В то время как музеи старались защитить от продажи свои ше­девры, поиск покупателей и посредников, которые взяли бы на себя организацию продаж за рубежом, шел полным ходом. Первой страной, где была произведена предварительная разведка, стала Франция. Серьезный контакт был опробован там еще осенью 1927 г. Именно тогда в Париже группа советских торговых пред­ставителей явилась к известному антиквару Жермену Селигману и пригласила его приехать в Москву, чтобы обсудить возможности сотрудничества в антикварном бизнесе. При этом «торговые пред­ставители» отказались обсуждать в Париже какие-либо детали.

 

Выбор фирмы Селигмана в качестве первого контакта для ве­дения переговоров не был случайным. Советскому руководству, очевидно, было известно, что основатель фирмы Жак Селигман, еще будучи молодым начинающим парижским антикваром, одним из первых приехал в царскую Россию, в Санкт-Петербург, для вы­яснения перспектив ведения антикварного бизнеса. Ему удалось получить доступ во дворцы русской аристократии, откуда он затем вывез на западный рынок немало произведений искусства. Он нашел в России состоятельных клиентов, среди которых был рос­сийский император Николай II и Великий князь Николай Михай­лович, для которых он затем поставлял произведения искусства из Европы. Сын Жака Селигмана, Жермен, также побывал в России в 1910 г. Отец поручил ему вести переговоры с М.П.Боткиным о продаже фирме Селигмана коллекции русско-византийских эма­лей. Это поручение Жермен выполнил.

 

Спустя десять лет после Октябрьской революции именно к Жермену Селигману, ссылаясь на репутацию его фирмы в царской России, и обратились представители советского руководства. Боль­шевики не брезговали, как видно, использовать деловые контакты расстрелянного ими императора. Жермену Селигману было сказа­но, что, если он примет приглашение приехать в СССР, то совет­ская виза будет ему выдана немедленно. Подобное заявление сви­детельствовало о многом. В то время получить советскую визу либо вообще было невозможно, либо при положительном ответе приходилось ждать месяцами. Было ясно, что приглашение при­ехать в Россию шло от самых верхов советской власти.

 

Несмотря на заманчивость предложения, Селигман колебался, вспоминая все неудобства своего путешествия в Россию в 1910 г., и не будучи расположенным к новой власти. Окончательное реше­ние за него принял его друг из Министерства Иностранных дел Франции, который настойчиво рекомендовал ехать. Главным до­водом при этом было то, что СССР в то время обладал лучшей коллекцией французского искусства XVIII в. за пределами Фран­ции и поездка Селигмана имела, таким образом, национальный интерес. Селигман согласился.

 

Воспоминания Жермена Селигмана о его переговорах с совет­скими представителями интересны тем, что хорошо показывают эволюцию планов руководства СССР в развитии антикварного экспорта10. При пересечении границы Селигману был оказан ис­ключительный прием, на уровне приема дипломатических пред­ставителей, что вновь свидетельствовало о надеждах, которое со­ветское руководство возлагало на эти переговоры. После размеще­ния в гостинице «Савой», одной из лучших в Москве, и обязатель­ного ритуала посещения мавзолея Ленина начались деловые пере­говоры. Однако их начало разочаровало парижского антиквара, который в глубине души, видимо, надеялся сразу получить шедев­ры Эрмитажа. Советское руководство вовсе не торопилось прода­вать шедевры. Хранилище, которое ему было показано, представ­ляло громадный зал с рядами раскладных столов, заваленных без­делушками личного характера — «письменными и туалетными приборами, коробочками для содержания ароматизированных ве­ществ, табака, косметики и сотни других целей, некоторые из них были серебряные или посеребренные, другие декорированные кам­нями или эмалью». Было также несколько картин среднего каче­ства.

 

Первый же раунд переговоров показал, что советское руковод­ство выбрало фирму неправильно — Селигмана не интересовал антиквариат такого свойства, его фирма продавала шедевры. Впол­не вероятно, что ошибка была допущена потому, что люди осу­ществлявшие торговлю антиквариатом в СССР имели мало пред­ставления о том, что такое шедевры, считая, что присутствие дра­гоценных металлов и камней в изделии уже превращает его в про­изведение искусства.

 

Несмотря на все протесты Селигмана, торговые представители (видимо, работники Госторга, через который в это время осущест­влялся художественный экспорт) продолжали еще в течение не­скольких дней пичкать его показом ценностей все того же качест­ва. Только после его ультимативного заявления о немедленном возвращении в Париж, если истинные произведения искусства не будут ему показаны, демонстрации второстепенного антиквариата прекратились.

