Вслед за крестьянами по количеству расстрелянных следуют люди, пострадавшие за веру. Чада Русской Православной Церкви – священнослужители и миряне, убиенные на Бутовском полигоне, занимают особое место среди пострадавших.

Дело в том, что по количеству казненных за Православие и Церковь Христову Бутово не сравнимо ни с одним из других мест массовых расстрелов и захоронений. Здесь за неполных пятнадцать месяцев было расстреляно 935 человек, единственная вина которых заключалась в исповедании Православной веры.

В России, как нигде в ХХ веке, проявилось противостояние Света и Тьмы – света, что не укроется от глаз любящих Бога, и тьмы, что темна «как самая тьма». Семьдесят лет, прошедшие с октября 1917 г., стали временем беспримерных гонений за веру, превзошедших даже гонения первых веков христианства. Сонмом мучеников преисполнилась Русская Православная Церковь, сохранившая в дни жестоких испытаний чистоту и крепость веры. Духовный опыт мучеников, их страдания, место их гибели святы для нас. В наши дни «Русской Голгофой» назвал Патриарх Московский и всея Руси Алексий II Бутовский полигон под Москвой.

Гонения на Церковь начались сразу же после Октябрьского переворота.

Великий пастырь и молитвенник земли Русской, св. Патриарх Тихон, чье сердце, по его собственному признанию, «горело жалостию» к своему народу «даже до смерти», в своих Посланиях призывал ко всеобщему покаянию, исповедническому стоянию за веру. Предвидя неисчислимые бедствия на этом пути, он обращался к пастве со словами: «Зовем вас на страдания вместе с собою»lxxxi.

Жестокость, проявленная по отношению к священникам в первые годы существования советской власти, не поддается описанию: их распинали на Царских вратах храмов, вешали, топили в прорубях, душили епитрахилями, закапывали живьем в землю, подвергали самым немыслимым и унизительным истязаниям. Но неведомо было их мучителям, что «...дни преставления отшедших к Богу в муках днями рождества их наречении бышаlxxxii».

С окончанием гражданской войны гонения на Церковь, носившие до этого отчасти «стихийный» характер, становятся планомерными и целенаправленными. Особенно наглядно это проявилось в 1921–1922 гг. в ходе так называемого «изъятия церковных ценностей», проходившего под предлогом помощи голодающим Поволжья. На самом же деле главной целью этой акции была беспощадная борьба с Церковью и ее ограбление в своекорыстных целях. В феврале 1922 г. был издан декрет, предусматривающий насильственное изъятие церковных ценностей. 19 марта 1922 г. председатель Совнаркома В. И. Ленин в секретном (а ныне широко известном) бесстыдном письме «тов. Молотову для членов Политбюро» раскрыл истинную задачу проводимой кампании.

«Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией... Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самый решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли это в течение нескольких десятилетий. ...Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше»lxxxiii.

В соответствии с этой «ленинской программой» продолжались отношения между властью и Церковью во все последующие годы. Работой по разрушению Церкви руководил специальный отдел ГПУ-ОГПУ-НКВД, во главе которого длительное время стоял чекист Е. А. Тучковlxxxiv(БОКОВ. или КОНЦ.) С 1923 г. начался новый этап борьбы советского режима с Церковью. Особые усилия властей были теперь направлены на ее раскол. Третий период борьбы государственного аппарата с Церковью можно отсчитывать с 1927 г., когда была обнародована Декларация митрополита Сергия (Страгородского), в которой он пошел на компромисс с советской властью, казавшийся многим верующим недопустимым.

Начиная с 1931 г. продолжается ужесточение политики властей по отношению к Церкви. В 1935 г. из-за отсутствия возможности поставления высших иерархов прекратил свою деятельность Священный Синод. Спустя два года в 1937 г. бессменный председатель Центрального совета Союза воинствующих безбожников Емельян Ярославскийlxxxv заявил, что религиозные организации – единственные легальные реакционные вражеские организации в стране. Тем самым Церковь объявлялась объектом прямого преследования. В 1937 г. началось новое тотальное наступление на Церковь и верующих. В том году было закрыто 8 000 храмов, ликвидировано 70 епархий и викариатств, расстреляно 60 архиереев (всего за годы советской власти их пострадало свыше 300; более 250 из них были казнены или скончались в заключении).

