И в лучшем случае, это закончится «Сирийским экспрессом» и С-300 в Дамаске, а в худшем, - всеобщей и беспощадной войной на истребление убийц и поработителей. Кроме желания стереть плевок Майдана со своего лица, мной также обуревала жажда доказать этим хлопчикам и парубкам, что для того, что бы вздернуть такого как я на гиляку, или посадить на ножи, им, кроме театральных факелочков, прыжков и речевочек, потребуется заплатить определенную цену, к которой лично я был готов. (И когда к сентябрю, мы смогли сбить их спесь и праведный нацистский наскок на Луганщину, сломав их психологически, превратив для них каждое посещение зоны АТО из романтического крестового похода и увлекательного посещения сафари в смертельную лотерею и нетерпеливое ожидание спасительной ротации, то, как мне думается, и я, и мои боевые товарищи, это им вполне и очевидно доказали). В тот самый момент, когда фосфор и кассетные заряды посыпались на головы донбассцев, я понял, что не смогу остаться в стороне от этой бойни. Что именно от меня зависит то, сможем ли мы защитить своих людей, повершивших нам и поставивших все на Россию, а значит и на меня лично. К тому же, несмотря на столь опасное и чреватое последствиями решение, во мне вдруг обнаружилось чувство ледяного спокойствия и уверенности в правильности мною совершаемого. Эта уверенность не оставляла меня и потом, - в боях и стычках, куда я окунался почти что равнодушно, абсолютно не беспокоясь ни за свою жизнь, ни за свое здоровье. Я как бы отделил свою личность от забот и от страха за жизнь и целостность собственного тела и физической жизни. Подавил в себе, насколько это вообще возможно, страх смерти. Точнее даже не подавил, а как бы получил это на время и в подарок, от, как говорили когда-то греки, «Неведомого Бога». Скорее всего, без такого подавления вообще невозможны любые войны, и я был просто одарен этой невозмутимостью как активный и непосредственный участник тех событий, которые обычным людям со стороны кажутся настоящей кровавой вакханалией ужаса, но которые вполне естественны, приемлемы и даже забавны для действующих лиц и персонажей. Оборотной медалью этого дара было странное и завораживающее, вполне осознаваемое притяжение тебя в водоворот схватки. Ты как кобра факира бессознательно и почти с упоением, втягивался в эти огненные бури, безотчетно, со скрытым ликованием преодоления непреодолимого, - отвергая свою смертную и конечную природу утверждал что-то запредельное и прекрасное, что-то, что обещало и показывало тебе иную, недоступную для мирных людей реальность. Реальность взятого барьера смертельной предопределенности и инстинкта самосохранения. Это состояние никогда не забыть тому, кто хоть раз переживал его. И отсюда, из невозможности в мирной жизни снова очутиться там и пускают свои корни все психологические афганские, вьетнамские и прочие поствоенные синдромы. Решение ехать на Донбасс, было принято. Следовало теперь найти возможность преодоления границы и, если возможно, попутчиков.

