Предисловие автора

            Целью предания гласности своих записок о Соловецкой каторге автор считает, ознакомление общественного мнения всех стран с действительной картиной быта и режима в так называемых «местах заключения Особого Назначения».

            Советской властью слишком явно замалчивается самый факт существования советских тюрем этой категории, даже формально изъятых из ведения общего тюремного Управления.

            Это обстоятельство настойчиво требует исчерпывающего описания настоящего положения заключенных русских и иностранцев, в Соловецких лагерях Особого Назначения.

            В течение своего трехлетнего пребывания на Соловках, автор имел ши­рокую возможность сделать всесторонние наблюдения в этой области.

            Соловецкие лагеря прежде всего возбуждают интерес в качестве учреждения, характеризующего советский режим в наиболее его неприкрытом виде — в тюрьме. Однако, одним этим интерес к лагерям не исчерпывается. Общие условия существования Соловецких лагерей, самое их местоположение на абсолютно изолированных островах Белого моря придают им неко­торый специфический, по сравнение с обычными тюрьмами, характер. Полнейшая оторванность заключенных от внешнего мира, ничем не ограничиваемый произвол ГПУ, попытки тюремной администрации эксплуатацией труда заключенных достичь чуть ли не самоокупаемости лагерей, — все это ставит Соловки в совершенно особое положение.

            Наконец, применительно к Соловецким лагерям невольно возникает вопрос об основной задаче, преследуемой вообще советскими местами заключений. Так как, по коммунистической программе, «преступление есть социальная болезнь, требующая лечения», большевиками в области тюремного дела провозглашен принцип «замены тюрем воспитательными учреждениями».

            Сам автор считает соловецкую в частности, а всесоветскую в целом действительность слишком циничным издевательством над коммунисти­ческой идеологией, чтобы останавливаться на кричащем противоречии между словами советских программ и делами советских рук. Автор рассчитывает, что все окончательные выводы будут сделаны читателями на основании приведенных им в этих записках голых фактов.

А.Клингер.

Гельсингфорс, 1926 г.

I.

            С оставлением севера России русской антибольшевицкой армией генерала Миллера и помогавшими ей английскими отрядами была сыграна в истории православной церкви и культуры роль знаменитого Соловецкого монастыря, расположенного на крайнем севере некогда могучей империи. Весь Соловецкий архипелаг (в составе островов: Большого Соловецкого, Анзерского, Большой и Малой Муксульмы, Большого и Малого Заячьего и ряда более мелких) вошел в состав «российской социалистической федеративной советской рес­публики».

            Соловецкий монастырь, основанный в 1486 году русскими святыми Савватием, Германом и Зосимой, с издавна славился не только аскетической стро­гостью своей внутренней жизни (так, например, ни одной женщине не разре­шалось приезжать в обитель), но и огромным, широко поставленным и опыт­ными руками руководимым хозяйством, заводами, мастерскими, лесопилками, рыбными ловлями, даже собственным торговым и военным флотом, причем все это обслуживалось исключительно монахами. Естественно, монастырские богатства сразу же привлекли в себе внимание советских властей.

            Первоначально Соловки, вместе с монастырем, перешли в ведение архангельского «губземотдела» (губернского земельного отдела). В ту пору ком­мунисты увлекались беспорядочным насаждением по всей России так называемых «сельхозов» (сельских хозяйств). Национализированные имения, частновладельческие и государственные, монастырские и удельные земли, леса и заводы — все это было переименовано в «сельхозы», эксплуатировалось самим государством при помощи особых крестьянских или рабочих артелей. Эта аграрная реформа, как и все другие реформы советской власти, оказалась грандиозным блефом и очень скоро привела к тому, что, прикрываемые государством «сельхозы», превратились в очаги бесконтрольного расходования, а зача­стую и откровенного грабежа брошенного на произвол судьбы народного достояния.

            Архангельский «губземотдел» не смог справиться с обширным монастырским хозяйством, некогда руководимым одним игуменом соловецкой обители. Еще несколько лет тому назад дававший значительную прибыль про­дуктами своих производств, Соловецкий монастырь в советских руках вдруг стал непосильно-убыточным, и архангельский «губземотдел» сообщил комиссариату земледелия, что губземотдел не имеет больше средств «содер­жать монастырь», а потому просить устроить в нем «показательное хозяй­ство», с подчинением монастыря непосредственно Москве. Центр очень долго в специальных комиссиях обсуждал выгоды этого предложения и, в конце концов, согласился принять Соловки под свою высокую руку. Многострадаль­ный монастырь перенес еще одну «аграрную операцию», став «советским образцовым хозяйством».

            «Образцовое» ведение хозяйства заключалось в следующем: назначенный комиссариатом земледелия заведующим Соловками коммунист Александровский (из рабочих), имевший тесные связи с небезызвестным Шлихтером и большую протекцию в ВЦИКе (всероссийском центральном исполнительном комитете) совершенно разрушил монастырское хозяйство. 

            Администрация крала, что хотела и сколько хотела. Отчитываясь только перед Шлихтером, которого заинтересовал денежно, Александровский вывозил из мона­стыря лес, рыбу, старые запасы монастырских продуктов, машины, церковную утварь, предметы старины, руководствуясь очень удобным принципом ком­мунистической власти — «грабь награбленное». В довершение всего в конце 1922 и начале 1923 годов монастырь стал жертвой огня.