«Кто испишет имена ваша! Кто поведует миру вся претерпенная вами” – поется в службе святым Новомученикам и Исповедникам Российским.

Первыми пострадавшими в Бутове за Церковь были священники, расстрелянные 20 августа 1937 г. Больше всего священнослужителей пострадало осенью 1937 г. и в зиму 1937–1938 гг. В праздник иконы Божьей Матери «Знамение» 21 октября 1937 г. были расстреляны 48 священнослужителей и мирян, 10 декабря того же года мученическую кончину приняли 49 священнослужителей – во главе с архиепископом Владимирским священномучеником Николаем (Добронравовым) и последним наместником Троице-Сергиевой Лавры священномучеником Кронидом (Любимовым). 17 февраля 1938 г. было расстреляно 75 священнослужителей и монашествующих, 14 марта – 40 и т. д.

Сонм священнослужителей, пострадавших за веру в Бутове, возглавляют семь архиереев: митрополит, два архиепископа, и четыре епископа. Вместе с ними расстреляно множество архимандритов, протоиереев, игуменов, иеромонахов, священников, диаконов и иеродиаконов, монашествующих, псаломщиков; здесь расстреляно около двухсот человек мирян: церковные старосты, регенты, певчие, уборщицы храмов, сторожа. Среди расстрелянных священников преобладают простые приходские батюшки Москвы и Московской области.

Возможно, не все имена пострадавших за веру удалось выявить. Не каждый раз настоящая причина ареста фиксировалась в следственном деле. И место последнего ареста не всегда соответствовало всей предыдущей жизни арестованного.

Арестованным за веру предъявлялось обвинение по 58 статье УК РСФСР, в основном, пункты 10 и 11 («антисоветская агитация», «контрреволюционная деятельность»). Но поводы для обвинения могли быть самые разные: «сохранение церкви и насаждение тайного монашества», «недоносительство» (знал о «беглом попе» и не донес), «помощь ссыльным», «приют бездомных священнослужителей». Очень часто следователи, не замечая всей абсурдности ситуации, записывали в обвинительном заключении в адрес какого-либо священнослужителя: «клеветал, что церкви закрываются, священники арестовываются»...

Старейший архиерей, принявший мученический венец в Бутове – священномученик Серафим, митрополит Ленинградский, человек незаурядных и разносторонних дарований, мужественный воин, ученый, историк, священнослужитель, проповедник, писатель, живописец и музыкантlxxxvi.

Вторым по старшинству был священномученик архиепископ Можайский Димитрий (в миру Иван Иванович Добросердов). После революции он неоднократно подвергался удалениям с кафедр, в результате чего переменил множество епархий. С середины 1930-х гг. владыка Димитрий стал архиепископом Можайским и викарием Московской епархии. Он поселился в Москве, где 29 сентября 1937 г. в возрасте семидесяти трех лет был арестован. Расследование заняло менее месяца. 21 октября 1937 г. по обвинению в причастности к «контрреволюционной организации и систематической антисоветской агитации» архиепископ Димитрий был расстрелян.

Священномученик архиепископ Николай Владимирский и Суздальский (Николай Павлович Добронравов) был широко известен в религиозных кругах как автор многочисленных книг и статей по богословским и церковным вопросам. После революции он трижды подвергался арестам и ссылкам: в 1918 г., в 1922 (выслан на год) и в 1925 г. (выслан на три года с последующим запрещением проживания в шести крупнейших городах). После третьего ареста был отправлен за штат. В четвертый и последний раз его арестовали в октябре 1937 г., а спустя два месяца 10 декабря 74-летнего архиепископа Николая расстреляли.

