Павел Корин. Портрет П.Т. Петровой. 1922

При основании Марфо-Мариинской обители августейшая основательница видела главную ее цель в попечении о бедных. Именно это являлось основным послушанием сестер, предварительно получивших основательную духовную подготовку и прошедших практический курс ухода за больными. Посещая бедных, им нередко приходилось оказывать первую помощь, а также хлопотать о помещении тяжело больных в лечебницы.

Постепенно расширяясь, обитель со временем превратилась в целый медицинский комплекс. Сюда входили стационар на 22 кровати, которым руководил доктор А.И. Никитин. Вместе со своими коллегами – профессором А.А. Корниловым, Ф.И. Березкиным, А.Н. Мясоедовым и специалистом по массажу Ю.Н. Чернявской – он также обучал сестер уходу за больными. Все операции в больнице проводились безвозмездно. По решению настоятельницы число коек не увеличивалось, так как главная задача сестер заключалась в посещении бедных и больных вне стен обители.

Наряду со стационаром здесь открылась амбулатория для бедных с бесплатной выдачей лекарств и проведением лечебных процедур. В шести кабинетах еженедельно безвозмездно принимали больных 34 врача. Только за 1913 год их посетило более 10 000 пациентов.

При обители существовала аптека, где неимущим лекарства отпускались бесплатно, а всем остальным – со значительной скидкой.

По плану Елизаветы Федоровны, обитель должна была оказывать нуждающимся комплексную помощь – не только медицинскую, но и духовно-просветительскую. С этой целью действовала общедоступная библиотека с фондом более чем в 2000 томов. Книги выдавались бесплатно. Помимо сестер и пациентов лечебниц библиотекой пользовались около сотни москвичей со стороны. Была открыта воскресная школа для полуграмотных фабричных работниц. После уроков учениц обязательно поили чаем. Вместе с сестрами они посещали вечерние воскресные службы в Покровском храме, участвуя в общенародном пении акафистов. Каждое воскресенье в течение зимы после вечерни в храме проводились духовно-нравственные беседы для народа. За счет обители также содержались специальные комнаты для бедных фабричных работниц, с которыми постоянно жила сестра обители. Еженедельно их навещал духовник обители.

При обители был устроен приют для девочек-сирот, уходом за которыми занимались сами сестры. Нередко они, посещая нищие многодетные семьи, ютившиеся в антисанитарных условиях в подвалах и грязных углах, уговаривали родителей, которые не могли предоставить своим детям нормальное воспитание, отдать малышей в приют. Настоятельница, подавая личный пример своим единомышленницам, навещала обитателей Хитрова рынка, принадлежавших к социальному дну. Немало юных душ были в буквальном смысле избавлены от гибели благодаря ее заступничеству и помощи.

Всем воспитанницам приюта помимо светского образования давалась серьезная медицинская подготовка, позволявшая впоследствии оказаться в числе сестер. Кисти Павла Корина принадлежит портрет одной из юных воспитанниц приюта – Прасковьи Тихоновны Петровой, впоследствии ставшей его женой. Художник запечатлел девочку-подростка с серьезным взглядом больших темных глаз, в белом платочке, повязанном так, что им закрыта верхняя часть лба. Так было принято ходить всем, живущим в приюте обители.

При обители существовала столовая для бедных. Ежедневно из нее отпускалось на дом свыше 300 обедов, преимущественно бедным женщинам, обремененным многочисленной семьей. Эти женщины были лично известны сестрам, которые их регулярно посещали. Только за 1913 год, согласно отчету, было выдано более 140 000 таких обедов.

Нуждающимся, по возможности, оказывалась материальная помощь и содействие в трудоустройстве. С просьбами о помощи просительницы иногда обращались лично, а иной раз оставляли свой прошения в специальном ящике, который был установлен в углублении стены обители с внешней стороны. В год поступало до 12 000 разного рода просьб о вспомоществовании, затем проверявшихся сестрами.

Под патронатом обители существовал кружок «Детская лепта», в работе которого принимали участие и взрослые. Они собирались по воскресеньям в Николаевском дворце шить одежду для бедных детей, которая распределялась среди нуждающихся.

