Я, конечно, согласилась, и так оно и было до 1941 г., когда неожиданно немцы перешли границу, и в тот же день никому, кроме, конечно, слуг сатаны, не был разрешен въезд в Москву. И так, проживая у сестры подолгу, я посещала все богослужения, которыя производились у частных лиц в разных районах Москвы. Был у нас священнослужителем и духовником о. Антоний, уже немолодой иеромонах. Постоянно слышу: «Как велит старец, что скажет старец и т. д». Я спросила отца Антония, где могла бы я увидеть этого старца, чтобы излить свое горе и получить утешение! Когда о нем упоминали, то говорили с необычайным благоговением и называли святым необычайным. «Нет, — сказал о. Антоний, — этого никак нельзя, все, что Вам потребуется от него, я буду ему передавать». В 1941 г. в Можайске я познакомилась с одной дамой, высланной из Москвы за арест мужа и единственной дочери. Она оказалась тоже членом Катакомбной Церкви и была с самых первых лет священства старца его духовной дочерью. Она мне сообщила, что старец (имени не называла) живет сейчас в двух верстах от Можайска, и она тайно посещает его богослужения.

Мы очень уважали архимандрита Арсения, тем более, что он был любим митроп. Иосифом и через него мы могли иметь связь с ним. Митрополит жил в то время в Чимкенте. До этого с самого начала ссылки он жил в маленьком городке Аулиэта, ему не разрешено было жить в комнатке, а поместили в сарай со скотиной, отделив его койку жердями.

Вырытая в земле церковь была в квартире архимандрита Арсения. В передней был люк, покрытый ковром. Снималась крышка и под ней лестница в небольшой подвал. Не зная, нельзя было предположить, что под ковром вход в церковь. В подвале в одном углу было отверстие в земле, заваленное камнями. Камни отнимались и, совсем согнувшись, нужно было проползти три шага и там вход в крошечный храм. Много образов и горели лампады. Митрополит Иосиф очень высокого роста, и все же два раза тайно приезжал и проникал в эту церковку. Создавалось совсем особое настроение, но не скрою, что страх быть обнаруженными во время богослужения, особенно в ночное время, трудно было побороть. Когда большая цепная собака поднимала лай во дворе, хотя и глухо, но все же слышно под землей, то все ожидали окрика и стука ГПУ.

В Актюбинске мы больше году были совсем лишены богослужения. Утешение пришло неожиданно. Приехал туда еще сравнительно молодой архимандрит о. Арсений. Он был знаком с той ссыльной семьей, о которой я писала, что жили с нами вначале в землянке и спали на столе и по, столом. Они дали ему наш адрес, и он сейчас же пришел, и остался ночевать. Совершил ночью тихо литургию, и мы смогли приобщиться Св. Таин Это был тот монах, которого в Туапсе не расстреляли, а сослали на 10 лет, и который дал мне сведения и об игуменье Антонине. От него впервые узнала о том, что в России существует тайная Катакомбная Церковь, возглавляемая митроп. Петербургским Иосифом и им организованная по благословению митроп. Петра Крутицкого, с которым он, живя в Чимкенте за 100 верст о Алма-Аты в ссылке, все время имел тайные сношения. Архим. Арсений был рукоположен митрополитом и имел счастье содержать его материально. Церковь в Алма-Ате вырыта глубоко земле, и освящал ее сам митрополит, приезжавший для этого тайно.

В этом году случилось в русской православной церкви событие, в корне изменившее всю нашу жизнь. Мы перестали ходить в церковь.

Вышел знаменитый исторический декрет митрополита Сергия, повлекший за собой разделение верующих. Он, как известно, призывал русский народ признать советскую власть, «радоваться ее радостям и разделять ее печали». Установил поминовение властей за литургией. Это был политический маневр сатанинских слуг. Митрополит Сергий вошел в контакт с ГПУ.