            Когда, по совершенно неизвестной причине, вспыхнул пожар, Александ­ровский с ближайшими помощниками стал прежде всего спасать никому ненужную рухлядь — мешки, старые сани, дрова. Канцелярия с книгами и документами «образцового хозяйства» была брошена на произвол судьбы, вся отчет­ность сгорела. Нет никаких сомнений в том, что монастырь был подожжен самим же Александровским, дабы скрыть свои должностные преступления, подлоги в книгах и бесконтрольный грабеж. В то время еще не изгнанные монахи умоляли разрешить им принять участие в тушении пожара — Александровский силой разогнал монахов, заявив, что они «вносят лишнюю панику». Сгорела значительно разворованная уже библиотека монастыря неоценимого исторического значения, сгорели все деревянные постройки,  выгорели внутренние помещения церквей и монашеских келий.

            Столь «образцовое» ведение хозяйства показалось подозрительным даже ГПУ. Была образована следственная комиссия по расследованию причин пожара, который почему-то прежде всего уничтожил канцелярию Александровского. Следственная комиссия (в составе начальника архангельского губернского ГПУ Отулитова и помощника прокурора того же ГПУ Абрамовского) не нашла состава, преступления в том, что насквозь было пропитано преступ­ностью!

            Вероятно, хозяйственные эксперименты товарища Александровского и протежировавшего ему Шлихтера продолжались бы и по сию пору, если бы Дзержинскому не пришла в голову мысль устроить в Соловках тюрьму для политических «преступников», врагов советской власти. Отдаленность от материка, крайняя скудость природы и убийственный климат, вот те условия, которые и показались главчекисту как нельзя более подходящими для заключения «контрреволюционеров», и московское ГПУ вошло в ВЦИК с ходатайством о «безвозмездном отчуждении в ведение ГПУ всего Соловецкого архипелага с монастырем, со всем находящимся на островах имуществом и постройками, для организации дома заключения».

К ходатайству был приложен совершенно фантастический план «поднятия и использования монастырского хозяйства силами заключенных». Раздутая до пределов перспектива не только изолировать всех «контрреволюционеров» от прочих граждан, но и извлечь выгоду из их подневольного труда ослепила всю коммунистиче­скую партию. Соловки были переданы в полное владение Дзержинскому. Мно­гострадальный монастырь, вступил в последнюю стадию своего советского развития, превратился в главную тюрьму «самого свободного в мире государства» — советской социалистической республики.

            Так называемое ГПУ («Госполитуправление» — государственное политиче­ское управление) в общей структуре советской власти стоит совершенно особняком. В свою очередь так называемый «Специальный отдел ГПУ», ведающий специально Соловками, концентрационными лагерями и изоляторами на Урале, в Сибири, Архангельске, ссылкой в Нарымский, Печерский  край и пр. — представляет собой некое царство в царстве. «Специальный отдел» совершенно изъят из ведения «наркомюста» (народного комиссариата юстиции). Так на­зываемый «Исправительный трудовой кодекс», регламентирующий правила использования труда советских заключенных и хотя бы в некоторой степени защищающий их от произвола тюремной администрации — на арестантов «Специального отдела ГПУ» не распространяется. Наконец, никакая амнистия советской власти, по декрету, не может быть применена к осужденным «Специальным отделом ГПУ». Все это, понятно, отдает, всех соловецких и иных заключенных в полную и совершенно бесконтрольную власть «Специального отдела», использующего во всей широте свои чекистские права.

            Во главе «Специального отдела» и всех подчиненных ему мест заключения, изоляторов и ссылок стоит известный коммунист, член ВЦИК и президиума, ГПУ — Петр Бокий. (Автор ошибся. Бокия звали Глее. — ldn-knigi).

Бокий Глеб Иванович (21.6.1879, Тифлис — 15.11.1937, Москва), один из руководителей органов государственной безопасности, комиссар государственной безопасности 3-го ранга (29.11.1935). Сын учителя. Учился в Петербургском горном институте. В 1900 вступил в РСДРП, большевик. Во время революции 1905-07 создавал в Петербурге рабочие дружины. Неоднократно арестовывался. С марта 1917 член русского бюро ЦК РСДРП(б). С апр. 1917 по март 1918 секретарь Петроградского комитета РСДРП(б), затем входил в состав Петроградского Военно-революционного комитета. В февр.-марте 1918 член Комитета революционной обороны Петрограда. С марта 1918 зам. пред., с июля 1918 пред. ЧК Союза коммун Северной области. Организатор красного террора в Петрограде и Северном регионе. Примыкал к "левым" коммунистам. С 1919 нач. Особого отдела Восточного фронта. В 1920 член Туркестанской комиссии ВЦИК и СНК РСФСР. С 1921 член Всероссийской ЧК, затем был членом Коллегии ОГПУ и НКВД СССР, одновременно Бокий с 28.1.1921 возглавлял Специальный (шифровальный) отдел ОГПУ (с 1934 — НКВД) СССР, с 25.12.1936 9-й (специальный секретно-шифровальный) отдел.

Бокий — один из самых активных создателей системы ГУЛАГа. Отдел Бокия всегда пользовался в системе органов непонятной самостоятельностью. Это родило различные догадки о том, что Бокий вел (по заданию высшего партруководства) исследования по паранормальным явлениям, зомбированию, восточным мистическим культам и т.д., тем более что он сам всегда интересовался подобными проблемами. Никаких достаточно внятных подтверждений этим предположениям нет — только косвенные.

