«Зато товарищ Сталин произнес тост за русский народ!» – обычно отвечают сталинисты на любые упреки в адрес советского лидера. Неплохой лайфхак для всех будущих диктаторов: убивайте миллионы, грабьте, делайте все, что захотите, главное – один раз произнесите правильный тост.

На днях сталинисты в ЖЖ прогнали волну о выходе очередной книги исследователя репрессий в СССР Земскова. Книга эта была подана ими как супернастоящая правда о мегавранье либерастов и негодяев о сталинских репрессиях.

Статья посвящена анализу достоверности ряда важных сообщений в известных мемуарных работах эмигрантских писателей, касающихся реальных исторических событий и персон из состава органов ВЧК-НКВД – «И звери, и люди, и боги» А. М. Оссендовского (1923 г.) и «Неугасимая лампада» Б. Н. Ширяева (1954 г.). Заметный налёт беллетризации, присущий обеим книгам, существенно затрудняет их восприятие как исторических источников; между тем часть исследователей повторяют неверные факты и пристрастные оценки авторов. С помощью привлечённых как опубликованных данных, так и сведений из центральных и региональных архивов расширен список объективных и ценных сообщений, содержащихся в мемуарах Оссендовского, а при анализе книги Ширяева исключён из числа достоверных популярный у исследователей фрагмент, посвящённый видным функционерам ОГПУ-НКВД.

Он был велик не громкими и славными делами, он был велик духом своего царствования, духом своего служения России, проникавшим постепенно не только во все пути и тропинки духовной жизни государства как целебное, успокаивающее врачевание, но шедшее дальше, за пределы России, как волшебный двигатель и миролюбия, и умиротворения, и сила этого духа была так велика, что уже после первых годов царствования Александра III вся Европа с Бисмарком, знавшим толк в вопросе о величии во главе, сознавала, что Россия растет государственной мощью, отражая в себе рост своего монарха.

Мужу моему приписывается и ставится в вину какая-то агитация против Советской власти и сношение с заграницей. но это чистейший абсурд. Агитацией мой муж никогда и нигде не занимался, а также и в организации никакой антиправительственной не состоял и ничего враждебного Советской власти никогда не выявлял, будучи всегда благожелательным к ней. С заграницей он ни с кем не переписывался и никаких сношений ни с кем не имел, т<ак> к<ак> ни родных, ни знакомых у нам там нет, к тому же муж мой неграмотный и едва может подписаться.

Итак, меня обвинили в шпионаже в пользу Польши, в тайном соучастии в международной буржуазной организации для свержения советского строя, в укрывательстве ее участников и в агитации против большевистских управителей. Само собой разумеется, что никакого шпионажа я не учинял, ни в пользу Польши, ни в пользу другого иностранного государства, а с отсутствием правды в этом обвинении, падают и все остальные (мнимые) против меня обвинения. Дело пошло быстро. Тринадцатого июля 1927 года мой этап в количестве шестисот человек был направлен в Кемь, что у Белого моря. Нас везли без особых стеснений, в обычных пассажирских вагонах и обращение конвоя с арестантами, каковыми мы являлись, было внимательное.

Простишь ли ты мне мое, столь долгое молчание. Что-то внутренне подсказывает мне, что да, простишь. Тебе не трудно будет понять причину его… Мне очень трудно сознаться, что вот уже две недели я никак не могла взять себя в руки, сесть и спокойно писать. Тяжело, что не я первая сообщила тебе о появлении столь долгожданного нашего мальчика.

Я не ошиблась, 17 в пятницу в 3 часа утра он появился на свет и громким криком заявил о своем праве на существование.

В это время организовалась «Живая церковь», ее вдохновители и главари известны. Вот история роковых их шагов. Двенадцатого мая 1922 г. Патриарх был арестован и приехавшим к нему на Троицкое подворье трем-четырем лицам (Введенский, Калиновский, Красницкий, Белков — протоиереи) Патриарх выдал записку с «поручением Введенскому, Калиновскому и Красницкому привести в порядок канцелярию. Нумерову — дела по Консистории, Леониду (Скобееву), епископу Верненскому — дела по епархии». Пишу по памяти. Точного текста сейчас не помню. Но он мне был точно известен и в его смысле я не ошибаюсь.

О праве этих лиц на управление церковью Патриарх не высказывался. Для этой цели им особым письмом вызывался из Ярославля в Москву митр. Агафангел. На этой записке, вырванной притом у Патриарха почти насилием и обманом в присутствии члена ЧК и под его, конечно, давлением, «тройка» обосновала свое мнимое право управления Русской Церковью. Из временного случайного поручения канцелярского характера, до приезда митр. Агафангела из Ярославля, «тройка» злодеев, из белого духовенства, вывела право распоряжения судьбами Православия.