Епископа Серпуховского Арсения (в миру – Александра Ивановича Жадановского), последнего наместника Чудова монастыря в Кремле, хорошо знали в Москве. В наше время переизданы его труды, получившие признание еще до революции и вскоре после нее, вышел ряд публикаций о нем. В 1918–1919 гг. он жил в полузатворе в Серафимо-Знаменском скиту Московской губернии. После увольнения с Серпуховской кафедры в 1923 г. владыка Арсений неоднократно подвергался арестам и лишению свободы. В 1926 г. он был выслан в административном порядке в Нижегородскую губернию, после окончания ссылки вернулся в Серпухов, где был арестован в 1931 г. (освобожден через два месяца), затем подвергался арестам в 1932 и 1933 гг. Между арестами владыка жил у своих духовных чад, где совершал тайные богослужения. Последний раз он был арестован 14 апреля 1937 г. в селе Котельники Ухтомского района Московской области. На допросе архиепископ Арсений открыто говорил, что «советская власть будет свергнута народом» и управлять страной будут верующие люди, «преданные Православной Церкви»lxxxvii . По одному следственному делу с владыкой Арсением проходили священники: Сергий Сидоров, Михаил Шик, священномученик Петр Петриков, иеромонах Андрей (Эльбсон), монахини: Матрона (Чушева), Вера (Рожкова) и Валентина (Засыпкина) – все они также приняли мученическую кончину вместе с владыкой Арсением – 27 сентября 1937 г.

Священномученик епископ Бежецкий Аркадий (Аркадий Иосифович Остальский) был родом из Житомира. В период I-й мировой войны стал полковым священником. С 1917 г. он – настоятель храма в Житомире. В 1922 г. арестован и приговорен к расстрелу, но расстрел заменен заключением в лагере на 10 лет. После досрочного освобождения он принял монашество. Начиная с 1926 г. он еще несколько раз подвергался арестам, находился в заключении на Соловках, где заведовал финансовой частью; в лагере срок заключения был продлен еще на пять лет. После освобождения весной 1937 г. назначен епископом Бежецким, но к месту назначения выехать не смог. Проживал нелегально в городах Московской области и в 1937 г. был арестован. Епископ Аркадий расстрелян в Бутове 29 декабря 1937 г.

Из среды приходского духовенства хотелось бы упомянуть несколько имен. Трое братьев Агафонниковых – Николай, Александр и Василий были сыновьями священника Вятской епархии отца Владимира Агафонникова. Свое священническое служение трое братьев начали на родине, но из-за постоянных обысков и арестов, которым они стали подвергаться, начиная с 1917 г., перебрались в Подмосковье, где их не знали. С конца 1920-х гг. они служили на сельских приходах Подольского и Можайского районов. Осенью 1937 г. всех троих арестовали и вскоре они сподобились мученичества: отец Александр был расстрелян 14 октября, отец Николай – 5 ноября, отец Василий – 9 декабря. (Ныне все трое прославлены Русской Православной Церковью.)

При знакомстве со следственными делами расстрелянных поражаешься тяготам и скорбям, понесенным священнослужителями от безбожной власти. Вот, например, дело по обвинению епископа Нижнетагильского священномученика Никиты (в миру – Федора Петровича Делекторского). В 1926 г. он дважды подвергался арестам, его обвиняли в «совершении богослужений без патента», в поминовении за богослужением Патриарха Тихона. В 1927 г. епископ Никита служил в г. Орехово-Зуеве, но вскоре в возрасте 51 года был уволен на покой. С этого времени он бедствовал, не имел ни работы, ни постоянного места жительства. В 1930 г. он был арестован в третий раз в Москве, на квартире «у гражданки Елизаветы», проживавшей на Самотеке и дававшей приют странникам и бездомным священнослужителям. Решением тройки при ОГПУ по Московской области епископ Никита был приговорен к исправительно-трудовым работам сроком на 3 года. В 1930–1933 гг. он отбывал заключение на строительстве Днепрогэса, где работал конюхом и сторожем. После освобождения и до последнего ареста владыка время от времени тайно служил в храмах Орехово-Зуева. С 1935 г. епископ Никита находился в розыске. Существовал тем, что сдавал утильсырье, которое собирал где придется. В 1936-1937 гг., скрывая свой сан и имя, он ночевал в казармах у милиционера Краснова, который проникся к бездомному необъяснимым сочувствием. Милиционер пускал его ночевать в милицейские казармы и «иногда даже поил чаем».