Все бедное население Москвы уважало начальницу Марфо-Мариинской обители, называя «великой матушкой». Благородный и благодатный труд насельниц обители привлекал к ним все большее число последовательниц. Если в самом начале в усадьбе на Большой Ордынке вместе с Елизаветой Федоровной поселилось всего шесть человек, то год спустя их насчитывалось около тридцати. К 1912 году в обители состояло 60 сестер, а два года спустя их было уже 105. Сестры делились на крестовых, то есть уже принесших обеты, испытуемых и учениц. Многих из них для служения в обители пригласила сама великая княгиня. Так, например, с Еленой Андреевной Олениной и княжной Татьяной Александровной Голицыной она была знакома по совместной работе в кремлевском складе Российского общества Красного креста.

Распорядок дня в обители был таков. После утренних молитв сестры расходились по своим послушаниям: одни направлялись в больницу, ожидая обхода врача, другие – в амбулаторию, где их ждали больные, пришедшие на уколы, массаж и другие процедуры, третьи – в школу, четвертые – на кухню и на хозяйственные работы… Два раза в неделю от 11 до 12 часов дня духовник беседовал с сестрами. Каждым постом, то есть четырежды в год, а по желанию и чаще, насельницы причащались святых Христовых таин. В 12:30 следовала общая трапеза с чтением жития дневного святого. Пища предлагалась согласно церковному уставу. В 4 часа дня все пили чай. В 5 часов начиналась вечерня с утреней, на которой присутствовали свободные от работы сестры. Под праздники и воскресные дни служилось всенощное бдение. Четыре раза в неделю за вечерней читались акафисты: в воскресенье – Спасителю, в понедельник – архангелу Михаилу и всем небесным силам, в среду – святым женам Марфе и Марии, в пятницу – Божией Матери или страстям Христовым. В половине восьмого вечера ужинали. В 21 час – общая вечерняя молитва в больничном храме, после которой, получив благословение настоятельницы, сестры расходятся по келлиям. В 22:30 ложились спать.

Для духовного укрепления сестры ежедневно в определенные часы могли ходить за советом к настоятельнице и духовнику. Всем поступающим в обитель вручались четки, и они должны были ежедневно читать сотню Иисусовых молитв: «Господи Иисусе Христе, помилуй меня, грешного!». Помимо посещения богослужений в обители насельницы обязательно ходили молиться в Чудов монастырь на дни памяти святителя Алексия Московского – 12 февраля и 20 мая, а также в храм-усыпальницу великого князя Сергея Александровича в день его кончины – 4 февраля.

Обстановка в обители была самая простая, однако Елизавета Федоровна не видела в этой простоте ничего чрезмерного. «Многие думают, что мы живем на хлебе, воде и каше, суровее чем в монастыре, – какая же тяжелая у них жизнь… Тогда как она всего лишь простая и здоровая… У нас хорошие кровати и чудесные комнатки с яркими обоями и летней плетеной мебелью», – писала она государю. Фотографии покоев великой княгини, сделанные при ее жизни, запечатлели уютную просторную комнату, отделанную с большим вкусом и изяществом.

Не только образ жизни сестер, но и характер совершения богослужений отличались скромностью и аскетизмом, что, по-видимому, всецело отвечало духовному настрою самой настоятельницы. «Сестры поют просто, по-монастырски, не в концертной манере», – писала она государю, приглашая его с семьей приехать помолиться в обитель.

«Народ, простые бедные люди, когда к ним приходят мои сестры, слава Богу, принимают их хорошо и называют “матушками”. Это большое утешение: они чувствуют наше монастырское основание. Все наши службы отправляются как в монастыре, весь труд основан на молитве», – добавляла Елизавета Федоровна в январском письме 1912 года.

В разное время богослужения в обители совершали митрополит Московский Владимир (Богоявленский), епископы Дмитровский Трифон (Туркестанов), Серпуховской Анастасий (Грибановский), Волоколамский Феодор (Поздеевский), Уфимский Нафанаил (Троицкий), Кронштадтский Владимир (Путята).