 

После этого тактика по форме, хотя и не по существу, несколь­ко изменилась. Французского антиквара пригласил на разговор народный комиссар, видимо, А.В.Луначарский. Селигман описы­вает его, как образованного и приятного джентльмена, свободно владеющего английским и французским языками. В процессе раз­говора выяснилось, что цель этой встречи была все той же — убе­дить фирму взять на продажу второстепенный антиквариат. В ка­честве доказательства Луначарский показал Селигману каталоги аукционов в Нью-Йорке и Калифорнии, где подобного рода анти­квариат продавался по вполне хорошим ценам. Хотя нарком про­свещения прекрасно понимал, что Селигман хочет получить ше­девры, он упорно продолжал убеждать его согласиться на предло­жение советского правительства.

 

Только исчерпав все доводы и приличия, видя несокрушимость позиции Селигмана, советские представители наконец согласились показать ему, как было сказано, «резервы». Среди них он немед­ленно узнал сокровища, виденные им во дворцах аристократии в 1910 г. Осмотр «резервов» продолжался несколько дней. Это был именно тот антиквариат, за которым Селигман приехал в СССР — картины, скульптура, прекрасная мебель, драгоценности, подсвеч­ники и канделябры из хрусталя и золота, столики, инкрустирован­ные полудрагоценными камнями. Однако ему тут же было заяв­лено, что показ не означает, что советское правительство будет продавать эти произведения искусства. В качестве экскурсии Селигману также была показана коллекция картин импрессио­нистов и постимпрессионистов из частных собраний Морозова и Щукина.

 

На своей последней встрече с Луначарским Селигман заявил, что только произведения искусства из «резервов» могут стать пред­метом сделки и после этого уехал ни с чем. Его рассказ позволяет сделать вывод, что в конце 1927 г., когда советское руководство приступало к организации массового художественного экспорта, речь не только не шла о распродаже национального музея Эрми­таж, но даже частные собрания из дворцов русской аристократии не были предметом переговоров о продаже. Руководство рассчи­тывало решить валютную проблему распродажей дорогих, но худо­жественно и исторически мало значимых «безделушек». Первый шаг в выборе западного партнера для реализации второстепенного антиквариата, однако, был сделан неудачно. Впоследствии главной фирмой, через которую будет распродаваться второстепенный (наряду с первостепенным) антиквариат станет «Торговый дом Лепке» (Rudolf Lepke House) в Германии.

 

Тем временем индустриализация шла вперед полным ходом, и валютные проблемы СССР стремительно росли. Буквально через несколько месяцев после первого визита, весной 1928 г. в офис к Селигману в Париже вновь пришла группа советских представите­лей. На этот раз без всяких околичностей Селигману было пред­ложено взять на себя посредничество в распродаже не только про­изведений искусства, показанных ему в Москве в составе «резе­рвов», но и многого другого, что ему не удалось посмотреть. Ко­лебания советского руководства по поводу продажи произведений искусства, таким образом, к этому времени были преодолены. Как стало ясно из предложения, речь шла о переправке во Францию целых составов поездов с антиквариатом, и Селигману были обе­щаны права решать, что и в какой последовательности будет от­гружено из СССР.

 

По его собственному признанию, это предложение лишило его дара речи. Однако государственный порядок, принятый во Фран­ции требовал получить одобрение, официальное или неофициаль­ное, для проведения столь широкомасштабной кампании. Селигман попросил тайм-аут. Сделке века, однако, не суждено было осуществиться. Юрисконсульт Министерства иностранных дел рекомендовал Селигману отказаться от предложения по причине пока еще напряженных дипломатических отношений с СССР (они были заключены в конце 1924 г., но многие спорные вопросы со­ветско-французских отношений все еще дискутировались), а также потому, что французское правительство не могло взять обяза­тельств физически и юридически защитить имущество СССР про­тив притязаний его прежних владельцев, многие из которых нахо­дились в парижской эмиграции. Селигман отказался.

 

Впоследствии, когда публично прошли аукционы в Германии и Австрии, включая распродажу Строгановского дворца, а особен­но после того, как были официально подтверждены продажи ше­девров Эрмитажа Государственному казначею США (Secretary of the Treasury of the USA) Эндрю Меллону (это был уже следующий этап эволюции художественного экспорта из СССР), Селигман горько жалел, что не продолжил деловых контактов с советским правительством.

 

Однако сожаление об упущенных возможностях было не един­ственным чувством, которое Селигман испытал как профессио­нальный антиквар. Признавая, что Советское правительство имело юридическое право продавать произведения искусства из Эрмита­жа, коль скоро это был национальный музей, он был шокирован, как впрочем и весь художественный мир, узнав о продаже шедев­ров. Он назвал распродажу Эрмитажа наиболее волнующим, воз­буждающим и в то же самое время разочаровывающим и сокру­шительным предприятием того времени. Сумма, полученная со­ветским правительством от продажи, была сама по себе немалой, но решить финансовые проблемы СССР с ее помощью было невозможно — пытаться сделать это, было все равно что пытаться закрыть дыру в плотине пальцем. «Но потери России были наши­ми приобретениями», — не преминул тут же добавить Селигман.