18 октября 1937 г. епископ Никита был все же выслежен и арестован в четвертый раз. На окошко кладбищенской церкви, около которой его арестовали, он незаметно положил бумажник с документами. Местные жители принесли его в отделение милиции. Кроме документов с указанием имени и сана задержанного, в бумажнике находилось восемь облигаций, иголка, нитки, ножницы и зашитый в матерчатый лоскуток пятирублевый золотой; вероятно, это было все имущество епископа Никиты. Сам он был препровожден в Москву в Таганскую тюрьму. Свидетелями по делу владыки проходили священники, один орехово-зуевский, другой из Загорска. Они характеризовали епископа Никиту как «монархиста и реакционера, клевещущего на советскую власть». В обвинительном заключении по делу говорилось, что «Делекторский Ф. П. являлся нелегальным бродячим епископом, деятелем "Истинно Православной Церкви” (ИПЦ), проводил антисоветскую агитацию, занимался контрреволюционной деятельностью»lxxxviii . 17 ноября 1937 г. епископ Никита тройкой при УНКВД по МО был приговорен к расстрелу и через два дня расстрелян в Бутове.

Власти сочли епископа Никиту настолько опасным, что арестовали регента орехово-зуевского собора С. Г. Андреева только за то, что тот, по слухам, «поддерживал связь с епископом Делекторским». С. Г. Андреев был приговорен к высшей мере наказания и расстрелян в Бутове 27 сентября 1937 г. – почти за месяц до ареста самого епископа Никиты.

В ночь с 19 на 20 ноября 1937 г. в Загорске и на приходах в окрестных деревнях было одновременно арестовано множество священнослужителей. Это были, в основном, монахи закрывшейся Троице-Сергиевой Лавры, большинство из которых уже побывали в ссылках и заключении. Всех арестованных поместили в Загорское районное отделение НКВДlxxxix.

Вместе со всеми был арестован последний наместник Лавры архимандрит Кронид (Любимов). В 1920-е гг. он был сослан. Вернувшись, поселился в Загорске и жил «на иждивении братии и почитателей». В доме № 33 по Штатно-Садовой улице (ныне ул. Академика Фаворского) он принимал множество народа. Сюда к нему часто приезжали иеромонахи, возвратившиеся из ссылок и заключения. Так, иеромонах Ксенофонт (Бондаренко), арестованный вместе с архимандритом Кронидом, лишь накануне вернулся из Темниковских лагерей. Архимандрит Кронид обвинялся в том, что фактически оставался наместником Лавры, владел и пользовался печатью наместника; по его благословению благочинный округа протоиерей Димитрий Баянов назначал вернувшихся из ссылок иеромонахов на приходы округаxc(БОКОВ). Пожертвования, которые приносили архимандриту Крониду, делились на всех и посылались священнослужителям и монахам, находящимся в узах. На допросах старый, почти слепой архимандрит Кронид вел себя безбоязненно. На предложения следователя «дать правдивые показания о своей контрреволюционной деятельности» архимандрит Кронид отвечал: «Я по своим убеждениям являюсь монархистом до настоящего времени, в таком же духе воспитывались мною монахи б. монастыря, которые должны быть последователями Истинно-Православной Церкви». На троекратные требования следователя назвать «единомышленников» старец отвечать отказывалсяxci.

10 декабря 1937 г. архимандрит Кронид принял мученический венец в Бутове. С ним вместе были расстреляны: его келейник, находившийся при нем свыше 35-ти лет – монах Георгий (Потапов), игумен Никодим (Монин), игумен Азария (Павлов), игумен Ксенофонт (Бондаренко), четыре иеромонаха – отец Иаков (Марочкин), преподобномученик Серафим (Крестьянинов), отец Лаврентий (Насонов), отец Гедеон (Смирнов); их судьбу разделил протоиерей Димитрий Баянов – благочинный Загорского округа. На следующий день 11 декабря был расстрелян в числе других священнослужителей еще один лаврский иеромонах Гедеон (Черкалов)xcii.