Во время чистки аппарата НКВД И.И.Ежовым от сотрудников Г.Г.Ягоды 16.5.1937 арестован и по обвинению в "предательстве и контрреволюционной деятельности" 15.11.1937 Особой тройкой НКВД приговорен к смертной казни. Расстрелян. В 1956 реабилитирован.

(Залесский К.А. Империя Сталина. Биографический энциклопедический словарь. Москва, Вече, 2000)

             Он бывший студент Петроградского Горного ин­ститута. Во время революции 1905-1906 годов Бокий занимал видное место среди петроградских бунтовщиков, вел  революционно настроенное меньшинство студентов за баррикады и пр. Вступив сразу же после октябрьского переворота в коммунистическую партию, был нисколько лет председателем петроградской губернской чрезвычайной комиссии («че-ка»), а потом ГПУ, известен своей неумолимой жестокостью. Живет председатель «Специального отдела» в Москве, периодически наезжая в руководимые им тюрьмы и места ссылки.

            Как только комиссия от ГПУ явилась в Соловецкий монастырь для организации в нем «дома заключения», она потребовала списки всех монахов: последние всеми правдами и неправдами до последнего дня из родного им монастыря не уходили, перенося все ужасы и издевательства беспрерывно сме­няющихся «аграрных» властей. ГПУ сразу же уничтожило этот «рассадник опиума для народа», как называют коммунисты религию. Настоятель обители и наиболее видные лица из соловецкого духовенства были расстреляны в монастырском Кремле, остальных монахов чекисты послали на принудитель­ные работы в тюрьмы центральной России, Донецкого бассейна и Сибири и лишь небольшой процент братии (около 30 человек), с разрешения ГПУ, остались на Соловках. Разумеется, это нельзя рассматривать, как акт гуманности ГПУ: последнее просто нуждалось в «спецах» (рыбаках, плотниках, сапожниках и пр.). Эти 30 монахов на жизнь свою в превращенном в тюрьму монастыре смотрели и смотрят как на продолжение своего подвига, служения Богу. Считаются они «вольнонаемными», работают с утра до ночи, получая за свой каторжный труд жалованье в размере не свыше 10 рублей (около 5 долларов) в месяц, то есть, медленно умирая с голоду.

            ГПУ лишило Соловецкий монастырь последних признаков того, чем он был когда-то. Ценнейшая историческая библиотека, как я уже упоминал вы­ше, сгорела вследствие поджога монастыря Александровским. Были сорваны со стен и уничтожены последние иконы, сброшены с колоколен колокола, разгромлены ризницы, перебита церковная утварь. Даже многие могильные кре­сты (Соловки богаты старинными крестами и памятниками) были вырваны из земли и употреблены на дрова, хотя лесу на островах сколько угодно. Разрушение этого некогда высоко культурного уголка было произведено столь основательно, что, когда в монастырь прибыла из Москвы особая «археологическая комиссия», она смогла вывезти в музеи лишь жалкие остатки соловецких древ­ностей. Характерная особенность: перед прибытием комиссии чекистские куль­туртрегеры спешно реставрировали ими же разрушенные кресты, вкапывали в землю, взамен старых, новые могильные памятники, выкрасив их в красную краску. Довольно яркий штрих «культурной» работы советской власти!

            Одновременно с превращением монастыря в так называемый «слон» (северный лагерь особого назначения), туда были перевезены жалкие остатки по­чему-либо не расстрелянных или не умерших от голода заключенных из лагерей в Архангельске, Холмогорах и Портаминске. Над седыми стенами древней обители взвился кровавый советский флаг. В разграбленном, полусожженном Кремле поселился «Начуслон» (начальник управления северными лагерями особого назначения), непререкаемый властитель Соловков и их филиалов, — концентрационного лагеря на Поповом острове (близ города Кемь), лагеря на Кондострове (верстах в 15 от Попова острова) и всех мест заключения на Соловецком архипелаге.

            Посвящая следующую главу описанию природных и бытовых условий жизни на Соловках, я считаю необходимым теперь же остановиться на характернейшей черте бытия соловецких «домов заключения»: являясь по существу обычной тюрьмой для политических и, частично, уголовных преступников, вы­полняя чисто карательные функции, будучи завершительным звеном борьбы «рабоче-крестьянской» власти с врагами советов, борьбы, руководимой и официально вдохновляемой народным комиссариатом юстиции, — «слон» не только не подчинен руководящей юридической инстанции — наркомюсту — но и резко враждебен ему. В Соловках царь и бог — только ГПУ. Ревниво охраняя свое захватное право, ГПУ оберегает лагеря от какого бы то ни было, даже законного, вмешательства народного комиссариата юстиции.

            Не только местная, Архангельская и Кемская, прокуратура, но и прокуратура нейтральная, московская, Дзержинским и Бокием в Соловки не допу­скается. «Специальный отдел» и Соловки — имеют собственных прокуроров, абсолютно независимых от наркомюста и ему не подчиняющихся.

            Пример: советское правительство прислало в город Кемь особого про­курора для наблюдения за Кемским лагерем (на Поповом острове); по требованию «начуслона» он был отозван обратно в Москву. Назначенного на ту же должность Кемского прокурора, числящегося по службе в комиссариате юстиции, по распоряжению Бокия просто не пустили на Попов остров.

            В прошлом году в Архангельск прибыла из Москвы особая комиссия по «амнистии» (в ознаменование переименования РСФСР в СССР): ее, наместник Бокия на островах — Ногтев — не пустил в лагеря.