30 сентября исполняет 15 лет со дня смерти великого филолога, искусствоведа, сценариста, академика Дмитрия Сергеевича Лихачева. Мы публикуем его воспоминания о годах, проведенных в Соловецком лагере особого назначения.

Чекистская карьера Леонида Заковского продлилась двадцать лет, за которые он прошёл путь от рядового оперативника до заместителя наркома внутренних дел. Заковский прожил типичную жизнь крупного чекиста, в который был постоянный карьерный рост за счёт инициативного и старательного исполнения щекотливых приказов Лубянки, участие в самых кровавых акциях режима и пуля в затылок как финал, типичный для подавляющего числа выдающихся чекистов его эпохи. Отменное знание принципов политического сыска, умение оказаться на острие той или иной значительной политической кампании, собственная команда зависимых от него руководящих работников ОГПУ-НКВД стали залогом карьеры, но не спасли Заковского от позорной смерти.

На основе архивных документов, мемуарной и научной литературы исследуется органическая связь профессиональных исполнителей из системы ВЧК-МГБ с добровольными палачами из числа коммунистов, их последующий карьерный рост в партийно-советской номенклатуре.

Эпоха коммунистического террора, искалечившего и оборвавшего множество жизней и судеб, незаживающим рубцом осталась в памяти поколений. Ее следы — в документах, оперативных сводках, грудах архивно-следственных дел. Но самым эмоциональным источником, без сомнения, остаются воспоминания репрессированных. Как написал Александр Солженицын, история «Архипелага ГУЛАГ» «создана во тьме СССР толчками и огнем зэческих памятей».

О кн.: Монах Меркурий (Попов). Записки монаха-исповедника

Темы массовых казней в советскую эпоху и роли в них многочисленных исполнителей привлекают заметное внимание, но нуждаются в более подробном изучении. О комендантах ВЧК-НКВД имеются достаточно частые упоминания в мемуарах иностранцев, белоэмигрантов, перебежчиков . Один из ранних американских мемуаристов отметил миграцию исполнителей приговоров в номенклатуру системы госконтроля («Я слышал, что она была раньше в ЧК одним из комендантов, как называется должность палача») . В «Тихом Доне» один из заметных героев – не выдерживающий массовых казней начальник расстрельной команды ревтрибунала в Донской области Бунчук.

В Соловецком концентрационном лагере я пробыл почти два года из трех назначенных мне обычных лет каторжных работ. 14 июля 1929 года соловецким пароходом наш громадный этап (600 человек) переправили в Кемь, где находится Управление Соловецких лагерей особого назначения (УСЛОН). Мне было назначено три года ссылки в Нарымском крае, куда меня вместе с другими и направляли. Перед отправлением из Соловецкого лагеря меня в двенадцатой роте избили конвойные за отказ идти на поверку утреннюю, на что я, как освобожденный от каторжных работ, уже имел право. Конвойные выполнили приказ помощника командира двенадцатой роты Алексеева.

В Кеми я попал со всем этапом на Попов остров в первую карантинную роту. Что там делалось... невозможно сполна и представить. И Голгофская часовня, и Голгофская больница, и Капорская командировка в Соловках совершенно бледнеют перед тем безобразием, какие творятся на глазах УСЛОНа. Рота переполнена до отказа «шпаной» и освобождаемыми. «Шпана» — это уголовники: воры, насильники, грабители, убийцы, поджигатели.

Самому младшему, Мише, было 13 лет. Беспризорник, который украл 2 буханки хлеба. Расстреливать можно было только с 15, поэтому дату рождения ему исправили. И расстреляли. Расстреливали и за меньшее, например, за татуировку Сталина на ноге. Иногда людей убивали целыми семьями по 5-9 человек.

Автозаки (фургоны для перевозки заключенных), в которые вмещалось около 30 человек, подъезжали к полигону со стороны Варшавского шоссе примерно в час ночи. Зона была огорожена колючей проволокой, рядом с местом выгрузки людей, прямо на дереве была устроена вышка охраны. Людей заводили в барак, якобы для «санобработки».

Близ Кемского побережья, изрытого холодными водами Белого моря, рас¬положена группа островов, заселенных частично рыболовами — русскими и различными мелкими подразделениями северных племен. Наиболее крупным и этом архипелаге является Попов остров; к югу и юго-востоку от него идет целый ряд мелких островов, в большинстве даже безымянных. На Поповом острове и расположен Кемский концентрационный лагерь, входящий в состав Соловков и подчиненный «Управлению северными лагерями особого назначения», то есть тому же Ногтеву. Официально лагерь на Поповом острове называется «Кемским пересылочно-распределительным пунктом».