Когда взорван был храм Христа Спасителя в Москве, который весь внутри, начиная с громадных икон знаменитых художников и кончая полом, был из мрамора и тонкой мозаики, вы могли видеть, как из нагроможденных гор развалин этих увозили на грузовиках и превращали в щебень святые мозаичные остатки икон, которыми мостили улицы. Это было сделано, чтоб люди под ногами топтали святыню. Волей неволей приходилось ходить по таким тротуарам и улицам. Все роскошное метро, которым большевики гордятся. построено из разноцветных мраморов разрушенных старинных церквей и памятников с уничтоженных кладбищ. По улицам сбирали мусор и навоз в мешки, сшитые из дорогих золотых и серебрянных риз. На месте богатейшего кладбища «Скорбященского» при Скорбященском бывшем монастыре, снесенном целиком, устроен парк культуры с разными увеселениями. Там был похоронен мой отец, скончавшийся в 1914 г. Родственникам было предложено открыть могилы и перевезти гробы с покойниками на Ваганьковское кладбище. Я в то время была на Кавказе. Сестра моя перевезла отца. Это было крайне трудно и стоило очень дорого, но она сумела кое-что спрятать, до чего ГПУ не добралось. Прошло десять лет уже с его смерти. Был подведен цинковый гроб и в него сдвинут прежний. В 1941 г. весной было предложено опять отрыть, перевезти за много верст от Москвы, т. к. на месте Ваганьковского кладбища должно было быть вырыто озеро для спортивных целей и катанья. Не знаю, что сделала сестра моя с могилой отца, матери, брата и другой сестры, но я не имела средств, чтоб перевезти мою дочь, скончавшуюся в 1930 году. Было объявлено, что все оставленные в земле гроба будуть вырыты и сожжены. В июне началась война, и дальше я ничего не знаю.

С Патриархом я была лично очень хорошо знакома, это был добрый, умный, но не сильного духа Глава Церкви. Он сам не чувствовал себя способным к такому ответственному делу, о чем не раз говорил, и если б была его воля и он не прошел бы по жребию, он никогда добровольно не взял бы этого креста на себя, т. к. благодаря слабоволию мог быть причиной несения креста другими. Так и случилось в вопросе по изъятию церковных ценностей. Он не взял на себя декретом отказать в святых ценностях большевикам, а указом дал каждому священнику право — действовать по личному усмотрению. И вот тех, кому Святые Чаши были дороже жизни, погнали тысячами на мучение в Сибирь, эти люди стали первомученниками во второй эре христианского мученичества в мире. О судьбе Патриарха Тихона и его мученической кончине, и издевательствах, и поруганиях над ним я узнала только за границей из изданных записок и воспоминаний очевидцев.

Я читала у одного архимандрита, что зло всегда бывает темным, а негодование можеть быть исветлым. Я пришла в неистовое негодование и, забыв, что передо мной епископ, высказала ему, что для меня ясно, что это не только грех великий со стороны мантийных монахов, давших Богу последний обет отречения от мирской жизни, но и позор: «И не мне Вас учить, Владыка, что Бог поругаем не бывает и Матерь Божия не может быть оскорблена, а посрамлены будут те, кто бросит в Нее камень». С этими словами я повернулась и быстро ушла домой, не пошла навстречу такому крестному ходу. Вот как с самого начала был велик страх перед сатанинской большевистской силой: старые монахи не надеялись на молитву, а на красные банты!

– «Мы все равно работать не будем, ни на тяжелых, ни на легких работах».
– «Почему?» – удивился я.
– «Потому что на антихристову власть мы работать не будем»…
– «Что вы говорите», – заволновался я, – «ведь здесь на Соловках – имеется много епископов и священников, сосланных сюда за исповедничество, они все работают, кто как может. Вот, например, епископ Виктор Вятский работает счетоводом на канатной фабрике, а в «Рыбазверпроме» работает много священников. Они плетут сети… Ведь это апостольское занятие. По пятницам они работают целые сутки, день и ночь, чтобы выполнить задание сверхсрочно и тем освободить себе время для молитвы вечером в субботу и утром в воскресенье…
–– «Мы не осуждаем их. Мы никого не осуждаем», – степенно ответила одна из монахинь постарше, – «Но мы работать по принуждению антихристовой власти не будем».
– «Ну, тогда я без осмотра напишу вам всем какие-нибудь диагнозы и дам заключение, что вы не способны к тяжелым работам… Я дам вам всем 2-ю категорию трудоспособности»…
– «Нет, не надо. Простите нас, но мы тогда должны будем сказать, что Вы неправду написали… Мы здоровы, мы можем работать, но мы не хотим работать, и работать для антихристовой власти не будем, хотя бы нас за это и убили»…
– «Они не убьют, а замучают вас» – тихим шепотом, рискуя быть подслушанным, сказал я с душевной болью.
– «Бог поможет и муки претерпеть» так же тихо сказала одна из монахинь, самая младшая.