Марфо-Мариинская обитель

В последних числах мая 1912 года обитель удостоилась высочайшего визита. Император Николай II с женой и детьми проездом из Крыма посетил Москву. 28 мая царская семья побывала на месте гибели великого князя Сергея Александровича и у его гробницы в Чудовом монастыре. 30 мая, после церемонии открытия памятника Александру III у стен храма Христа Спасителя, государь и его близкие направились в Марфо-Мариинскую обитель к «тете Элле». Радушно принятые ею августейшие гости подробно ознакомились с храмами и учреждениями обители.

Помимо царской семьи в этих стенах неоднократно бывали высокие гости: королева эллинов Ольга, прусская принцесса Ирена, великие князья Михаил Александрович, Дмитрий Павлович, Константин Константинович, Дмитрий Константинович и другие члены дома Романовых.

Согласно уставу, утвержденному определением Святейшего Синода от 29 апреля 914 года за № 3680, Марфо-Мариинская обитель имела целью «трудом сестер и иными возможными способами помогать в духе Православной Христовой Церкви больным и бедным и оказывать помощь и утешение страждущим и находящимся в горе и скорби».

Этим же документом за Елизаветой Федоровной утверждалось пожизненное настоятельство, с назначением в дальнейшем преемницы по своему личному выбору. Настоятельница руководила всей деятельностью обители, ей также принадлежало право избирать духовника, с представлением его кандидатуры на утверждение митрополита Московского, назначать благочинную, старших сестер и других должностных лиц. Она же принимала окончательное решение о зачислении новых сестер.

Как гласил устав, «в сестры обители милосердия принимаются лица, достигшие 21 года, и до 40 лет, православные, грамотные, достаточно крепкого здоровья и желающие посвятить во имя Господа все свои силы служению страждущим, больным и неимущим. Число сестер обители милосердия зависит от ее денежных средств и от развития ее деятельности.

Лицо, желающее поступить в число сестер обители милосердия, подает о том заявление на имя настоятельницы, с приложением подписки о согласии подчиниться испытанию, исполнять все установленные правила и о желании посвятить себя достижению целей обители милосердия.

Как сестры, так и испытуемые и ученицы исполняют все работы по обители милосердия и всякие обязанности и поручения, возлагаемые на них настоятельницей. Труд свой они несут бесплатно и всякое вознаграждение, получаемое ими за работу в качестве сестры, они обязаны полностью передавать обители милосердия. Сестры не могут принадлежать ни к каким организациям, политическим или иным, и обязаны оказывать всем нуждающимся одинаковое участие».

Настоятельница могла в любой момент отказаться от своей должности и, по желанию, перейти в разряд рядовых сестер или жить в обители милосердия на покое до своей смерти. Предполагалось, что в будущем будет устроен скит вне Москвы, куда потрудившиеся сестры, по желанию и с согласия совета обители, смогут удаляться и, постригшись в мантию, проводить последние годы своей жизни в молитве и исключительном служении Богу.

Уставом за обителью закреплялось право для «наилучшего достижения своей цели… учреждать, с надлежащего разрешения, различные благотворительные и просветительные учреждения». Очевидно, что настоятельница имела самые обширные планы по дальнейшему распространению накопленного в обители уникального опыта служения ближним.

13 апреля 1916 года митрополит Московский Макарий совершил Божественную литургию в храме Марфо-Мариинской обители и благодарственный молебен по случаю исполнившегося 25-летия со дня вступления Елизаветы Федоровны лоно Православной Церкви. Как отмечалось в «Московских церковных ведомостях» (1916, № 17), участвовавший в богослужении в обители известный московский проповедник протоиерей Иоанн Восторгов, обращаясь к верующим, отметил, что жизнь княгини свидетельствует об истинности ее веры. «Православия нельзя теперь от нее взять даже ценою мученической смерти», – говорил отец Иоанн». Спустя совсем немного времени жизнь подтвердила правоту слов отца Иоанна, также принявшего мученический венец от рук богоборцев.

5 мая 1916 года Московская городская дума отметила 25-летие пребывания в Москве великой княгини Елизаветы Федоровны. Многих похвал была удостоена ее благотворительная деятельность, которая «приняла широкий общественный характер, в особенности в период русско-японской войны и нынешней (Первой мировой войны. – О.К.)».