            Полная диктатура ГПУ достигла таких высот, что не только наркомюст, но и наркомвоен (народный комиссариат военных дел) вынужден был по­корно склонить голову перед всесильным Дзержинским. В Соловках охра­ну несет так называемый «Соловецкий полк особого назначения», разбросанный по всему монастырю и по скитам (всего 600 винтовок). В военном отношении полк, вполне понятно, был подчинен ближайшей высшей военной власти — Петроградскому военному округу (известному Гитису, недавно смещенному за «контрреволюцию» и противодействие ГПУ). Однако, уже с 1923 года Бокий и Ногтев требовали подчинения «Соловецкого полка особого назначения» и в военном отношении — только ГПУ. Петроградский округ не соглашался с этой яв­ной несообразностью, чекисты настаивали.

Дело разрешилось чуть ли не бунтом: в 1924 году ГПУ приказало командиру полка Лыкову и комиссару Кукину немедленно сдать командование частью, те отказались, ссылаясь на распоряжение своего начальства. Ногтев протелеграфировал в Москву, Бокий ответил кратко: «Арестовать, предать суду». И невозможное в других странах стало возможным в СССР: гражданское ведомство арестовало и предало суду военных, «провинившихся» в том, что они выполнили категорический приказ своего начальства. Сместив Лыкова (впоследствии переведенного, в качестве заключенного, в Кемь) и Кукина, комендант Соловков Ауке заявил:

            — Мы в порядке следственном от ГПУ имеем право смещать команд­ный состав!

            Петроградский военный округ пытался было защитить свои права и прислал в Соловки своих представителей для разбора дела. Однако, встретив недвусмысленные угрозы агентов ГПУ, комиссия военного округа признала действия Бокия, Ногтева и Ауке — правильными!

            Если слово любого чекиста — закон даже для высокопоставленных коммунистов, то какую силу, какое право, какой закон могут противопоставить за­ключенные неописуемому произволу ГПУ? Сила на стороне чекистов, право давно уже уничтожено в СССР, а законы для ГПУ не писаны.      

            Обычно в Соловки посылаются выселяемые из той или иной местности в административном порядке (при НКВД — народном комиссариате внутренних дел существует особая «Комиссия по административным высылкам»), без какого бы то ни было суда. Но стоит самому маленькому чекисту усмот­реть «контрреволюцию в деле, подведомственном органам наркомюста народном суде или ревтрибунале подозреваемый в этой «контрреволюции» даже уже оправданный соответствующими судебными учреждениями, также попадает в Соловки, с санкцией ГПУ.

            Первое время в лагерях было некоторое число заключенных, осужденных судами наркомюста, ныне же они механически попали под власть ГПУ со всеми вытекающими отсюда последствиями. Заключенные этой категории вот уже сколько лет напрасно добиваются перевода их во внутренние тюрьмы России, где режим несравненно легче и откуда, можно, хотя и не без труда, освобо­диться.       

            Абсолютно неправильно толкование «северных лагерей особого назначения», как вольного поселения. Я свыше 3 лет пробыл в Соловках и категорически утверждаю, что с ссылкой на поселение они не имеют ничего общего. В Солов­ках — заключенные, а не ссыльные. Разве ссыльные несут принудительные ра­боты, живут в тюрьме, при каторжном режиме?

            В тюрьмах внутренней России лица, отсидевшие ¹/₂  срока своего наказания, имеют право хлопотать о досрочном своем освобождении. В Соловках и отсидевших свой срок полностью редко освобождают.

            С уменьшением срока наказания положение соловецкого заключенного ос­ложняется, режим отягчается, администрация делает все, чтобы на более про­должительное время — если не навсегда — оставить каждого заключенного в своих не знающих пощады руках.

II.

            Соловецкий архипелаг расположен на крайнем севере России, со всех сторон окружен морем (Белым). Десятки верст отделяют его от берегов (Карельского, «Летнего берега» с городом Архангельском и Онежской гу­бы, с городом Онегой). Зимой острова совершенно отрезаны от внешнего мира: море замерзает. Связь поддерживается лишь радиостанцией (на соловецком маяке, у знаменитого места пыток — Секировой горы).

            Климатические условия Соловков крайне тяжелы, в зимнее время морозы доходят зачастую до 40-45 градусов. Достаточно указать, что средняя темпе­ратура на Соловках никогда не поднимается выше минус 2. Зимой то и дело снежные заносы, бураны, весной, летом и осенью — сильные северо-восточные ветры и дожди. Периодические дожди и очень короткое лето способствуют поч­ти непереносимой сырости, а последняя вызывает малярию, цынгу и туберкулез. Почти ежедневно острова заволакиваются туманом.

            По внешнему своему виду Соловецкий архипелаг очень напоминает Финляндию: такие же шхеры, скаты ледникового образования, масса озер (из них главные: Святое озеро, Пертозеро, Херозеро и др.). Особенностью Соловков яв­ляется обилие болот и топей; в болотах гнездятся тучи ядовитых мух и комаров, приносящих заключенным страшные мучения.