До 1923 года не возникало вопроса о моей хиротонии во епископа, хотя мои почитатели всегда удивлялись тому, почему я так долго состою в сане архимандрита, и всегда желали моей хиротонии. Но, очевидно, Господу это было неугодно, и дьявол противился расширению поля моей пастырской работы. Всех моих поездок в Москву после революции было три, начиная с 1923 года. В августе месяце сего года я сослужил Святейшему Патриарху Тихону в Донском монастыре в день празднования чудотворной Донской иконы Божией Матери. Был у Святейшего Тихона, принят был очень милостиво. В канцелярии у него сидели и вершили дела архиеп. Иларион (Троицкий), знаменитый страдалец Соловецкий, и Серафим, архиеп. Тверской (преданный, как потом оказалось, ГПУ). Народу у него было очень много. Много в приемной было архиереев и иереев всех чинов, не говоря уже о светских лицах, собравшихся со всех концов необъятной России к Патриарху, обаяние имени которого всех волновало.

Европейская культура одной из первейших предпосылок своего миропонимания ставит идею Божественного мироправления. Коммунистическая культура начисто отрицает этот, по ее мнению, мнимый факт. Во главе христианской культуры стоит Божество, во главе коммунизма — его отрицание. Христианская культура пронизывает всё миропонимание светом Евангелия, а коммунистическая культура светом Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина. Религия в христианстве и в общечеловеческой культуре основной руководящий фактор, в коммунистической культуре религия главное, роковое зло человечества, отвратительный кровавый призрак, опиум народа, подлежащий скорейшему уничтожению.

Христианская культура защищает религию, коммунистическая культура ее преследует. И нужно сказать горькую правду, что христианская культура гораздо слабее защищает религию, не применяя в нужных случаях сурово карающего меча закона, чем коммунизм ее гонит, давя на нее всем своим государственным аппаратом (права, налоги, пайки и т. д.). Преследование религии в мире ведется с гораздо большим ожесточением, чем ее защита. Европейские правительства уже равнодушны к христианскому Кресту, воспитавшему их с детства.

Рухнуло здание Православной Церкви в пожаре революции. И никогда русский народ не был «богоносцем», как утверждали о нём славянофилы. Да и революция совершилась именно потому, что русский народ нравственно разложился в своей массе. Незачем прикрывать еврейским нахальством русской трусости. Разве до революции было оружие в руках евреев? По законам русской империи ни один еврей не мог быть офицером. И если русские люди хотели защищать свою империю, то как могли 170-175 миллионов населения выпустить из рук оружие и отдать его евреям? Церковь в России столь обширна (1/6 часть суши), что никогда не истребится, но может потерять из-за гонений верную, канонически правильную иерархию, верное учение и дисциплину.

Даже уход в «подполье» при коммунистическом строе жизни не даст спасения целостности организма церковного. Ведь книг нельзя будет печатать, а церковные рукописи будут искажаться. Ведь скоро нельзя будет разобраться в каноничности епископов, именно из-за гонений. Но Христианство вообще будет жить на Руси. Не настолько сильны большевики, чтобы истребить искру Божию из души народа.

Гражданская война, в которой поддержанные большевистской властью волны архаизации вызвали к жизни разрушительные идеи массовых социальных чисток, не могла не ударить по одному из очевидных символов отвергаемого порядка – церкви как структуры, традиционно связанной с властью и поддерживавшей её. Примером массового антицерковного террора была уже разрушительная пугачёвщина; в подготовительных материалах к «Истории Пугачёва» А. С. Пушкиным поимённо перечислено множество убитых повстанцами церковнослужителей, а также ограбления и осквернения церквей, вплоть до превращения их в отхожие места. Известно, что при разгроме пугачёвцами Казани в июле 1774 г. сгорели 1772 дома, 25 храмов и три монастыря (Саначин С. П. «Вторая казанская катастрофа» // Исторические судьбы народов Поволжья и Приуралья. Сб. статей. Вып. 1. Казань, 2010. С. 377).

