Приветствую Вас Вольноопределяющийся!
Пятница, 04.10.2024, 09:14
Главная | Регистрация | Вход | RSS

Меню сайта

Категории раздела

Наш опрос

Оцените мой сайт
Всего ответов: 4123

Статистика

Вход на сайт

Поиск

Друзья сайта

Каталог статей


Александр Соколов: Иконопись – удел маргиналов

А фотоаппарат со вспышкой можно? – спрашивает у иконописца Александра Соколова моя восьмилетняя дочка, приготовившись снимать в его мастерской. «За отдельную плату», — шутливо отвечает мастер.

Он вообще то и дело шутит, не позволяя перейти грань, за которой разговор о серьезных вещах может перейти в пафос, который часто это серьезное обесценивает.

Смотрите фоторепортаж из мастерской Александра Соколова

В мастерской Александра Соколова

Оксана Головко в мастерской Александра Соколова

Александр Михайлович Соколов

Родился в 1960 г. В 1972–1978 гг. обучался в Московской художественной школе при Академии художеств. Учился  в Московском высшем художественно-промышленном училище (бывшее Строгановское) — ныне Московская государственная художественно-промышленная академия имени С. Г. Строганова. Участвовал в восстановлении Свято-Данилова монастыря. Участвовал в росписи храмов вмц. Параскевы в с. Пятница Владимрской обл., Св. Иоанна Богослова в Москве, деревянного храма в с. Сукава Японии, а также храмов в США, Польше. Преподавал иконопись в России и в Японии. Живет и работает в Москве. Женат на художнице Марии Вишняк, четверо детей.

В мастерской Александра Соколова

Александр Соколов

Пусть цветут сто цветов

— Я исповедую принцип председателя Мао: пусть цветут сто цветов. Выбирать, считаю, не стоит: дух дышит, где хочет, — отвечает художник на вопрос о том, какая иконописная манера ему ближе. – Знаменитый реставратор Адольф Овчинников как-то сказал: «Когда мы только начинали работать в реставрации, нам подавай только домонгольский  период, а теперь извиняемся перед 18 веком».

Настоящие образы встречаются в разные времена. Так же, как и некачественные. Я один раз видел икону, написанную Феофаном Затворником, – это кошмар, отсутствие вкуса! Поражает контраст между его высоким духовно-аскетическим опытом в литературе, в его жизни, и художественной нечуткостью в иконописи.

- Все ругают копирование образцов. А как писать? Как найти путь, чтобы не уйти только в «реализацию я», либо – безличное копирование?

— Думаю, что лучше, конечно, человеку сидеть и копировать иконы и зарабатывать деньги, чем писать противоположного свойства предметы. Все-таки это как-то приобщает к Церкви.

По большому  же счету тиражирование, копирование – это очень плохо, поскольку снижает и уровень требований к иконе, и искажает ее понимание.

И вообще, главная беда современного церковного искусства – невзыскательный вкус заказчиков, потребителей. Им главное – размер, сюжет. От иконы никто не ждет того, чтобы она была Божественным образом. Редких настоящих ценителей — священников, епископов – можно по пальцам перечесть, а потому они не могут оказывать серьезное воздействие на печальную ситуацию.
Процветает производство предметов культа, а церковное искусство — сакральное, духовное – остается уделом маргиналов.

- Маргиналов – в каком смысле?

— Церковное искусство, с одной стороны – элитарное: по определению, человек должен много знать и понимать. С другой стороны – маргинальное. Это удел тех, кто точно не будет «хозяином жизни».  При этом церковное искусство  открыто всем, но не всем нужно.

- Как же иконописцу не стать «штамповщиком?

— Образовываться. Читать книжки. И стараться как можно меньше делать и поступков, и икон – неосознанно. Как говорил мой очень хороший друг, церковный ювелир  Марк Лозинский: «Люди живут и умирают, не приходя в сознание».

Когда я решил, что мне надо креститься, наш друг семьи, философ, исследователь античной философии, позвал меня к себе. После серьезной беседы он сказал: «Ну ладно, крестись!» На мое насмешливое «спасибо» заметил: «Не смейся. Понимаешь, ситуация бывает такая, что люди, приходящие в Церковь, думают, что они купили билет и сели в поезд, а дальше можно быть спокойным, что до конечной станции тебя довезут. Такая установка неприемлема».