            Некогда весь Соловецкий остров был сплошь покрыт лесами. Монахи всемерно сохраняли лес, что видно хотя бы из того, что печи в монастырях и в скитах топились исключительно бревнами, прибиваемыми к берегу морем. С водворением в Кремле «управления северными лагерями особого назначения» началась хищническая вырубка леса, бессистемное использование его для местных нужд и для вывоза. Соловецкие берега теперь совершенно ого­лены; ветры разрушают остальное. Были попытки спасти соловецкие леса: так, в прошлом году архангельский губземотдел (губернский земельный отдел) указал Ногтеву на преступное ведение им лесного хозяйства, пытался послать на остров особую комиссию из опытных лесничих. ГПУ ответило (буквально)  —  «просим не в свое дело не вмешиваться».

            Раньше монахи энергично осушали болота, проводили каналы между озе­рами, проламывали в горах дороги, сооружали мосты и насыпи. Теперь все это давно уже приостановлено. Мосты и дороги приходят в негодность, болота совершенно не дают сена, хотя в прошлом этим сеном питались огромные монастырские стада.

            Несмотря на неблагоприятные климатические условия, раньше все удобные соловецкие земли засевались овсом, рожью. Славившиеся своим трудолюбием монахи, побеждая природу, выращивали в скудной соловецкой земле разнообразные овощи. Теперь в Соловках огородничество ограничивается лишь 10-20 пудами картофеля, да и это поручено тем 30 монахам, о которых я упоминал в первой главе. Земледелие же совсем заглохло.

            Входящий в состав Соловецкого архипелага Анзерский остров находится в 5, приблизительно, верстах от Большого Соловецкого с находящимся на нем монастырем, остров Большая Муксульма, — в 2 верстах от Соловецкого. Оба эти острова, соединены с монастырем широкой каменной дамбой, проложенной по дну моря (над сооружением дамб монахи трудились около 20 лет). Остров Малый Муксульм расположен в полуверсте от Соловец­кого, Большой и Малый Заячий — в 2 верстах, Кондостров верстах в 60, на таком же расстоянии от монастыря находится и Попов остров, с кемским концентрационным лагерем (близ города Кемь), также подчиненным «начуслону». Между Соловками и Поповым островом находится остров Рымбаки, на нем — маяк и склады.

            Большой Соловецкий остров имеет в окружности, приблизительно, около 70-80 верст. На южном его берегу находится главная Гавань, почти четы­рехугольной формы, с большими трудностями и затратами устроенная несколь­ко десятков лет тому назад. Слева высится трехэтажное каменное здание «Управления северными лагерями особого назначения» (бывшая лучшая гости­ница для посещавших монастырь богомольцев). Этот поместительный дом имеет свыше 50 комнат. Второй этаж дома отведен под канцелярию, в первом и третьем живут чекисты, представители соловецкой администрации, с семьями и прислугой (последняя из числа заключенных).

            За «Управлением» расположена бывшая Петроградская гостиница, имею­щая 2 этажа: наверху живет так называемая «Команда надзора» (чекисты-надзиратели), внизу 30 монахов «специалистов» (рыбаки, плотники, огородники и пр.), которые считаются «вольнонаемными», но несут такую же подневольно-ка­торжную работу, как и все заключенные. Справа от Гавани, в бывшей Ар­хангельской гостинице, помещается так называемый «Женбарак» (женский барак), или «Женские корпусы», куда поселяют всех прибывающих на Солов­ки женщин-заключенных. Здание бывшей Александровской гостиницы — двухэтажное, деревянное, очень старое, со щелями в крыше и полах, с разваливающимися печами. Ремонтировать бывшую гостиницу администрация не хочет.

            Гавань соединена воротами с сухим доком для ремонта судов. Здесь же расположена электрическая станция, одноэтажный каменный дом. Kpoме турбины стация имеет паровые машины. Энергию для станции дает находящееся неподалеку Святое озеро, искусственно поднятое и соединенное особым каналом, проведенным в док и дальше в море — под электрической станцией. Вся эта остроумная система каналов, бассейнов и озер проведена еще монахами и в настоящее время засорена и наполовину испорчена.

            Между электрической станцией и Святым озером имеется лесопильный завод, также приводимый в действие силой воды. В левую сторону от ка­нала и прорезающей весь остров в различных направлениях железной доро­ги расположен Соловецкий Кремль, окруженный высокой каменной стеной, с четырьмя старинными башнями по углам, придающими Кремлю вид средневе­ковой крепости, каковой он собственно и был в былое время. Детальному описанию Кремля я посвящаю особое место ниже.

            На севере от Кремля, по обеим сторонам железнодорожного полотна, пролегает улица с рядом зданий. Когда-то в них частично жили, в особых кельях, не помещавшиеся в Кремле монахи, частично эти здания были от­ведены под разные хозяйственные нужды. Теперь три дома заняты охраняющим Соловки «Соловецким полком особого назначения», в других помеща­ется кузница, «Сельхоз» и живут служащие «Сельхоза». Так называемый «комсостав» (командный состав), как военный, так и административный, имеет в своем распоряжении особое здание (один из домов, отведенных для полка). «Сельхоз» объединяет соловецких пастухов, огородников, возчиков, конюхов и пр. Здесь же тянутся огороды, скотный двор, а также рас­положена скотобойня и ряд сараев.

            На восток от Гавани расположено одно из многочисленных Соловецких кладбищ. Советская власть основательно разрушила этот последний приют мертвых. Хулиганствующие чекисты оскверняли могилы, вырывали кресты, ло­мали решетки, уснащали могилы циничными надписями. Из гробниц наиболее чтимых соловецких угодников выворочены камни. В неприкосновенности сохранилось очень немного надгробных плит, влекущих к себе каждого любителя старины седой древностью надписей. Здесь же, на кладбище, единственная уцелевшая на Соловках церковь (Кладбищенская).