Большевики, видя крушение своих планов, тогда (1925-1926 гг.) они еще стеснялись, решили изъять митр. Петра, но стали осторожно подходить к этому шагу: они не забыли своей неудачи с арестом Патриарха Тихона. С этой целью в газетах стали появляться статьи с клеветой на митр. Петра и обвинением его в контрреволюционности. Митрополит Введенский на обновленческом лжесоборе в Москве огласил заведомо ложный документ, сфабрикованный в ГПУ, якобы разоблачающий связь митр. Петра с заграницей.

Одновременно с этим, перед лицом уже прямой и для всех очевидной угрозы ареста, Тучков начал вести с митр. Петром переговоры о «легализации», т. е. об официальном оформлении управления Православной Церковью, какового она до сих пор не имела, являясь фактически нелегальной Церковью (в противовес легализированному обновленчеству).

Вот более разительные конкретные примеры преследований духовенства за мнимые контрреволюционные деяния. Два священника были арестованы в приходе вследствие неуплаты излишка зерна. Местный купец, монахиня и жена «кулака» высказали протест против несправедливого обращения с их священниками. Два священника и купец были расстреляны, монахиня приговорена к семи годам заключения со строгой изоляцией, а жена купца к пяти годам тюремного заключения. Четыре священника из монашеской общины и один мирянин объявлены были социально опасными и паразитами за мнимо-контрреволюционные проповеди (конечно, иначе говоря, за усердное исполнение своих пастырских обязанностей) и судом были приговорены к расстрелу.

Из Кирилловой зоны всех нас убрали, кого куда, а меня 30 мая 1929 г. поместили в часовню под Голгофой, почти внизу у дороги около кладбища. Тут уже совсем меня одолели вши и грязь. Голгофская баня никуда не годилась, а в Анзер ходить было далеко, да и не пустили бы, хотя там баня сравнительно сносная. Здесь же надо было давать взятки, дабы позволили хорошо помыться. Очень было тяжело. Без бани я не мог быть и страдал ужасно. Переброска заключенных в Соловках самое обычное дело. Меня поместили с самой отчаянной «шпаной». Проигрывали вперед скудную пищу и хлеб за целый месяц. И вот выигравший ежедневно забирал у проигравшего порцию хлеба и щи. Но когда тот уже был при смерти от голода, выигравший подкармливал свою жертву, иначе с ее смертью прекратился бы паек и пропал бы весь выигрыш. Постоянные кражи и ничего не найдешь[1]. Тут вдруг всё перевернулось. Меня неожиданно вызывают к Мищенко (или Нищенко), бывший чекист, десятилетник, но теперь вольный следователь шестого отделения, и помещают в первой роте впредь до допроса. В чем дело?

Но с конца 1926 года все перевернулось вверх дном. Коммунисты любят «шалить», но не любят за «шалости» расплачиваться, как того требует закон об алиментах. Я составил прошение одной из коммунисток об истребовании алиментов с одного коммуниста — и он и она жили в нашем доме. Прошение было обставлено документально и истица выиграла дело. Коммунисты возмутились против моего вмешательства в их проказы. После многих судебных разбирательств мною выигранных, на меня была состряпана жалоба коммунистической частью дома в ГПУ о том, что я добивался у истицы сведений по изготовлению противогазовой повязки, которые были секретными. Когда убит был Варшавский «полномочный представитель» большевиков Войков, меня арестовали по обвинению в шпионаже в пользу Польши, в составлении тайного сообщества для свержения советской власти и т. д. А вся моя вина только в том и заключалась, что я составил истице прошение об увеличении заработной платы, что было разумно и справедливо.

Настоящие очерки-воспоминания являются показаниями образованного и мыслящего очевидца с первых шагов революции, центром которой был Петроград. Дополняются они показаниями других очевидцев — петроградцев, так как картины революции настолько сложны и многогранны, что одному не под силу всё видеть. Всё, впрочем, проверено тщательно и осторожно.

Автор этих очерков все первые десять лет революции прожил в Петрограде, в рабочем громадном доме, и его показания являются редкими по близости автора к переживаниям рабочей среды, рабочих окраин. За десять лет революции (1917-1927) автор, кроме тюрем, никуда не выезжал (в Москве был в 1924 г.). С половины 1927 г. автор очерков очутился в Соловецком каторжном лагере и дальнейшие его свидетельства дополняются показаниями других каторжан и ссыльных, привезенных на эти острова со всех концов необъятной России. Это — острова смерти, слез, горя, страданий и невыносимых работ. Теперь туда ссылают рабочих и крестьян, неповинующихся каторжному режиму, водворенному во всей многострадальной России. О Соловках — отдельный подробный очерк.