В мастерской Александра Соколова

Александр Соколов

Божественная гармония

- Когда Вы первый раз сознательно увидели икону?

— Мне было лет 14-15, я учился в Московской средней художественной школе при Академии художеств. Она тогда находилась в Лаврушинском переулке, напротив  Третьяковской галереи. Помню свои  ощущения, когда входил в зал, где висел Звенигородский Спас Рублева: мурашки по телу.  Безо всякой экзальтации, на которую, наверное, не способен совсем, я чувствовал свет, исходивший от иконы и воспринимал ее именно как Явление.

А незадолго до этой встречи я прочел Библию – по порядку – сначала Ветхий Завет, потом – Новый. Библию, напечатанную на тонкой папиросной бумаге, привезла из-за границы тетя.

А в 16 лет – крестился. Была, видимо, юношеская тоска, необходимость понять смысл жизни. Причем в острой форме:  если нет смысла, то зачем жить? Это происходило не только со мной: что-то было в атмосфере, заставляющее людей искать выход из совершенно бессмысленной действительности. Потом я много встречал людей моего поколения (мне 52 года), которые в это время пришли в Церковь.

Крестившись, я стал задумываться о том, что надо бы попытаться написать икону. Но до окончания школы не успел. Потом  пошел в армию, а точнее, во флот. В ноябре 1980-го демобилизовался и сразу же женился. А в декабре написал первую икону (доску для нее заготовил еще на службе). Это был список  иконы святой Параскевы из Покровского собора на Рогожском кладбище.  Икона не сохранилась, зато вторая — «Не рыдай, Мене, Мати» — хранится у нас дома.

- Что для Вас  иконопись?

— Сначала было ощущение от встречи с иконой.  Хотелось знать больше, понять. До осмысления, что такое икона, было еще далеко.

Только в процессе работы, спустя какое-то время, я стал думать, как иконопись внутренне связана с жизнью Церкви, с христианской философией. И вот только теперь  мое понимание, что такое икона и для чего она, только-только начало формироваться.

Первое чувство, когда только начинал, было юношески-примитивным: я думал, что своим талантом мог бы послужить Церкви и людям. А потом появилось понимание совершенно другое, что это не служение Церкви и  людям, а просто – путь. Аскетическая практика. Человек может заниматься формированием своей собственной  души, выполняя какое-то делание.

Не хочу никого обижать, но часто люди, занимающиеся иконописью, производят предметы культа. С благородной целью – украсить храм, дать людям средство для молитвы и, что тоже достойно, на мой взгляд, заработать денег себе на жизнь. Но в идеале, это все должно быть второстепенным.

А главная цель – формирование собственной души. Если человек занимается церковным искусством, он настраивается на Божественную гармонию.

В мастерской Александра Соколова

Александр Соколов

Учителя

- Где учились и у кого?

— Главный учитель — мой духовник и духовник супруги Марии Вишняк отец Анатолий Яковин, который служил в деревне Пятница Владимирской области. Он погиб десять лет назад. Для меня, как и для многих иконописцев, он был знатоком номер один в области древнерусского церковного искусства, понимал и ценил его.

Причем сам отец Анатолий не был художником. Но он так обустроил свой деревянный храм (построенный, кстати, в 1925 году, в момент гонений на Церковь), что для меня это сейчас – эталон внутреннего убранства церкви.   Там работали многие современные иконописцы. В том числе и я имел такую счастливую возможность.

Отец Анатолий мне всячески помогал, поддерживал. Когда мы с женой только поженились, у нас ничего не было: ни жилья, ни денег, ни работы. И отец Анатолий давал мне работу — писать списки  с икон — причем обязательно интересную, творческую,чтобы думать о том, что ты делаешь, понимать.

В обучении технике мне в свое время очень помог человек, ныне покойный, иконописец Борис Андреев. С ним меня познакомила тетя, та самая, что привезла мне Библию… Тетя вообще в моей жизни сыграла большую роль. Она меня когда-то в художественную школу отвела, а потом, когда я решил креститься, проконтролировала, чтобы все было сознательно и осознанно. Хотя сама еще была тогда некрещенная.