Все, когда-либо служившие в белых армиях или имевшие к ним какое-либо отношение, немедленно посылаются на Соловки. Подлая ложь об «амнистии» имеет силу лишь до того момента, когда тот или иной «амнистирован¬ный» переступит порог ГПУ.

В некоторых странах Европы и Америки в свою очередь образованы особые общества помощи политическим заключенным в советской России. Частью этих обществ руководят иностранные социалисты, частью — левые круги русской эмиграции (в Париже, Берлине, Праге и т.д.). И снова та же кар¬тина: вся помощь идет исключительно только так называемым «политическим и партийным», то есть той категории советских арестантов, которая и так уже находится в несравненно лучших условиях, чем остальные заклю¬ченные.
Вечно голодные, избиваемые и убиваемые, раздетые, босые, вгоняемые в могилу непосильным трудом, болезнями и голодом «контрреволюционеры» — 90 проц. заключенных на Соловках и в других тюрьмах — всем миром брошены на произвол судьбы.
Да будет услышан мой слабый голос людьми, не потерявшими совести и чувства жалости к страдающим братьям, да сплотятся они для помощи гибнущим на Соловках представителям многострадальной русской интеллигенции, среди которой есть немало стариков, инвалидов, женщин и детей!  

...

На большом Заяцком острове некогда существовал благоустроенный скит е церковью и монашескими кельями. Теперь на  нем — «Женский штраф­ной изолятор». Заведует им некий Гусин, видный деятель крымской Че-Ка в период расправы Бэла-Куна над беззащитными «белыми» пленными.
В этот изолятор посылаются «провинившиеся» заключенные-женщины. Главной виной считаются... роды. Таким образом, безнаказанно насилуя «каэрок» и уголовных женщин, заражая их венерическими болезнями и делая их матерями, чекисты свою вину, свое преступление возлагают на подневольных жен и «шмар» (любовниц). Сейчас же после родов ребенка отнимают у матери, отправляя ее в «Женский штрафной изолятор», режим в котором почти ничем не отличается от Секирки.

А однажды мне пришлось видеть в деле одного заключенного такую резолюцию харьковского ГПУ:

— Содержать под арестом до выяснения причин ареста. И человека, о котором никто не знал, за что он собственно арестован, все же сослали в Соловки на 3 года! Кто же может сомневаться в законности и справедливости «рабоче-крестьянского» суда?!

Канцеляристы-заключенные постоянно отрываются от своего прямого дела. Периодически устраиваются — в тех же целях пускания пыли в глаза Дзержинскому и Бокию: вот, мол, как мы работаем! — разные «ударники» и «субботники». Весь лагерь, в том числе и писцы, сгоняются на рубку и сплав леса, уборку сена, разработку торфа, постройку очередного, никому не нужного завода, который неделю спустя бросается на произвол судьбы. Кроме того, за­ставляя опытных людей из числа заключенных работать в канцеляриях, чекисты все время срывают свою злобу на них же:

 — Эта буржуйская сволочь, интеллигенция, везде устраивается!.. Канцеляристы снова попадают в «Рабочие роты», набирают новых писцов, снова выгоняют. И пока длится этот бедлам, делопроизводство лагеря превращается окончательно в произведения обитателей сумасшедшего дома.

...

Сам автор считает соловецкую в частности, а всесоветскую в целом действительность слишком циничным издевательством над коммунисти­ческой идеологией, чтобы останавливаться на кричащем противоречии между словами советских программ и делами советских рук. Автор рассчитывает, что все окончательные выводы будут сделаны читателями на основании приведенных им в этих записках голых фактов.

Участковый милиционер в Болотном происходит из того же села. Он сын богатого крестьянина, который «вышел в люди» и дослужился до офицерского чина. С детства презирая крестьянский труд, как труд тяжелый и грязный, сын страстно мечтал о том, чтобы тоже «выйти в люди». Но первая попытка его на этом пути была неудачна: он поступил {160} учиться в гимназию, но вскоре был исключен оттуда за во­ровство.

После большевистского переворота этот неудачник понял, что освободиться от тяжелой крестьянской работы и «выйти в люди» те­перь можно гораздо более легким путем, с помощью партийного би­лета. Вступив в партию, он сразу же поступил на службу в качестве милиционера. Он сосредоточил главное свое внимание на разоблачении «антисоветских разговорчиков». Создавал соответствующие политиче­ские «дела» и, держа крестьян под постоянной угрозой и шантажируя, добивался от них беспрерывных «угощений», с целью «задабривания».

— Как я захочу, так и пойдет дело, которое я веду. Я могу его совсем замять, а могу и сварганить из него дельце, от которого небу станет жарко! — часто бахвалился он перед колхозниками...