Вторая облава на священнослужителей в Загорске и его окрестностях была в ночь с 1 на 2 декабря 1937 г. Снова арестовали множество священнослужителей и монашествующих, многие из которых расстреляны в Бутове в конце 1937-го – начале 1938 гг.

Так называемые «церковные дела» имеют одну особенность. Это в буквальном смысле слова СВИДЕТЕЛЬСТВА О ВЕРЕ. Конечно, большинство подследственных, забитых или обманутых следователями, в конце концов, признают себя виновными «в антисоветской агитации» и «контрреволюционной деятельности»; но в вопросах веры церковный народ показал себя неустрашимым. Ни пытки, ни угрозы смерти не могли заставить верующих отречься от Бога, возвести хулу на Церковь. Светом мученичества освящены многие страницы следственных дел. Его не могут затемнить ни клеветнические измышления следователей, ни грязные потоки лжесвидетельств. Большинство христиан на вопрос об отношении к советской власти отвечают, что она «послана Господом за грехи» или просто называют ее «антихристовой» и «сатанинской».

«Я ... заявляю, – говорит на допросе священномученик Владимир Амбарцумов, – что советская власть есть явление временное, как всякая власть»xciii.

Твердость и силу духа проявляли не только известные архиереи, но и простые деревенские священники, безвестные монахи и монахини. Монахиня Елисавета (Орлова) из Акатовского монастыря говорила на допросе: «...В силу своих убеждений я как верующая питаю ненависть к существующему строю и к коммунистам как главным виновникам гонений на православную веру Христову. Я была и остаюсь убежденной, что советский строй непрочен, и что эти тягостные времена посланы нам от Бога ненадолго. Поэтому я призывала верующих сплотиться вокруг Православной Церкви»xciv Матушка Елисавета расстреляна на Бутовском полигоне 17 февраля 1938 г.

Среди монахинь было немало совсем неграмотных, а были люди образованные, такие, например, как бывшая графиня, перед арестом – монахиня София (Тучкова)xcv.

Следствие 1937-1938 гг. причисляет к «церковникам» и известных архиереев, и простых мирян, проходящих по делу какого-либо священнослужителя. Среди мирян мы также находим настоящих подвижников веры, свидетельства истинно-христианской любви к ближнему. Примером такой веры и такой любви может служить следственное дело мирянина Сергея Михайловича Ильина. Он был младшим братом известного в Москве священника Александра Ильина. Отец Александр совершал тайные богослужения на дому у себя и у своих близких. Об этом узнали в органах. В дом к Ильиным нагрянули с обыском и ордером на арест. Но арестовали не священника, а его младшего брата Сергея Михайловича Ильина (это был третий его арест). Началось следствие. Из дела видно, что многие показания, имеющиеся в нем, относятся не к Сергею Михайловичу, а к его брату-священнику. Но младший брат ни словом не обмолвился об ошибке. 3 ноября 1937 г. по делу С. М. Ильина был вынесен приговор – высшая мера наказанияxcvi. 5 ноября Сергей Михайлович Ильин предстал перед Всевышним. А отец Александр (москвичи его ласково называли «Горбатенький», так как он был калека) умер своей смертью во время войны.

Священнослужители и миряне, в Бутове и по всей стране убиенные, не сомневались, что власть безбожников будет свергнута, что придет время и окончится помрачение: вновь откроются храмы и монастыри, и зазвучит в них с новой силой Слово Истины.

Надежды и упования мучеников осуществились. На месте их кончины на Бутовском полигоне воздвигнут храм, в котором совершается Божественная Литургия, звучат слова молитв и поминовения. «Русской Голгофой» назвал Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II Бутовский полигон. Большинство из упомянутых выше священнослужителей ныне прославлены в лике святыхxcvii.

Кроме представителей ортодоксального направления Православной Церкви, на Бутовском полигоне лежит немало (не менее 50) старообрядцев. Жертвами расправы с верующими стали и те, что изменили Матери-Церкви, встав на сторону красной обновленческой церкви, инициированной властями и созданной ОГПУ для раскола верующих. Конечно, не все могли в те годы до конца понять и оценить зловещий замысел большевиков.