Борис Андреев был в Художественном научно-реставрационном центре имени академика И.Э. Грабаря реставратором и полуподпольно писал иконы. В те годы еще существовала статья в УК «Производство предметов культа» (4 года с конфискацией имущества), оставшаяся от 20-х годов, хотя на практике в 70-80-е годы она не  применялась.

Я тоже начал работать в центре Грабаря. Сначала, месяц, агентом по снабжению, а затем — в библиотеке, хранителем музейных экспонатов. Помогал организовывать выставки, нечто вроде  «Плакаты первых пятилеток». Главное, у меня была возможность пользоваться библиотекой центра Грабаря, где было много интересных материалов, в том числе даже не опубликованных, в машинописном виде, переводы книг по технике средневекового искусства, по иконописи.

В центре Грабаря работал и работает Адольф Овчинников, разработавший доскональную  и  правильную технологию иконописи. Он еще в то время большое внимание уделял и тому, что в сакральном искусстве всем технологичным процессам необходимо  придавать особый смысл.

Год я проработал в центре Грабаря, потом поступил в Строгановку, где меня учили реставрации, технологии, копированию. С благодарностью вспоминаю замечательного педагога-технолога, художника-монументалиста Александра Александровича Комарова, автора грамотного учебника по монументальной живописи.

Два года учебы дали мне очень-очень много. Можно было продолжать учиться и дальше, но в 1983 году Церкви вернули Свято-Данилов монастырь, его начали восстанавливать и туда Патриархом был направлен знаменитый иконописец отец  Зинон (Теодор). И я год проработал с ним в Свято-Даниловом монастыре.

В мастерской Александра Соколова

Александр Соколов

- Если брать учителей в жизненном, духовном плане, кого назовете?

— Опять же – отца Анатолия.  После его смерти мы, особенно моя жена, стали тесно общаться с  митрополитом  Антонием Сурожским (Блюмом).   Она писала его портрет – единственный прижизненный. Он тогда уже был немощен, перестал сам приезжать в Россию, и мы несколько раз всей семьей, с детьми, отправлялись к нему.

Что он важного говорил людям, есть в его книжках. Хотя, на самом деле, он ни одной не написал. Все его издания – с диктофона записанные беседы. Когда ему однажды кто-то принес на подпись книгу, он сказал: «Представляете, я понятия не имею о том, что в этой книге». Владыка не раз говорил: «Я не могу отвечать за все, что написано в этих книгах». А в одной беседе с нами он произнес: «Имейте в виду: то, что я сейчас скажу, не нужно разносить дальше. Это мое мнение, которое может быть для кого-то соблазнительным». И высказался по богословскому вопросу.

Также лет шесть я каждый год ездил в Америку, к протоиерею Виктору Потапову, настоятелю кафедрального собора св. Иоанна Крестителя в Вашингтоне, который  почти 30 лет вел православные передачи на «Голосе Америки». Когда мы с женой впервые увидели отца Виктора, услышали первые произнесенные им фразы, мы ахнули: он оказался удивительно похожим на отца Анатолия!

Его храм к моменту нашего знакомства был настолько ухожен, что трудно было придумать, что еще там можно сделать. В результате я сделал мозаики на фасадах храма, мозаики и росписи в часовню на приходском кладбище.

Сейчас он остается духовно близким для нас человеком. К сожалению, видимся мы редко.

Больше, чем чудо

- Вы автор чтимой иконы «Неупиваемая Чаша», которая находится в Высоцком монастыре  в подмосковном Серпухове. Что такое чудотворная икона?

— Это таинственное и необъяснимое присутствие Божественной силы, которая проявляет себя в ответ на какие-то надежды, чаяния, просьбы людей.

В мастерской Александра Соколова

Александр Соколов

Как это происходит – сказать не могу. Чудо – это не феномен, то есть не нечто необъяснимое с научной точки зрения. Чудо —  то, что оказывает воздействие на душу, а естественным путем или сверхъестественным, не так важно.  Если все проходит без каких-то последствий для человеческих душ, остается только пожать плечами и констатировать: «Ну, вот был случай».

