкою дозволяете приближаться к Вам каждому гражданину». «Это обязанность государей», — ответил Александр I.

Казалось, весь Париж вышел на улицы приветствовать союзников, причем в первых рядах были представительницы лучшей половины человечества. Многие девушки просили офицеров подсадить их к себе на лошадь, чтобы «сверху было лучше видно». Разумеется, что офицеры не могли устоять перед такими просьбами симпатичных парижанок. Вскоре кавалерия стала представлять собой весьма живописное зрелище, что вызвало улыбку у Александра.

На аллее, ведущей к Елисейским полям, Александр вместе с прусским королем и свитой остановились, а мимо них более шести часов шли и шли церемониальным маршем союзные войска.

Часть французов бросилась к статуе Наполеона на Вандомской площади, чтобы разрушить ее, но Александр намекнул на то, что это нежелательно. Намек был понят, а приставленный караул и вовсе охладил горячие головы. Немного позже, 8 апреля, она была аккуратно демонтирована и увезена.

Тем временем появилось официальное обращение городских властей к жителям Парижа о капитуляции ввиду «превосходства сил противника».

Объехав город, Александр I отправился в дом Талейрана, где было приготовлено для него помещение (прошел слух, что Елисейский дворец заминирован). Весь день в Париже царило веселье. Все чувствовали, что многолетняя война подошла к концу. Бывшие враги мирились и хорошо проводили время. На улицах Парижа французы и русские так сблизились за этот день, что уже не считали друг друга иностранцами. Этому способствовало и еще одно решение Александра I. На бульваре Сен-Мадлен российские офицеры со словами: «Французы! Вы более уже не пленные, император Александр возвращает вам свободу! Вы можете идти по домам вашим», — в присутствии огромного скопления парижан освободили полторы тысячи французских военнопленных.

Большинство магазинов в тот день было закрыто, зато многие кафе работали. Они были заполнены офицерами союзников (в первую очередь российскими), членами национальной гвардии, горожанами, которые мирно общались друг с другом. Так, в одном из кафе можно было лицезреть дружескую беседу с участием офицеров российской армии, американцев и англичанина...

К вечеру на улицах появилось большое количество женщин очень древней профессии. Хотя, по мнению одного автора, многие из них выражали разочарование чинным поведением союзных офицеров, в кавалерах недостатка явно не было... Еще позже улицы Парижа стали пустеть. Наконец столица Франции, начавшая уже мирную жизнь, после бурного дня погрузилась в ночную тишину. На опустевших улицах слышны были только оклики российских часовых. Гвардия расположилась в парижских казармах, а остальные войска — вокруг Парижа. Как это обычно бывает, не обошлось и без трудностей. Николай Николаевич Муравьев-Карский замечает:

<...> но кажется, что мало заботились о войсках, которые провели первую ночь на Елисейских полях без пищи и без квартир. На другой день их развели кое-как по казармам, где их держали, как под арестом, также при весьма скудной пище.

Однако если вспомнить, сколько времени было у штабистов на планирование (а ведь приказы еще нужно было согласовать с парижскими властями, потом успеть довести до многочисленных войск в век отсутствия радио и телефона), то такая претензия Муравьева-Карского представляется неправомерной. Скорее наоборот, действиями штаба союзников можно только восхититься. Тем более что далеко не все были недовольны. Так, юный прапорщик Казаков вспоминал многие годы спустя:

Стоянка наша была сносная. Там было много ресторанов, где мы в первый раз по вступлении во Францию порядочно пообедали. <...> Как нам, так и солдатам хорошее житье было в Париже; нам и в голову не приходила мысль, что мы в неприятельском городе.

Один из современников писал про тот вечер, что бараки на набережной Наполеона были наполнены российскими кавалеристами и пехотинцами. Многие расположились под стенами набережной и на берегу реки. Одни спали около костров, другие занимались стиркой, кто-то готовил пищу. Таким образом, все было не так уж и плохо, особенно по меркам пока еще незаконченной войны.

Вступление русских в Париж в 1814 году глазами современников (2)

Андрей Ольховатов

http://www.strana-oz.ru/2014/1/vstuplenie-soyuznikov-v-parizh-v-1814-godu-glazami-sovremennikov