Более 160 человек из числа пострадавших за веру на Бутовском полигоне – баптисты. Есть в Бутове и пострадавшие за веру лютеране. Должно быть, немало здесь лежит протестантов и католиков, но выявить их по следственным делам не удалось, так как немцы, австрийцы, поляки и другие представители иностранных государств осуждались не за веру, а как правило за «шпионаж».

В число пострадавших по религиозным соображениям входят представители других конфессий: из них мусульман, «служителей культа» – три человека, два раввина, один кантор, члены многочисленных религиозных сект.

Жертвы Бутовского полигона

Следом за так называемыми «церковниками» – идут по численности «лица без определенных занятий» (часто – «без определенных занятий и местожительства»). Это мог быть уволенный с работы служащий, например, бывший домовладелец, архитектор В. М. Мартос, всю жизнь строивший дома для других, а при советской власти оказавшийся без крыши над головой; или оставшийся без работы бывший рабочий Китайской восточной железной дороги, проданной к этому времени советским правительством. О немедленном аресте десятков тысяч «харбинцев», имевших хотя бы отдаленное отношение к КВЖД, был выпущен специальный приказ НКВД СССР № 00593. Согласно этому приказу все, вернувшиеся с Дальнего Востока, их родственники и знакомые подлежали аресту; большинство из них шли под расстрел как японские шпионыxcviii.

Особую и большую по численности категорию из числа расстрелянных в Бутове составляют заключенные Дмитлага НКВД – более 2500 «каналармейцев», работавших на «стройке века» – строительстве канала Москва-Волга. Дмитлаг, сравнимый по территории со средним европейским государством, на самом деле и был целой страной в необозримом мире ГУЛАГа. Заключенными Дмитлага были и первоклассные инженеры, и ученые с мировой известностью, и люди искусства. Но основную долю «дмитлаговцев» все же составляли осужденные по уголовным статьям. Они использовались на общих, самых тяжелых работах, не требующих квалификации.

Но стройка нуждалась в специалистах. Их, как и литераторов, художников, музыкантов собирали для Дмитлага по лагерям и ссылкам со всего Советского Союза. Так, в городе Тургай Актюбинской области отыскали барона по происхождению инженера Ф. Н. фон-Гревеница. Прожив в России более ста пятидесяти лет, Гревеницы стали частью истории и культуры нашей страны, представляя собой пример лучших представителей российского служилого дворянства. В советское время Гревеницы прошли через тюрьмы и Соловки. Старшего из братьев – Александра в 1925 г. расстреляли как бывшего царского полковника. В 1935 г. в «связи с убийством Кирова» вся семья Гревеницев – двенадцать человек – были выселены из занимаемых ими квартир в Ленинграде и отправлены в ссылку: пятеро оказались в Уфе, а семь человек, в том числе, Федор Николаевич – в Казахстане. Именно там разыскали чекисты опытного инженера-путейца и направили его на строительство канала. Здесь Ф. Н. Гревениц выстроил железнодорожный мост в Хлебниковском районе, после чего его перебросили на установку «золотой» звезды, которая должна была украсить шпиль Северного речного порта в Москве. В нужные сроки Ф. Н. Гревениц справился со всеми техническими сложностями. 2 мая 1937 г. состоялось торжественное открытие канала. По постановлению ЦИК и СНК СССР десятки тысяч заключенных Дмитлага (преимущественно уголовников) за «ударную работу на строительстве канала Москва-Волга» были досрочно освобождены, около ста тысяч человек получили разные льготыxcix. Но в этих списках не было имени Ф. Н. Гревеница. Он продолжал работать на объектах канала вплоть до своего ареста 4 ноября 1937 г. Это был его пятый по счету арест. На единственном зафиксированном в деле допросе Гревениц виновным себя не признал. Тройкой УНКВД по Московской области он был приговорен к смертной казни и 3 декабря 1937 г. расстрелян на Бутовском полигоне. (Два племянника Гревеница были расстреляны 27 июля 1941 г. и захоронены по соседству – на спецобъекте «Коммунарка»)c.