Для человека, который участвует в таинствах Церкви, чудеса обычны. Если мы верим в чудо, что хлеб и вино превращаются в Плоть и Кровь Бога, верим, что через Причастие сами приобщаемся к Вечной Жизни, – это гораздо больше, чем исцеление какой-нибудь физической немощи.

- Ответственность есть, что написали чудотворную икону?

— Стыдно, что сам икону написал, а выпить иногда в хорошей компании не прочь, — со смехом отвечает художник. — А если серьезно – да, ответственность увеличивается, но не из-за конкретной иконы, а из-за возраста, осознания того, что с каждым годом времени остается меньше.

Как-то, когда еще жив был мой духовник, я раздумывал,  согласиться мне или не согласиться на один заказ, выполняя который я бы делал не совсем то, что мне хотелось.  На что отец Анатолий мне сказал: «Тебе сколько лет-то? (а мне было за 40). Зачем тратить время на то, что тебе не хочется делать?» Для меня ответственность больше вот в этом: стараться не делать то, что не по совести…

Любимое

- Любимые иконы, образы, которые предпочитаете писать, у Вас есть?

— Мне нравится иконография  иконы Корсунской Божией Матери, и так  сложилось, что я несколько раз писал ее. Очень много раз писал Нерукотворный Образ. Но это протоикона, поэтому имеет смысл вновь и вновь возвращаться к ней — чтобы увидеть самого себя,  куда ты пришел или не пришел. Постоянно пишу святителя Николая. Он всегда узнаваем и его интересно писать.

Не очень люблю изображать святых, не имея хорошего образца, если есть только абстрактный лик, непонятно, как святой выглядел и  мало информации, мало сведений… Получается, что создаешь условное изображение. Гораздо интереснее писать святого, память о котором сохранилась и бережно передается, или есть фотографии.

Я не раз писал по фотографиям  святого Иоанна Кронштадтского, новомучеников. Для меня важно передать  индивидуальные черты святых, освященные Божественным светом.

- Что интереснее — монументальная церковная живопись или иконопись?

— Я люблю делать все, и особенно то, что не умею. Часто берусь за то, что никогда не пробовал, – из такого спортивного интереса. Это дает мне силы, вдохновение.

Хотя я могу смиренно и бесконечно повторять и повторять привычную работу, как музыкант, бесконечное число раз играющий  произведения Баха или Моцарта. Это здорово.

А бывает, надо сделать что-то новое, например, расписать стену.  Хотя сейчас это и физически уже тяжело и требует воли: надо себя понуждать, рано вставать, много работать. Нужна дисциплина и взаимодействие с  людьми. Руководить росписью, расписывать в команде — отдельная тяжелая профессия. Потому сейчас я расписываю один — храм Казанской Божией Матери в подмосковной деревне Пучково.

Есть много вещей, которые я люблю делать: резать по дереву, по камню…

Очень люблю эллинское и египетское искусство. И не будь я иконописец, затеял бы какую-нибудь веселую роспись…

- Чем процесс написания иконы отличается от процесса написания картины?

— Процесс иконописи регламентирован. Через  каждое действие, через повторение каких-то формул, символов человек приобщается к тому, что он делает. В идеале работа иконописца должна быть осмысленным служением, причем смыслом наполняется каждый шаг, начиная с выбора материала.

У меня есть опыт, когда я из бревна вырубал доску, готовил и писал икону.  Все имеет значение, в том числе и приготовление краски: собирание материалов, растирание. Просто купить краску в банке – другое. Упускаешь в этом случае очень много полезного для души. Много важного содержится в самом технологическом процессе.

У отца Павла Флоренского описано символическое значения каждого результата работы иконописца.  Материальное делание с духовным очень связаны. В реальности все, о чем я говорю, получается осуществлять лишь частично.

Два художника в доме

-  Два художника в семье: с супругой критикуете друг друга, советуетесь?

—  Мне требуется поддержка, и я советуюсь со всеми: с детьми, с женой, со знакомыми, как понимающими, так и не понимающими. Ведь я работаю для людей, и мне необходим такой универсальный взгляд. И по природе я конформист, способен к компромиссу.

А жена, она – творит, ей замечания лучше не делать. Да и нет смысла: она самовыражается, какие тут могут быть замечания?