26 августа 1917 года в Покровском храме была освящена нижняя церковь-крипта во имя архистратига Божия Михаила и всех Небесных сил бесплотных. Она предназначался для упокоения сестер. Приглашенный расписывать храм молодой художник Павел Дмитриевич Корин по желанию великой княгини перед началом работы специально предпринял поездку в Ростов Великий и в Ярославль для знакомства с древними фресками соборов. В сентябре 1917 года «Московский листок» – одна из самых популярных газет в России конца XIX – начала ХХ века, выходившая тиражом в десятки тысяч экземпляров, – извещала читателей о состоявшемся освящении третьего храма обители. «Внутри (храм) отделан весьма благолепно. Иконостас в древнем стиле покрыт басмой, образа в византийском стиле. В алтаре старинные иконы в серебряных ризах; ценная утварь из серебра. Торжество возглавил настоятель храмов обители протоиерей Митрофан Сребрянский, пели сестры-послушницы».

Путеводитель по Москве 1917 года так описывал внешний облик обители. «Все постройки выдержаны в одном стиле и являются плодом вдохновения археологического вкуса современного художника-строителя, академика А. В. Щусева. Следует вглядеться во все детали. Прекрасна по очертанию арка главных входных ворот. В старинном духе выполнены кладка ворот, звезда в кирпичной стене, навес над кружками для лепты, замок, каменная тесаная скамья у входа. Все переносит в идеализированную старую Русь. Сами ворота – деревянные, с прорезными фигурными четырехугольниками – позволяют бросить взгляд внутрь обширного владения, дающего впечатление нестеровского пейзажа. В центре стоит небольшой храм, представляющий собой как бы возрождение старинного московского стиля, в духе церкви Спаса на Бору. Церковь “не стремится ввысь, к небу, она вся низкая, приземистая, вросшая в землю, к земле привязывающая”. По стенам снаружи кое-где разбросаны скульптурные орнаменты. Большая центральная глава храма – темная, крытая листами железа, скованными гвоздями; малые главки у пристроек – густо-синие, вытянутой формы. Земному, трудовому характеру храма соответствует и внутреннее убранство его, дающее “ощущение умиротворенности, человечески простой и доступной святости”, и его роспись, работа М.В. Нестерова, не способного к религиозному пафосу (тогда Нестеров становится холодным), зато умеющего просто и проникновенно передавать бессознательную религиозность простого русского народа и грустную нежность северного русского пейзажа».

Обитель, ее храмы и богослужения вызывали восхищение современников. Это был единый гармоничный ансамбль, внешность которого, очевидно, полностью соответствовала внутреннему строю души самой Елизаветы Федоровны. «На всей внешней обстановке обители, и на самом ее внутреннем быте, и на всех вообще созданиях великой княгини лежал отпечаток изящества и культурности не потому, чтобы она придавала этому какое-либо самодовлеющее значение, но потому, что таково было непроизвольное действие ее творческого духа», – свидетельствовал в воспоминаниях лично знавший великую княгиню митрополит Анастасий (Грибановский).

С началом Первой мировой войны больница обители стала воинским лазаретом. Великая княгиня возобновила свою деятельность по организации помощи фронту, устройству госпиталей, аптечных складов, формированию санитарных поездов, отправки на фронт походных храмов. Ежедневно посещая раненых в госпиталях, утешая и ободряя их ласковым словом, она, вместе с тем, не оставляла своих забот в обители. Нередко сон Елизаветы Федоровны продолжался не более трех-четырех часов. Остальное время занимала помощь страждущим, у постели которых она порой проводила долгие часы, и усердная молитва. Ежедневный труд, сопряженный с немалыми физическими и эмоциональными нагрузками, начальница обители воспринимала как возможность исполнить свой христианский долг.

***

Революционные потрясения пресекли благие начинания подвижницы. Начало трагической смуты в Российской империи сказалось и на жизни обители. Ее налаженное и крепкое хозяйство стало приходить в упадок. С нарастанием революционной анархии некогда богатая и процветающая Россия столкнулась с ужасающим дефицитом. Уже не хватало продовольствия и медикаментов. На бинты для раненных солдат, лежавших в лазарете, пришлось пустить постельное белье. Нередко в обитель врывались шайки мародеров, и лишь с огромным трудом, благодаря стойкости и мужеству Елизаветы Федоровны, удавалось отстоять от разграбления имущество обители. Несмотря на трудности, по ее примеру отказывая себе практически во всем, сестры продолжали каждодневную работу.