Первым делом необходимо было определить конечную точку путешествия и предполагаемый маршрут. В том числе вопрос пересечения границы. Конечный, географический пункт не имел для меня большого значения. Основной задачей было попасть в ополчение, в воюющее и сражающееся подразделение. И здесь на помощь мне пришли проукраинские сайты, собирающие и публикующие информацию о пунктах сбора и дислокации «сепаратистов». Так, мне на глаза попалась одна турбаза, недалеко от города Свердловска, где, по сведениям прокиевских активистов, нагло и безнаказанно пребывали «кляты москали». Эта база находилась всего в двухстах метрах от границы, на берегу озера, и подход, со стороны лимеса, защищался глубокой, поросшей густым лесом балкой, или оврагом. Это тем более мне подходило, так как рассказы Просвирнина и Жучковского про пересечение границы, всегда подразумевали под собой пересечение водных преград, - Деркула или Северского Донца, что, не имея информации о бродах, всегда таило в себе опасность или потерять свои вещи при переправе, или слишком долго оставляло меня в небезопасной приграничной полосе, с ее особым режимом, контролем и засадами пограничников, как наших, так и украинских. Тем более, что встреча с нашей прикордонной стражей сразу делала меня уголовным преступником, а рандеву с зелеными беретами Украины, - стопроцентным покойником. Разработав маршрут, я уже в конце апреля был готов ехать навстречу своей судьбе. Однако, именно в этот момент, - в начале мая месяца, на Голосе Севастополя я обнаружил объявление о сборе группы для отправки на Донбасс. Выйдя на организатора группы, - им оказался Саша Дракон, я решил присоединиться к этой группе, так как рассчитывал на наличие у группы и проводников, и информации об открытых участках границы и о конкретном подразделении, в которое я смогу, наконец, попасть. Да и в компании намного проще и веселее идти на такое, отчаянное и почти безнадежное дело, как незаконное пересечение границы и путешествие по охваченной гражданской войной стране. Однако, как оказалось, создаваемая с бухты-барахты, наобум и под влиянием такого же как и у меня безотчетного желания немедленно отправиться на помощь страдающему Донбассу группа, еще в меньшей степени чем я, обладала необходимыми мне сведениями и связями. Более того, в качестве основного плана пересечения границы был взят именно мой маршрут и точка назначения, - турбаза на берегу озера. Сама группа, держа ежевечернюю связь в строго определенное время по скайпу, формировалась буквально на ходу. Прежде всего, это был сам Саша, - наш руководитель и организатор, с Минеральных Вод, бывший солдат контрактник, с боевым опытом контртеррористической операции на Кавказе. Сережа Тюльпан, - с Владимирской области, также военный контрактник, повоевавший в Абхазии. Миша Француз (Позже, так как в ГБР уже был один Француз, там он принял позывной Брат), ну, скажем так, с «Москвы», бывший морской пехотинец, успевший также послужить во Французском иностранном легионе. Мама, также прошедший срочную службу, и тоже из Москвы. Гена «Крокодил», мужчина далеко за пятьдесят, из Санкт- Петербурга. Тимур Киба, гений радио и авто техники тоже из Питера, а также Валик из Белоруссии. Все эти люди были разными. Отличными по возрасту, боевому и жизненному опыту, по степени устроенности в жизни и по своим ежемесячным доходам. Но единственное, то единственное, что объединяло их, всегда являлось и является гарантом выживания и процветания нашего великого народа. При любых невзгодах и испытаниях. Неумолимо являющееся к тебе и тогда, когда ты в рубище, и тогда, когда ты в гноище и посреди ослепительной роскоши шумного чада разгульного кутежа. Любовь к своей Родине. Это чувство, любовь к России, является как бы эталоном и вечным твоим судьей. То идеальное, светлое, вечное и прекрасное, что пребудет всегда. Что было и есть, и что невозможно осквернить или замарать. Наш вечный укор и вечная надежда. Неполноценность неизбежной конечности и очевидность бессмысленности и незавершенности твоей индивидуальной судьбы может быть оправдана только в ней, только в служении ей, только в жертве за нее. Светлый образ этот и наше утешение и наша отрада. И единственное, что по настоящему останется после нас. Неожиданным прорывом в организации нашего турне оказалась реальная помощь Александра Жучковского. Я обратился к нему «Вконтакте» за помощью в организации нашего перехода, и этот человек не отказал нам, дав телефон местного проводника -контрабандиста, который ждал бы нас в Донецке Ростовском. Итак, первый план был оставлен как запасной, на случай, если человек Жучковского не вышел бы на связь, и теперь все мы назначили единый день встречи в Ростове, - 15 июня 2014 года. Чтобы организовать общую встречу я выехал в Ростов первым.

