Оказывается палаточные лагеря существуют не только для тех, кто покидает Украину, - многие стремятся в обратном направлении. Корреспондент "Накануне" побывал в одном из таких перевалочных пунктов.

В лагерь ополченцев мы приезжаем поздно вечером и сразу попадаем на вечернюю молитву. Под тихий и напевный речитатив — осматриваемся. На молитве десяток человек стоят вокруг стола, на котором лежат ящики с гуманитарной помощью, банки тушенки, коробки с рациями, большой нож и молитвослов. Молящиеся все в камуфляже, кто-то стоит в разгрузке, все мужчины на вид очень крепкие, возраст от 25 до 40. На стене портреты русских полководцев и казачьих атаманов и пара икон. Возле «гуманитарки» лежит маленькая папаха — это, кроме атаманов, единственный атрибут казачьего войска. Ряженых казаков с саблями, в казачьих мундирах, тут явно нет. По количеству спальников на полу ясно, что спят ребята прямо здесь, в зале.

Молитву прерывает звон посуды из соседней комнаты, молиться вышли не все. Впрочем, обычное мирское вечернее правило давно прочитано, и уже по-монастырски читают акафисты и псалмы. Те, кто собрался, к молитве относятся всерьез. Через какое-то время в зал заходит высокий, жилистый мужчина с затасканным томиком «Молодой гвардии» в руках, крестится и тоже присоединяется к молитве. Как мы узнали потом, пока ребята молятся, украинские войска уже бомбят Краснодон — родину героев «Молодой гвардии».

Через полтора часа длинное вечернее правило закончено. Идем на улицу мимо кухни, где сидят еще несколько молодых парней и ведут спор одновременно о ленинградском роке и режиссере Никите Михалкове и его последних «Утомленных солнцем» и едят галеты с чаем. Тушенка и галеты — основной рацион. Никаких бутылок из-под алкоголя. Видно, что действует сухой закон. Общаются между собой тихо.

После долгого выяснения личности корреспондента Накануне. RU и совещания с командиром, к нам выходит бородатый мужчина лет сорока в белой бандане:

— Меня зовут Странник, начальник штаба согласился с тобой поговорить. Посиди пока тут, говорит мужчина, указывая на пенек во дворе.

Начальник штаба Григорий — широкоплечий мужчина с большими натруженными руками и военной выправкой, который, впрочем, в мирной жизни, скорее, был бы принят за дальнобойщика, чем за силовика. К слову, во дворе и в доме, где сидят ополченцы, вообще нет никого, в ком можно было бы с уверенностью опознать действующего военного.

— В отряде есть люди со всей России. Все добровольцы. Мусульмане тоже есть, — отвечает начштаба Григорий, предвосхищая первый вопрос.

— Большинство верующие, есть и мусульмане. Есть казаки и есть неказаки. Но все поверенные, — добавляет Странник и оставляет нас вдвоем с начальником штаба.

— И как вы срабатываетесь?

— Мы прошли слаживание. Две недели в тренировочном лагере.

— Две недели? Этого достаточно?

— Здесь спецотряд. Все служившие. В спецотряд других не берут. Половина личного состава участвовала в боевых действиях в различных горячих точках.

— Начштаба в условиях партизанской войны — это что?

— Командир — самое первое лицо. На мне карты, разработка операций, внесение предложений по решению боевых задач.

— Вы уже были на той стороне?

— Еще нет. Ждем перехода.

— С переходом проблемы есть?

— Нет никаких проблем.

— А боевая задача уже поставлена?

— Да.

— Вообще кто этим занимается, есть ли какое-то центральное командование?

— Мы подчиняемся непосредственно Стрелкову. Но вообще, как ты сам заметил, идет партизанская война, поэтому тут, наверное, нельзя говорить о том, что есть какой-то один центр. В этом есть свои плюсы и свои минусы.

— А почему вы сами пошли на войну? Почему ребята пошли?

— Я посчитал, что после второго мая 2014 года, когда произошла трагедия в Одессе, моей стране объявлена война. Ну и в Донецке у меня есть родственники. Они, кстати, сидят там в подвале и верят Турчинову и Порошенко.

— И вы все равно идете за них воевать?

— Да, а как еще?

— А остальные ребята?

— У каждого свои мотивы. У кого-то родственники пострадали, кто-то просто идет защищать страну от американской экспансии.

— Когда выезжал из Новосибирска к вам, мне одна милая девушка-инженер сказала, что не против американской экспансии, будет, мол, повод английский подтянуть.

— И это повод не воевать?

— Что вам есть противопоставить украинской армии сейчас?

— Трусливая тактика противника понятна. Тяжелое вооружение, авиация и численность. Противопоставить этому что-то, кроме храбрости и умения, сложно. Нам реально не хватает тяжелого вооружения. Должен быть адекватный ответ.

— Ввод войск?

— Нет, нехватка тяжелого вооружения острая. Говорят, сейчас к границе подошло 30 танков. Что ты с ними сделаешь? С гранатой кумулятивной на танк ты не пойдешь. Даже не подойдешь к ним.

— А войска вводить не стоит, как вы считаете?