Только Богу из­вестно, ценой каких унижений и подкупов «вольнонаемные» монахи сохранили этот маленький храм от всеобщего разрушения и осквернения. В Кладбищен­ской церкви изредка происходят службы — для монахов. Заключенным, не­смотря на многократные просьбы, бывать на Богослужениях запрещено. В присутствии религиозных заключенных чекисты с особым удовольствием и непередаваемым мерзким кощунством говорят о религии и Боге.

            За зданием «Команды надзора» и западной ветвью железной дороги расположены продовольственные склады, бани и кирпичный завод. На Соловецком острове имеется еще одна баня — для администрации. В общую же баню интеллигентные заключенные избегают ходить, ибо она является рассадником вшей и заразных болезней. Я вывел заключение, что чекисты намеренно поддерживают и развивают ужасающую грязь и вонь в этой бане, не брезгуя ничем для достижения заветной цели ГПУ: возможно скорее свести в могилу всех соловецких узников.

            Соловецкий концентрационный лагерь разбит на 6 отделений: первое отделение помещается в самом Кремле, второе — верстах в 12 от него, на юго-западном берегу острова, — в Савватиевском скиту. (В былые времена, выделявшиеся своей набожностью и строгостью жизни монахи, желая всецело по­святить себя Богу и уединённой молитве, удалялись из Кремля вглубь острова, сооружали в лесу небольшую часовню и келью, где и проводили остаток сво­ей жизни в посте и неустанном труде. В первое время такие потаенные жи­лища соловецких старцев назывались «Пустынями», потом близ них сели­лись другие монахи, и «Пустыни» стали называться «Скитами». Этих скитов очень много как на самом Соловецком острове, так и на окружающем его архипелаге).

            Второе отделение соловецкого лагеря — Савватиевский скит — отведен для особой группы заключенных, так называемых «политических и партийных». К этой категории в Соловках, а также во всех других тюрьмах и ссылках СССР, причисляются активные члены дореволюционных социалистических партий (социал-демократы, социал-революционеры и пр.).

Значительное количество деятелей былых социалистических партий после октябрьского переворота помогает коммунистам угнетать русский народ; мень­шинство же, отказавшись от активной борьбы с советской властью, продол­жало критиковать ее мероприятия, за что и ссылается Госполитуправлением в Соловки, Сибирь и на Урал.

            По дороге в Савватиевский скит, верстах в 8 от Кремля, расположена пользующаяся такой кровавой славой Секирова гора, на ней — маяк и радиостанция. Гора эта очень высока и в ясную погоду видна, даже в Кеми. На Секировой горе размещено 4-ое отделение лагеря — «штрафное». Сюда попадают, для пыток, а часто и смерти, все «провинившиеся» перед ГПУ заключен­ные. Ниже я дам подробную картину хорошо мне известного и испытанного лично «штрафного» отделения.

            На острове Большая Муксульма, в Муксульмском скиту, помещается 8-ое отделение Соловецкого лагеря. На Кондострове расположено 5-ое отделение, на Анзерском островке — 6-ое. На Большом Заяцком острове помещается так называемый «Женский штрафной изолятор», играющий роль Секирки для заключенных женщин.

            Верстах в 2 к северу от Кремля протекает «Живоносный источник». Это место всегда считалось святым. Близ «Живоносного источника» один из настоятелей Соловецкого монастыря, святой Филипп, выстроил неболь­шую церковь и избушку-келью. Здесь святой многие годы провел в молитве. Филипповский скит некогда привлекал тысячи богомольцев; вода «Живоносного источника» исцелила многих больных. Особой святостью и почитанием был окружен образ в Филипповской церкви — «Иисус Сидящий». Теперь скит давно уже разграблен и заброшен. Для характеристики «творческой» работы соловецких администраторов необходимо привести такой, связанный с филипповским скитом, факт: чекисты решили устроить у «Живоносного источника» завод для гонки смолы. ГПУ ассигновало крупные деньги, в скит согнали сотни рабочих-заключенных, на постройку выписали из России инженеров и мастеров. А когда, через полтора, года, дорогостоящий завод был готов, выяснилось, что, во-первых, гнать смолу не из чего — нет в достаточном количестве сырья, а, во-вторых, провоз на материк одного пуда смолы обходится вчетверо больше цены того же пуда на месте! Завод бросили, теперь он зарастает бурьяном.

            Между Кремлем и Савватиевским скитом, в 4 верстах от монастыря, находится Макариевская пустынь. В ней живет Эйхманс, коммунист-чекист, родом из Эстонии, являющийся «замначуправления» (заместителем на­чальника управления), ближайший помощник «начуслона» Ногтева. В Макариевской пустыне Эйхманс окружен свитой из сотрудников-чекистов.

По всему Соловецкому острову разбросана масса других скитов, пустынь, часовен и отдельных зданий. Часть из них безвозвратно погибла, разру­шена или разрушается, часть отведена для жилья рыбакам. Многочисленные Соловецкие топи (напр. Филипповская и др.) также в самой незначительной степени используются «начуслоном». Рыбный промысел на Соловках, как и другие остатки когда-то богатейшего монастырского хозяйства, окончательно подорван воровством и неопытностью чекистской администрации.           