В город я прибыл поздно ночью, почти утром, и он встретил меня душным июньским южным дождем и толпами спящих на вокзальном полу беженцев. Этот первый, даже не намек, не дыхание, а как бы перегар всеобщей, всенародной беды, смотрел на меня из каждого переполненного человеческой икрой угла, с каждого кресла, с каждой седушки, с каждого стула. Очень бросилась в глаза спящая уже на скамье остановки, под открытым небом, в окружении мешков и баулов, пятилетняя светловолосая девочка, беззащитный комочек уже на взлете порушенной жизни, доверчиво и беззаботно сопящая курносым личиком прямо в сереющие на глазах небеса. Где то здесь, в безопасной тиши ростовского особняка жил виновник несчастий и ее, и ее народа, и мне подумалось тогда, - видит ли он их, - результат своей трусости и жадности, приходит ли хотя бы тайком, инкогнито и тайно сюда, и смотрит ли на этот итог своей уступчивости и человеколюбия? Что он думает при этом? Испытывает ли раскаяние? Как может после этого жить? И можно ли вообще жить после этого? Во всяком случае, по старому? В привокзальную гостиницу я вселился лишь после 12 дня, когда большая часть постояльцев выбыла по истечении гостиничных суток, и вот уже в своей комнате на пять койко-мест, я повстречал и присоединил к нашей группе девятого, нежданного члена нашей группы, - пятидесятилетнего мужчину из Находки. Это был Испанец. Кроме нас в комнате присутствовали еще двое мужчин, - беженцы из зоны конфликта. Один из них, сорокалетний дядька с усатым и усталым потерянно-потертым лицом, увидев мой военный скарб, понял, что я доброволец и просил передать привет его семье в Славянске. Он бросил там жену с маленьким ребенком, не захотевших вместе с ним бежать в Россию, и это предательство, эта низость, видимо только-только начинали с ним свою разрушительную работу, и во мне он увидел не только укор себе и своему поступку, но и возможность хоть как-то вновь коснуться, хотя бы посредством меня, моей руки, любимых и близких ему людей, тех, кого он оставил в трудную и смертельную минуту и для которых погиб навсегда, как мужчина и как человек. Тогда я подумал, что навряд ли это ему поможет, и продолжаю так думать и сейчас, если только он не вернулся обратно и не взял в свои руки оружие. Этот разговор и был подслушан Испанцем, и он буквально умолил меня взять его с собой. Прилетев с другого конца Света, он уже неделю не мог пересечь границу, попавшись несколько раз нашим пограничникам. Последний раз он попытался это сделать с группой абхазцев, и они уверили его, что бы он подождал их звонка в Ростове еще пару дней. Эти дни истекали уже сегодня, и он, не надеясь на успех, даже вынужден был купить обратные билеты до Москвы, но встретив меня, он понял, что на этот раз он сможет попасть в Новороссию, и предчувствие его не обмануло. Первым у второй железнодорожной кассы, - условным местом нашей встречи, я встретил Мишу Француза, но он отказался идти ночевать эту ночь в гостиницу и мы договорились встретиться в час дня на завтра у этой же кассы. Я проводил его до трамвайной остановки, и он уехал по одному ему известному маршруту. Вторым в этот день был Саша Дракон, его я встретил на автовокзале, и, выпив с ним по чашке чая, мы, был уже восьмой час вечера, пошли ночевать в гостиницу. Валик прибывал на белорусском поезде, который шел через территорию Украины, и с ним пришлось помучаться больше всего. Прибытие в час ночи отложили на час, потом еще на час, потом еще и еще. В итоге, я обнаружил его, сидящим на своем вещмешке у закрытой кассы только в одиннадцатом часу дня. Не выспавшегося, с ошалевшими и потрясенными глазами. Его рассказ о проезде через территорию Украины навевал воспоминания о всем известном фильме Михалкова «Свой среди чужих, чужой среди своих». Поезд останавливали на каждом полустанке, и в вагоны, в поисках москалей и крамолы шумной толпой вваливались пьяные и свидомые местные жители всех профессий и возрастов. Вооруженные чуть ли не вилами, они немилосердно грабили белоруссов, вымогая деньги у едущих на Юг курортников под предлогом проверки документов и прочих бумаг. При этом в все полустанки.  