Так что творческих  споров у нас не возникает: я пишу свое, жена – свое. Ну, еще я ношу ей этюдник, готовлю дощечки (она любит на дощечках писать). И делаю все рамы для ее картин.

- День начинается с мастерской?

— Утром я обычно на объекте, затем еду в мастерскую, где мы как раз работаем с женой.

Вечером обычно смотрим вместе кино. Так происходит последние лет пять. Раньше ни телевизора не было, ни видео. Потом у всех детей появились компьютеры, и мы решили себе купить dvd. А выросли дети без телевизора.   Но не потому, что им категорически запрещалось! Они могли сходить к соседям, посмотреть что-то по своему выбору. Мы и сами ходили к соседям иногда смотреть телевизор. Просто иметь его дома невозможно: насилие над личностью, поскольку он буквально «затягивает», причем всякой ерундой.

В мастерской Александра Соколова

Александр Соколов

- Дети – не художники?

— Старшая дочка закончила истфак МГУ, вышла замуж за скульптора, который занимается резьбой иконостасов, и помогает ему. Она может и золотить, и рисовать. Но у нее трое маленьких детей…

Другая дочка по образованию — дизайнер одежды. Тоже умеет золотить. Вот сейчас мне золотит для храма – подрабатывает.

Сын Ваня может все – лепить, рисовать, но он лепит котлеты. Он – повар. Жена как-то попросила: «Вань, свари борщ, ты же повар».  На что последовал ответ: «Нет, не буду. Повар – это не то, что вы думаете!»

Младший сын тоже подрабатывает у меня в мастерской, но он компьютерщик и видит себя в этом.

Я  считаю, что мы много чего неправильного допустили в их воспитании. Но то, что они сами себе выбрали путь и сами идут по нему, – это нормально.

- Дети выросли и не перестали ходить в храм?

— Они ходят в храм, но для них это не то, что для нас. То, что не куплено дорогой ценой, обычно не ценится. А они с самого детства в церковной жизни, для них все естественно, спокойно, просто, без откровений. Думаю, что у каждого еще впереди настоящее открытие Бога.

- Как успевали уделять время и работе, и детям, когда они были маленькие?

В этот момент в дверях появляется сын Иван.

— Вань, ответь, как мы вас воспитывали? —

— У меня встречный вопрос – семья не мешала творчеству? — спрашивает Иван.

— Мешала, — смеясь, говорит Александр Михайлович. — Все время…

— Нас же четверо, — продолжает Иван. – Можно сказать, что родители жили отдельно от нас — в мастерской, возвращаясь лишь ночевать. А дети дома. Ты меня один  раз в школу привел – в первом классе.

—  Сколько раз я приходил на родительское собрание, — вспоминает художник, — и не мог класс найти. И решил больше не ходить. Ваня сам решает все свои проблемы с детства. Вот сейчас за несколько дней ему нужно оплатить обучение в институте.

- Как насчет большой семьи и проблемы с самореализацией: часто приходилось делать что-то для заработка?

— У меня кризис среднего возраста, который продолжается вот уже 10 лет. Я очень хочу завязать с этими заказными работами и сделать что-нибудь для себя. То, что мне хочется. Но пока получается только эпизодически. Дети не совсем независимы. Только с этого года они перестали просто так получать деньги.

Так что никогда не было свободы делать то, что хочешь.  Мне есть, куда рваться, о чем  мечтать.

- Возникают ситуации, когда кажется, что все идет не так, как надо, опускаются руки, состояние близкое к депрессивному?

— Не было лет с 16. Да и тогда – только  после активных дружеских посиделок.

На самом деле я счастливый человек, у меня чудесная жена, без которой себя не мыслю. Мы с ней – одно целое. Бывает, конечно, можем поругаться. Она у меня казачка, выросшая на Кавказе, с соответствующим темпераментом. Какая уж тут депрессия!

Подготовила Оксана Головко
Фото Юлии Маковейчук


Источник: http://www.pravmir.ru/aleksandr-sokolov-ikonopis-udel-marginalov/#ixzz3TMJWDlTH

 

Категория: Люди искусства и науки | Добавил: Elena17 (04.03.2015)
Просмотров: 771 | Рейтинг: 0.0/0