После Октябрьского переворота членам бывшей императорской семьи оставаться в России становилось небезопасно. Великой княгине, состоявшей в близком родстве со многими монархами Европы, неоднократно предлагали выехать за границу. Однако она отказалась покинуть обитель, решившись разделить судьбу народа страны, которую считала своей второй родиной. Пришедшие к власти большевики первое время терпимо относились к обители и даже порой передавали продовольствие и медикаменты для раненых солдат, лежавших в лазарете. Несмотря на заключение под стражу царской семьи, Елизавета Федоровна оставалась на свободе и продолжала свою деятельность.

Однажды группа лиц пыталась арестовать великую княгиню по подозрению в хранении оружия и укрывательстве немцев, однако благодаря вмешательству отца Митрофана, в котором один из пришедших узнал любимого полкового священника, ареста удалось избежать.

Вместе с тем, дни относительно мирной жизни обители были уже сочтены. Трагическая развязка не заставила себя долго ждать.

24 апреля (7 мая по н. ст.) 1918 года, на третий день после праздника Пасхи, Елизавета Федоровна была арестована. В тот день обитель посетил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Тихон, отслуживший в Покровском храме молебен. Немного времени спустя в обитель нагрянули вооруженные люди, потребовавшие от Елизаветы Федоровны следовать за ними. Поводом для ареста послужило близкое родство с императрицей Александрой, препроводить к которой пообещали великую княгиню. На сборы было дано не более получаса. Настоятельница успела лишь собрать сестер и дать им последнее благословение. За своей духовной матерью добровольно последовала ее келейница, инокиня Варвара Яковлева. После долгих месяцев заключения, в ночь на 5/18 июля, великая княгиня вместе с инокиней Варварой были живыми сброшены в Нижне-Селимскую шахту, находившуюся в лесу, в 12 километрах от Алапаевска Верхотурского уезда Пермской губернии. Вместе с ней мученическую кончину претерпели шесть человек: великие князья Сергий Михайлович, Иоанн, Константин и Игорь Константиновичи, князь Владимир Палей и секретарь Сергия Михайловича Феодор Ремез. Младшему из них – князю Владимиру Палей – было 18 лет. Примечательны обстоятельства мученической кончины великой княгини. Как установило следствие, произведенное при занятии Алапаевска частями Белой армии, до последних минут жизни она старалась облегчить страдания близких и даже перевязала своим апостольником раны Иоанна Константиновича.

24 октября 1918 года состоялось обретение останков в шахте и их захоронение в склепе Свято-Троицкого собора города Алапаевска. Тогда выяснилось, что пальцы правой руки извлеченных из шахты тел княгини и ее спутницы навсегда остались сложены для совершения крестного знамения. 14 июня 1919 года товарный вагон с останками алапаевских мучеников в составе поезда, на котором эвакуировались части отступающей Белой армии, по Восточно-Сибирской дороге отправился в Читу. Останки сопровождал игумен Серафим (Кузнецов), принявший деятельное участие в их дальнейшей судьбе. 19 августа они прибыли в Читу и в течение полугода находились в Покровском женском монастыре. 10 марта 1920 года все гробы с телами были доставлены в Пекин. Как свидетельствовал игумен Серафим, по дороге в Китай из гроба великой княгини истекала благоуханная влага, которую присутствующие бережно собирали в бутылочки. Во время остановки в Харбине останки мучеников были еще раз подвергнуты освидетельствованию, в ходе которого оказалось, что тело великой княгини Елизаветы по прошествии года осталось нетленным, а только высохло.