Вооруженные чуть ли не вилами, они немилосердно грабили белоруссов, вымогая деньги у едущих на Юг курортников под предлогом проверки документов и прочих бумаг. При этом все полустанки буквально тонули в желто-синих флагах, трезубцах и прочей укропофильской, благонамеренной и патриотичной символике. Тех, кто денег не давал, стаскивали с проезда, и такой подозрительный, явно промосковский громадянин, мгновенно растворялся среди черниговских лесов и безымянных станций, чтобы расплатиться с укропатриотами за свою «жадность» уже более крупной и значительной суммой и распрощаться с надеждой поплескаться в этом году в манящем и долгожданном, некогда Русском, море. На следующий день, уже вся группа собралась, наконец, в вокзальном зале ожидания, так как Киба, Тюльпан и Мама прибыли одним поездом, а Крокодил приехал чуть раньше их в тот же самый день. По нашему «гениальному» плану, я должен был снять посуточно, по объявлению квартиру, а уже с утра, мы бы все вместе выдвинулись на Донецк пригородным автобусом. Но я не учел того обстоятельства, что почти все ребята, не смотря на предварительные договоренности, не отказали себе в удовольствии так, или иначе, но причаститься к тому полувоенному антуражу, страсть к которому я так часто замечал и после, уже на войне. Желание приобщиться к воинской касте, к движению «вежливых людей», заставляло мужчин искать, покупать и надевать полувоенные, армейские вещи. И это в городе, где было объявлено чрезвычайное положение. Итог был закономерен. Нашу разношерстную, подозрительную, обремененную носимыми же, полувоенными вещами, мужскую компанию ждало неминуемое знакомство с ростовской полицией. История была такова. Связавшись с девочкой агентом, я расплатился и забрал ключи от квартиры. Все остальные члены нашей команды-ураган, терпеливо ждали меня в соседнем дворе. Когда же процесс вселения в квартиру был в полном разгаре, эта изумительная девочка, видимо, в качестве проверки, снова пришла в квартиру и обнаружив в ней девять мальчиков призывного возраста, большинство из которых уже успели надеть камуфляж и берцы, в три счета выставила нас на улицу. Но этого ей показалось мало. Вызвав полицию, она не только нас пересчитала, но и дала на каждого из нас словесный портрет и описание. Дело в том, что я успел снять по телефону еще одну квартиру, и забрав с собой часть группы уехал на вселение, оставшиеся же ребята, ожидали следующего такси, но дождались они только несколько милицейских УАЗиков. И вот уже по дороге на новое место ночевки они вызвонили меня и попросили также приехать и сдаться с вещами в руки голубых рубашек, так как девочка сообщила им нашу численность и они, в частности, искали «вашего главаря в красной рубашке», - то есть меня. Не в моих правилах бросать своих товарищей в беде, и спустя час, мы вернулись во двор дома, где нам так и не суждено было провести свою, как мы тогда думали последнюю ночь в России. Вы тряхнув нас из «бобиков» в гостеприимную прохладу отделения полиции, стражи порядка почти до двух часов ночи пытались добиться от нас цели конечного пункта нашего путешествия, но не добившись ничего, кроме заверения о наших курортных намерениях, откатав наши пальчики, пробив паспорта и сделав несколько снимков в профиль и анфас, в итоге, выдворили нас восвояси. Уже когда мы ждали свое такси, некоторые из них, подходили, и пожав нам руку, украдкой, желали нам удачи и просили поберечь себя и не путешествовать по Ростовской области столь заметной компанией. Ну что же. Родина-мать, уже в который раз, не преминула пнуть напоследок своих верных сыновей. И конечно же сделать это в самый подходящий момент. Ну что сказать, - она себе никогда не изменяет. Остается последовательной до конца…. После стольких приключений, напутствуемые столь трогательным материнским благословением, каждого из нас ждал его уже почти утренний чай и спальный мешок. Перед сном мы разделились. Я, Киба и Испанец должны были составить первую группу, и отправиться в Донецк на одиннадцати часовом автобусе. Остальные должны были последовать за нами.

Евгений Сергеев
Оригинал статьи: http://vremya4e.com/blogs/4410-put-na-donbass-chast-3-evgeniy-sergeev.html