            Соловецкий Кремль со всех сторон окружен массивной каменной стеной. В каждой из этих стен имеются ворота. В настоящее время открыты только северные ворота, остальные наглухо заколочены. Закрыт и главный вход в монастырь (с юга) — Иорданские ворота.

Справа от северных ворот тянется высокое каменное здание, некогда монастырские мастерские; мастерские эти (портняжная, сапожная, столярная и пр.) существуют и теперь. Во что их превратило ГПУ, читатель узнает дальше. Дальше идет «лазарет». Почему я беру это слово в кавычки, также будет явствовать из дальнейшего.

            Параллельно мастерским и «лазарету», ближе к центру Кремля распо­ложено высокое (в 3 этажа) каменное, старинной постройки, здание, имеющее вид четырехугольника с возвышающимися соборами посредине. Это так на­зываемый «Казначейский корпус» (название сохранилось старое). Занят он «10-ой ротой» (канцеляристы). В прошлом здесь были кельи монахов; ком­наты в «Казначейском корпусе», как и в других корпусах, очень маленькие, очень много одиночных келий, что не мешает «начуслону» помещать в них от 6 до 10 человек заключенных. Люди задыхаются ночью от недо­статка воздуха; то и дело приходится наступать соседу на голову, спину, руки, ибо келии набиты заключенными.

            К «Казначейскому корпусу» прилегает «Настоятельский корпус» или, вернее, его остатки: это здание было сильно повреждено пожаром. В уцелевшей его части теперь помещается канцелярия «Коменданта 1-го отделения».

Здесь же, среди мусора я обгоревшего камня, помещается так называемая «центро-кухня», в которой варят для заключенных «обеды». (Пища для администрации, к слову сказать, весьма изысканная, готовится, конечно, в другом месте). Подходя к «центро-кухне» необходимо зажимать пальцами нос, такой смрад и вонь идет постоянно из этой клоаки. Достоин увековечения тот факт, что рядом с «центро-кухней», в тех же руинах сгоревшего «Настоятельского корпуса», уголовный элемент заключенных устроил уборную, которая — вполне официально — называется «центро-сортиром». Заключенных, теряющих в Соловках человеческий вид, такое соседство не тревожит. Администрация и подавно не обращает на это безобразие ника­кого внимания.

            Дальше, рядом с «центро-сортиром», помещается так называемая «кап­терка» — склад пищевых продуктов. Выдачей продуктов долгое время заведывали чекисты из числа заключенных; следуя своим традициям, чекисты обкрадывали все и всех, умудряясь полуголодный паек арестантов уменьшать вдвое в свою пользу, продавали на сторону муку, мясо, крупу и пр., заменяя доброкачественные продукты гнилыми и т.д. Заключенные вынуждены были питаться тухлой треской и мясом с червями. Постепенно «каптерские» чекисты заняли другие выгодные должности в лагерь, и выдача продуктов была поручена уголовному элементу из числа заключенных. Грабеж продолжался в том же размере, хотя и более секретно. Лишь в последнее время, по единодушному настоянию всего лагеря, «каптерка» была передана в ведение заключенному на Соловках духовенству (епископам, священникам и монахам), которых сами же чекисты называют «единственно честными в лагере людьми».

            Затем следует так называемый «Корпус рабочих рот» (2 здания) — бывшие монашеские кельи. Последних очень много, но все они малы (большею частью одиночки), рабочих же рот — всего 14, и в каждой по 200 человек. Теснота и грязь ужасная. 

Весьма страдают «рабочие роты» от холода. Дело в том, что кельи отапливаются печами особого образца (топка в коридорах). Раньше монахи заготавливали на зиму огромное количество дров, топили не жалея, высокая температура в коридорах и кельях держалась дня 2-3. Теперь не то. Печи давно не ремонтированы и дымят. В комнатах по утрам замерзает вода.

            Все заключенные в «Корпусах рабочих рот» распределены по специальностям (лесорубы, каменщики, рыбаки, огородники, железнодорожники, ма­стеровые и пр.). Большевики всемирно стремятся придать Соловкам вид военно-каторжного поселения. Во главе каждой «рабочей роты» стоит особый «ротный командир» (из чекистов), облеченный властью кого угодно без суда и следствия расстрелять, лишить пайка, послать на Секирку. Помогают ему в этом «взводные, командиры» (тоже исключительно агенты ГПУ), глав­ная обязанность которых — доносить на заключенных.

            В восточной части Кремля помещаются сушилка, прачешная, баня и мель­ница. Все эти учреждения главным образом обслуживают нужды администрации. Вообще, читатель должен понять раз навсегда, что в Соловках все заключенные поставлены в такие условия, чтобы весь их труд шел на выполнение потребностей, прихотей и самодурства администрации. В Солов­ках каждый заключенный — бессловесный раб.

            Мельница приводится в движение силой воды посредством канала из Святого озера, прорытого много лет тому назад монахами. Кремлевская баня — исключительно для администрации, вольнонаемных и чекистских любовниц из числа заключенных женщин. Эти же любовницы (в Соловках очень распространен особый уголовный жаргон; на этом языке любовница называется — «шмара») — моют чекистам белье. Рядовым заключенным и мыть нечего, так как у 90 проц. соловецких арестантов вместо белья — истлевшие от времени и засыпанные вшами лохмотья. Вновь прибывающие за­ключенные, имея еще кое-какой запас белья, по неопытности и незнанию соловецких порядков, отдают свое белье в прачешную, где, оно и пропадает, немедленно попадая в руки к чекистам.