Мученик Димитрий  (Волков) родился в 1871 году в деревне Островищи Покровского уезда Владимирской губернии в крестьянской семье. Грамоте, как и вере христианской, он был научен родителями, пастырями и богослужением в храме; переехав в город Орехово-Зуево, Дмитрий работал столяром. В 1940 году Дмитрию Ивановичу исполнилось шестьдесят девять лет, он уже вышел на пенсию и все время посвящал церковным делам, будучи старостой. Для обсуждения мер по открытию храма двадцатка, в которую входил будущий мученик, стала собираться каждую субботу около двух часов дня в храме, куда в это время могли прийти помолиться и прихожане.

В январские морозы 1938 года в холодной камере ждала решения своей участи пожилая схимонахиня Августа (Защук). Приговор особой тройки НКВД был объявлен в канун Рождества Христова, и до казни двадцати священников, монахинь и мирян оставались считанные часы.

30 октября в России - День памяти жертв политических репрессий, которые в XX веке унесли миллионы жизней наших соотечественников. Эти люди скончались не по причине преклонного возраста, неизлечимых болезней, стихийных бедствий, а потому, что их записали во "враги народа" и уничтожали как "классово чуждый элемент". Гонения за веру стали частью общей картины политических репрессий. О ситуации, сложившейся в то время на марийской земле, мы беседуем с научным сотрудником отдела истории МарНИИЯЛИ им. В. М. Васильева Юрием Ерошкиным.

Когда сегодня говорят о политических репрессиях, гонениях на религию в 20-40-е годы XX века, то их виновниками обычно называют Ленина, Сталина, Ежова, Берию, ну, быть может, еще несколько лиц высшего советского руководства. Однако, как однажды выразился Сергей Довлатов: «Если во всем виноват Сталин, то кто тогда написал 4 миллиона доносов?» Нынешний наш рассказ посвящен судьбе священника, погубленного подобными деяниями простонародных доносчиков и «доброхотов». Возможно, такие продолжают жить среди нас и только ждут исторического шанса, чтобы донести на соседа, коллегу, знакомого.

Геккер был настроен резко отрицательно против Православной церкви, которую он считал не имеющей моральной власти и созидательного мышления.

В одной из статей он писал: “Русские , действительно, набожны, однако, их набожность ничего общего не имеет с их моральными нормами”, а в другой утверждал: ”Религия никак не влияла на формирование нравственных норм и поведение русского народа”.

Преследование деятелей русского православия он считал закономерным и оправданным процессом.
В одной из статей 1924 года, пишет Мэтью Миллер, он едва сдерживал ликование по поводу советских нападок на Церковь, замечая, что Церковь “пожинает посеянные ею плоды”, так как она все время поддерживала гонения на революционеров и неортодоксальные религиозные группы.

Он и сам включился в борьбу с реакционным Православием.

Ташкентский документ из машинописного сборника катакомбной Церкви "Дело митрополита Сергия"

Документ из машинописного сборника катакомбной Церкви "Дело митрополита Сергия"

Если он [Сергий Страгородский] этого не видит, то в этом ничего удивительного нет: «не могли понять богохульства, … прикрытого великолепным наименованием, пышным красноречием, возвышенной философией, даже такие угодники Божии, как преподобный Герасим Иорданский, Иоаникий Великий и другие угодники, уловленные в ересь. Целые общества человеческие, целые народы легко склонялись под иго ереси, разукрашенной личиной мудрости и праведности. Император Константин Великий РАВНОАПОСТОЛЬНЫЙ письменно извещал АФАНАСИЯ ВЕЛИКОГО ПРЕКРАТИТЬ ПРЕНИЯ  с арианами, НАРУШАЮЩИЕ МИР ИЗ-ЗА ПУСТЫХ СЛОВ. А этими словами, которые названы пустыми отвергалось Божество Господа Иисуса Христа» (перифраз) (15).

Что же ожидать от тех просвещеннейших умников (16) которые свою слепоту и крайнюю неустойчивость убеждений доказали признанием «ВЦУ» в числе первых, или переходом в беглопоповство… и т.д.