— Россию провоцируют на войну. Ввести войска — повестись на провокацию.

— Ну, многие, кто прочитает ваше интервью, скажет, что раз вы здесь, значит Россия уже в войне этой.

— Нет, мы — не Россия, мы — добровольцы. Мы сами встали, кто откуда и пошли на эту войну, по личным мотивам. Кто мне, например, может помешать, если я хочу идти воевать?

В этот момент словно по заказу раздается гром.

— Дождь что ли начинается?

— Какой дождь, гаубицы! Пять километров отсюда. Бьют рядом.

— Обстреливают нашу территорию?

— Не знаю пока.

Подходит командир отряда, после совещания тут же на пеньке, принимается решение отправиться с двумя ополченцами на границу.

Командир и двое бойцов уезжают.

— А оружие они взяли?

— У нас нет оружия. Только ножи.

— И они с ножами поехали туда?..

— Выходит, так. «Погранцы» позвонили, попросили усиления, мы не можем им отказать.

Пока у границы громыхает, начальник штаба рассказывает о проблеме доставки гуманитарных грузов через границу.

Как только груз доходит до Донецка, на него — как саранча налетает. Отправлять надо через проверенные каналы и адресно. Лучше всего доставляет группа, которая состоит из женщин. У них не было ни одного прокола.

— Прокола?

— Ну, всегда добираются живые и с грузом.

Кроме бандеровцев, на дорогах бандиты, мародеры, там Дикий Запад. Происходит это понятно почему, есть царьки на той стороне, которые возомнили, что все могут и все им позволено. Пономарев в Славянске не зря же был снят. Но эта проблема решается. Лично мне кажется, что без единого центра управления воевать уже нельзя. При всех плюсах партизанской войны в условиях того, что она затягивается, нужно формировать такой центр. Азы: управление, связь, обеспечение тыла.

Снова гремит. Уже ближе. Вдалеке отчетливо раздались пулеметные очереди.

— А вот это в двух километрах уже упало, — говорит начальник штаба и уходит пить чай.

Подходит молодой доктор с бородой в плотном белом вязаном свитере поверх камуфляжа.

— Вы, правда, из Москвы приехали на войну?

— Началось все с «гуманитарки» на Воробьевых, нужен был человек, который разбирается в медикаментах, которые несут, а потом тут оказался, в ополчении. Отец, военный, молчит. А мать переживает, говорит, что все, теперь я террорист. У вас, говорит, бандитская шайка. Короче, пропаганда и в Москве работает.

— Оставался бы в Москве, деньги зарабатывал, врачи в столице хорошо получают вроде.

— Да, а я сразу после сдачи диплома в медуниверситете сюда. Хотел поступать в ординатуру после экзаменов, но как Пирогов говорил: «Хочешь познать врачебное искусство — отправляйся на войну». Он же антисептику принес нам во время Крымской кампании.

— Журналист, да? — прерывает разговор с врачом дюжий казак в папахе, читавший молитвы в зале.

— Напиши, что четверо суток трубить о погибших журналистах по всем телеканалам, когда каждый день убивают мирных жителей, это не дело. Когда ветеранов Великой Отечественной вкатывают в асфальт. Они, конечно, герои, журналисты эти, но надо знать меру. Ведь ветераны еще большие герои.

Разговорились с казаком, оказалось, что с вахты в Нягани он поехал в Москву, где на войну его благословил один из оптинских насельников.

— Я бы тоже мог бы домой в свою станицу вернуться. Леди себе найти какую-нибудь. Детей нарожать. Но святые старцы все правильно предсказали, все сбывается, вот поэтому я тут, по Божьему промыслу. Это все Господь попустил. Знаешь, нет ничего сложного — взять автомат и сюда прийти. На войне оказаться тоже несложно, а пулю получить еще проще. Главное, с каким настроем в душе своей ты сюда идешь. Брань эта — видимость только. Главная брань у нас всех сейчас внутри. Главный твой враг — это не бандеровец или американец, а это ты. Вот ты, например, эти свои палочки бросить не можешь, — сказал он и показал на пачку сигарет.

Возвращается командир и двое бойцов. По его словам, этой ночью на одном из КПП, за который шел бой, ополченцы вытеснили украинцев к границе с Россией. К нашему КПП подошли украинские части и попросили «о взаимодействии», в котором им было отказано. Как рассказали той ночью ополченцы, в эфире командование несколько раз повторяло приказ для наших погранпостов «не стрелять» (уже утром в одной из пограничных больниц врач рассказала, что ночью туда привезли четверых раненых «бандеровцев» — пытались нелегально проникнуть через границу).

К дому, где разместились ополченцы, с ревом подъехал джип, из которого доносилось: «Екатеринбург, включай динамики! В одну обойму, из одного дула, Ощути силу совместного раздува». Молодые люди шумно вывалились из автомобиля и пошли в соседнее кафе праздновать пятницу. В целом, приграничный городок жил бурной ночной жизнью, по улицам летали автомобили, в заведениях было полно народу. Молодежь гуляла в местном парке, не обращая внимания, что в ночном небе то и дело вспыхивали красные вспышки и летали трассера.