            Ближе к скверной стене Кремля помещается «Вещевой склад» (в быв­шей Троицкой церкви). Это громкое название не должно никого обманывать. Ногтев долго носился с планом одеть заключенных в костюмы тюремного образца; ГПУ даже ассигновало на это деньги, но в какой чекистский карман они попали — неизвестно. Весь лагерь донашивает то, что удалось взять из дому перед отправкой в Соловки; многие и в Соловки прибыли в одном тряпье; в лагере не редкость увидеть почти голых людей.

Заключенным, лестью и доносительством снискавшим расположение в себе администрации, иногда выдается из «особых запасов» куртки арестантского покроя; осталь­ная же масса заключенных считает счастьем, если ей выдадут обувь и ши­нели — на работу (после работы вещи сдаются обратно в «вещевой склад, то есть люди в нерабочее время должны ходить голыми). Немного щедрее выдаются вещи, платье, и белье, снятое с... расстрелянных. Такое обмундирование в довольно большом количестве привозилось в Соловки раньше из Архангельска, а теперь из Москвы; обычно оно сильно ношено и залито кровью, так как все лучшее чекисты снимают с тела своей жертвы сейчас же после расстрела, а худшее и запачканное кровью ГПУ посылает в концентрационные лагеря. Но даже обмундирование со следами крови получить очень трудно, ибо спрос на него постепенно растет — с увеличением числа заключенных (их теперь в Соловках свыше 7 тысяч) и с изнашиванием их одежды и обуви в лагере все больше и больше раздетых и босых людей.

            Дальше снова идет «Корпус рабочих рот», затем — «Рота чекистов». В ней свыше 100 человек. Это — опора и гордость коммунистической партии на Соловках, штаб так называемых «стукачей» («стукач», на уголовном языке — доносчик, шпион, провокатор). «Рота чекистов», конечно, совер­шенно не работает. Часть из них пристроилась в лагерь на службу по своей «специальности» (в «Команде надзора», в цензуре, в «Управлении» и пр.), остальные ожидают освобождения соответствующих вакансий. С утра до вечера «Рота чекистов» пьянствует, играет в карты, поет богохульные песни и развратничает.

            За «Ротой чекистов» помещаются овощные и рыбные склады, также пе­реданные в заведывание духовенству.

            Центр Кремля несколько возвышается над окружающими его зданиями. От него вокруг всего Кремля, вдоль стен, идет крытая галерея. Отделенные друг от друга бывшей «Ризницей» два главных Соловецких собора (Троицкий и Преображенский) теперь заняты «рабочими ротами»: 12-ой, 11, 13 и 14 (всего человек 900). Иконы из соборов давно унесены, священные изображения закрашены, сорваны и сломаны кресты. Всюду следы пуль и кощунственные надписи и рисунки — произведения чекистов — надсмотрщиков или заключенных из числа уголовного сброда, так называемой «шпаны».

            Огромные помещения соборов требуют, для поддержания в них более или менее сносной температуры, массы дров, в которых всегда чувствуется острый недостаток. Как и в «Рабочих корпусах», в соборах зимой не­выносимо холодно, печи дымят, дует с полу и окон, часто разбитых, летом — постоянная сырость. Заключенные, прежде чем уснуть после тяжкого трудового дня, много часов дрожат, как в лихорадке, на своих «топчанах» (род самодельной деревянной койки). За отсутствием места и дерева для «топчанов» или нар, многие спят на ледяном полу.  Можно ли удив­ляться после этого колоссальному росту на Соловках малярии, острых легочных заболеваний, цынги?

Освещаются соборы маленькой электрической лампочкой. Тусклый свет достаточен лишь для того, чтобы не наступить сосуду на голову. Все погружено в полумрак. Это мучительно действует на заключенных, в особенности зимой, когда на этом крайнем севере день продолжается каких-нибудь 4-5 часов, когда, работы заканчиваются в ночной тьме. Нельзя ни на­писать письма своим родным, ни прочесть что-нибудь, ни починить истрепав­шуюся одежду. Зимними вечерами под лампочками всегда толпа заключен­ных; «Ротные» и «Взводные командиры» пользуются этим, отдавая столь не­обходимый свет, так сказать, в наем, беря за него взятки последними день­гами или куском хлеба заключенного.

            Под соборами, в полуподвальном помещении, находится хлебопекарня. Заведует ею чекист Локис, латыш.

Здесь также всемирно проводится со­ловецкий принцип: для администрации выделывается отборный хлеб, заклю­ченные получают хлеб из горькой, испорченной муки, да и эти мизерные порции обкрадываются со всех сторон. Быть пекарем в Соловках это значит не только быть всегда сытым, что является недосягаемой мечтой для всего лагеря, но и припасти хлеб на черный день, почему Локис извлекает из своей должности крупные выгоды, принимая в хлебопекарню заключенных только за большую взятку или особые услуги. Между прочим, тот же Локис организовал в хлебопекарне, с молчаливого согласия высшей администрации, так называемый «Самогонный трест», часть муки употребляется на изготовление водки для чекистов и «Ротных командиров». Это в свою очередь приводит к сокращению хлебного пайка заключенных до минимума.

            В бывшей «Ризнице» теперь устроен «Культпросвет», устроена сцена, развешаны, вместо изображений Христа и святых, — Ленин, Маркс, Роза Люксембург и прочие персонажи коммунистического бедлама. Ниже я буду го­ворить подробнее об этом «Культпросвете».