3 апреля 1920 года останки жертв алапаевской трагедии были приняты главой Русской духовной миссии в Китае архиепископом Иннокентием и с почестями погребены на русском кладбище, в новом склепе, у храма преподобного Серафима Саровского. 17 ноября того же года при содействии сестры великой княгини, принцессы Виктории Баттенбергской (маркизы Мильфорд-Хевен), гробы с телами Елизаветы Федоровны и инокини Варвары доставили пароходом в Шанхай, а оттуда – в Порт-Саид. До 9 февраля 1921 года тела великой княгини и инокини Варвары оставались в греческой часовне Порт-Саида, а затем поездом были доставлены в Иерусалим. 15 февраля тела поместили в крипте русского храма равноапостольной Марии Магдалины в Гефсиманском саду. Шесть дней спустя чин погребения великой княгини и ее спутницы совершил Блаженнейший Патриарх Иерусалимский Дамиан.

60 лет останки великой княгини Елизаветы Федоровны и инокини Варвары почивали в склепе-усыпальнице храма Марии Магдалины. В 1981 году Русская Православная Церковь за границей прославила их в лике преподобномучениц. 1 мая 1982 года, в неделю жен-мироносиц и в день празднования 100-летия Императорского Православного палестинского общества, святые мощи преподобномучениц с подобающими почестями перенесли из склепа в верхний храм, где поместили в беломраморных раках по обе стороны от алтаря – справа великая княгиня, слева – инокиня Варвара.

***

Любимому детищу великой княгини суждено было сполна испытать на себе тяготы послереволюционного лихолетья. Однако поначалу сестры не теряли надежды на то, что обитель сможет выстоять и выжить в условиях большевистского гнета. Все так же шли люди на Большую Ордынку за утешением, лечением и помощью. Все так же совершались вседневные богослужения в Покровском храме.

В мае 1921 года москвич Н. Окунев оставил в своем дневнике, ставшем документальным свидетельством о жизни первопрестольной в первые годы советской власти, такую запись: «Был сегодня еще впервые в новой церкви Марфинской обители, учрежденной вел. кн. Елизаветой Федоровной. Был впервые, и пожалел, что не был там десятки раз. “Обитель”, а вернее уголок благотворения и милосердия к страждущему и неимущему, устроенный на старинной замоскворецкой улице – Большой Ордынке, в садах и хоромах вымерших или разорившихся купцов-богатеев. Среди нескольких солидно, но не стильно построенных каменных домов, содержащихся, как видится, и сейчас в большом порядке, между обширного двора, похожего на сад, и большого, как парк, сада, не так давно построена небольшая церковь в стиле древних псковских храмов. Туда-то я и пошел, не будучи еще уверен, что там есть службы. Думалось, что она, как в некотором роде “придворная”, закрыта или превращена какой-нибудь клуб. Но – слава в вышних Богу – там все в таком порядке и такой подобающей Божьему дому обстановке, что невольно благодарно вспомнишь и храмосоздательницу, и тех советских чиновников, которые сохранили в полной неприкосновенности художественную прелесть этого чудного храма и допустили сестер обители к хозяйствованию этой достопримечательности московской. Вероятно они, а также причт храма – те же, которые подобраны были и при самой Елизавете Федоровне. Один священник митрофорный, другой – помоложе, с магистерским крестом, оба такие чинные, “тихоструйные”, благоговейные, представительные; дьякон с протодьяконским орарем, молодой еще, но хорошо ведущий свое дело и басящий в такую меру, которая как раз подходит к общему строю придворно-монастырского чина.

Хор состоит из 20 тонко подобранных женских голосов. Пели замечательно стройно и задушевно. Пели, вероятно, песнопения таких композиторов, которые черпали свое вдохновение в древних русских напевах. И, в общем, незабываемый ансамбль: архитектура Покровского или Щусева, живопись Васнецова и Нестерова, а к этому алтарные и клиросные действия и звуки во вкусе “тишайших царей” или “благоверных цариц”. Ах, как хорошо! Елизавета Федоровна оставила по себе памятник такой светлый, христиански-радостный и кроткий, такойобаятельный по красоте замысла и исполнения, который так и говорит, что эта женщина – подлинная христианка, красивая душой и разумом. Я думаю, что при устроении храма и врачебницы и вообще этой обители “жен-мироносиц”, она потрудилась больше всех, внеся туда огромные средства, хозяйственность и изысканный вкус. И чем больше пройдет времени, тем более ее заслуга перед религией, страждущими и Москвой будет расти и вырастет в вечную ей добрую память».