Оказались в Дмитлаге бывшие военные моряки, служившие еще в царском флоте. Уроженец Петербурга, дворянин, офицер гвардейского экипажа царского флота Б. Н. Чигаев в 1930 г. был приговорен к смертной казни «за шпионаж». Расстрел заменили на 10 лет Соловков. Досрочно освободившись, Б. Н. Чигаев устроился вольнонаемным на строительство канала Москва-Волга. После подачи кассационной жалобы по поводу снятия прежней судимости дело Чигаева было пересмотрено и приговор в отношении него изменен на «высшую меру». Был знаком Чигаеву по Соловкам и другой вольнонаемный Дмитлага – бывший царский морской офицер, специалист по минному делу А. Ф. фон Зиберт. До революции он служил на линкоре «Слава» и других знаменитых кораблях царского флота, имел высшие награды за храбрость. Был арестован в Дмитлаге и расстрелян на Бутовском полигоне.

Работал в Дмитлаге старшим инспектором ТКО сын генерала царской армии, племянник анархиста князя Кропоткина Н. М. Поливанов. Был также арестован и расстрелян в Бутове.

Это лишь несколько имен из тысяч «дмитлаговцев»ci...

Кроме перечисленных групп населения, в Бутове расстреляно множество работников транспорта и торговли, представителей администрации заводов, фабрик, трестов и т. д., агрономов, научных работников, военнослужащих.

В бутовских рвах лежат талантливые кустари, работники всевозможных артелей и кооперативов. Из инвалидной артели «Технохимик» в Бутове расстреляно 39 человек, из артели бывшего общества каторжан «Полиграфтруд» – 30 человек (от коммерческого директора до сторожа включительно), из «Цветмета» – 37 человек, из инвалидной артели «Химкраска» – 28 человек и т. д.cii

Москвичи с дореволюционных лет любили китайские прачечные. Китайцы жили небольшими колониями, плохо говорили по-русски, заменяя недостающие слова улыбками и поклонами. Многие были женаты на русских. Белье, идеально выстиранное и выглаженное, китайцы-прачечники доставляли своим клиентам на дом. В 1937 г. сами прачечные как частные предприятия были ликвидированы, в Бутове расстреляно более пятидесяти китайских прачечников.

Кому помешали все эти скромные труженики?!.

С особой жестокостью проводилась чистка в рядах московской милиции – и по количеству репрессированных, и по методам, которыми выбивались признания. Пятьдесят четыре сотрудника милиции расстреляны на полигоне, из них – двенадцать начальников районных отделений, четыре начальника районных управлений милиции города Москвы, начальник школы милицейского комсостава Я. И. Декторciii. В числе казненных – гений уголовного сыска первого послереволюционного десятилетия, зам. начальника Таганского районного управления милиции И. А. Свитнев. О раскрытых Свитневым преступлениях ходили легенды. На их фактической основе даже много лет спустя писались книги, снимались кинофильмы (например, о том, как было раскрыто Свитневым преступление об ограблении Патриаршей ризницы в 1918 г.). Милиционеры знали обо всех особенностях следствия не понаслышке. Многие их них сами участвовали в арестах, проведении допросов, применении недозволенных методов дознания.

Рядом с многочисленными пожарными, работниками ЗАГСа, юристами, сотрудниками НКВД во рвах Бутова лежат врачи, педагоги. Каких только преподавателей здесь нет! Тут и профессора вузов, доценты и руководители различных кафедр, педагоги многочисленных московских училищ и техникумов (от строительных и индустриальных – до школы бальных танцев). Удивляет число расстрелянных здесь простых школьных учителей – 127 человек. Это все люди, самоотверженно служившие делу просвещения, преподаватели общеобразовательных московских школ, а также закрытых в одночасье национальных школ: немецких, латышских, испанских и др. Не меньше пострадали и воспитанники учителей. Рядом с педагогами лежат 179 студентов и учащихся средних и высших учебных заведений Москвы.

Арестами и расстрелами на Бутовском полигоне, «Коммунарке» и других местах был прерван уникальный, не имевший аналогов в мировой педагогической практике опыт по спасению молодежи с трудной судьбой и возвращению ее к достойной трудовой жизни.

Болшевская трудкоммуна № 1 им. Г. Г. Ягоды... Люберецкая коммуна № 2 им. Ф. Э. Дзержинского... – две подмосковные трудкоммуны.

Болшевская коммуна просуществовала всего четырнадцать лет, Люберецкая – на три года меньше. Но сколько детей, оказавшихся на улице, а затем – в тюрьмах и лагерях, было спасено самоотверженными педагогами и воспитателями коммун!

В основу воспитания коммунаров было положено доверие к оступившимся подросткам и молодым людям. Не все приживались в коммуне. Некоторых, не поддающихся исправлению, приходилось водворять в тюрьмы. Высшим органом управления в коммуне стало общее собрание. Оно решало все производственные и частные вопросы. Многие молодые правонарушители были люди одаренные, живые, смышленые. Но большинство из них не умели даже ни читать, ни писать. Учеба, минимум семилетка, была обязательной для всех воспитанников. Впоследствии немалое число их окончило специальные техникумы, приобретя рабочую профессию, некоторые, наиболее целеустремленные, получили высшее образование, стали инженерами на болшевских производствах. Кое-кто из коммунаров окончили Ленинградскую Академию художеств, Московскую консерваторию.

Численность коммунаров росла год от года. Если в 1925 г. в Болшевской коммуне было всего 32 человека, то перед закрытием в 1938 г. здесь жило, трудилось и обучалось около 7000 человек. По окончании учебы и снятия судимости коммунары чаще всего оставались в коммуне в качестве вольнонаемных, заводили семьи, получали постоянное жилье и прописку.

После ареста покровителя Болшевской коммуны Г. Г. Ягоды и самоубийства весной 1937 г. ее основателя и устроителя М. С. Погребинского пополнение коммуны прекратилось. Вскоре были арестованы многие рабочие и служащие болшевских и люберецких предприятий. Но больше всего пострадали воспитатели и педагоги, начальники цехов, директора и заместители директоров местных заводов и фабрик. Нередко это были люди, в прошлом неоднократно судимые, но сумевшие полностью преодолеть свои пороки и дурные привычки. Им доверялось воспитание вновь прибывшей молодежи, дорогостоящие производства, большие денежные средства. Таким был, например, М. Ф. Соколов-Овчинников; бывший беспризорник, он первым в коммуне получил высшее образование и стал помощником управляющего по хозяйственной части. Получили вторую жизнь в коммуне директор фибролитового завода Н. Е. Малахов, в прошлом пять раз судимый за кражи, помощник директора завода«Спартак» Я. Я. Маслов, имевший за плечами шесть судимостей за воровство (Люберецкая коммуна), директор универмага С. В. Косарев, когда-то вор-рецидивист, заместитель управляющего коммуной П. А. Фиолетов – бывший беспризорник, имевший 12 судимостей, директор клуба Н. М. Михайлов, также 12 раз судимый за воровство и т. д.

Следственные дела арестованных коммунаров похожи одно на другое как две капли воды. Все обвинялись в контрреволюционной деятельности и создании «отряда боевых террористических групп, сформированных из числа наиболее оголтелых бандитов, грабителей и белых». Следствие в отношении Болшевской и Люберецкой коммун шло параллельно процессу над Ягодой – покровителя трудкоммун. Из числа арестованных в Болшевской коммуне были расстреляны на Бутовском полигоне 71 человек, из числа Люберецкой – 22 человека. Множество отправлено в лагеря. Обе подмосковные коммуны, а вслед за ними и другие коммуны, созданные в стране, тогда же прекратили свое существование...

Еще один вопрос, которого даже страшно касаться, и о котором почему-то никогда не говорится в связи с репрессиями – это дети, оставшиеся после расстрела родителей сиротами. В Москве их уводили из дома в Даниловский детприемник, разместившийся в бывшем Свято-Даниловом монастыре, где они проводили неделю, месяц, иногда год. А потом начинались их мытарства по детским домам и детским колониям страны Советов...

http://ganfayter.livejournal.com/13546.html