«Наши улицы стали улицами безумного ужаса. Детей боимся выпускать: много пропадает детей безвозвратно... Сумерки, вечера, ночи - сплошное мучение. В 6 часов вечера люди боятся ходить по тротуарам, а стараются идти по середине дороги: на идущих по тротуарам «через заборы накидываются арканы и... Человек охотится за человеком. Человек боится человека как страшного зверя», - так писали Ленину крестьяне Самарской губернии в 1922-м году. Никогда ещё в своей истории Россия не переживала столь кошмарного голода.

Мором были охвачены даже всегдашние житницы государства. Официальные «Известия» в статье «Голод на Украине» сообщали следующие цифры: «На 1 мая (1922 г. - А.П.) всего числилось на... Украине 3.793.481 человек голодающих, из них 1.940.000 детей до 16-ти летнего возраста. К концу мая, по неполным сведениям, количество голодающих по всей Украине доходило уже до 4,218.270 чел. Таким образом, при общем количестве населения в голодающих губерниях 9.669.300 чел, голодает свыше 40 процентов всего населения этих губерний». На Тереке, как свидетельствует другое сообщение «обессилевшее от голода крестьянство и казачество пасется стадом по степи, ест мак… В некоторых местах Помголы, за отсутствием надлежащих продуктов питания, начали выдавать тот сорт жмыха, который обычно шел для топлива».

Украина, Крым, Кубань… Эти изобильные земли цвели и плодоносили даже в Гражданскую войну. И, вот, через два года большевистской власти Царь-Голод собирал здесь, равно как и по всей остальной России, страшную жатву. Люди вымирают целыми деревнями. Дороги завалены мертвецами, которых некому похоронить. Случаи людоедства становятся повсеместны. Но, несмотря на это, население удушается налогами, среди которых выделяется «голодный налог». Бессовестные «Известия» поясняют: «помощь голодающим есть не что иное, как самопомощь». На самом деле, налоги и пожертвования, поступающие со всего мира, идут, большой частью, отнюдь не голодающим. За счёт них живёт и процветает Коминтерн, на нужды которого будут употреблены, в частности, многие сокровища российских музеев.

Церковь, следуя призыву Патриарха, всеми силами старается помочь голодающим, жертвуя собранные за века ценности. Но власти подобная добровольная жертва не нужна. Она поднимает престиж церкви и мешает расправе с ней. Поэтому через считанные дни после воззвания Патриарха выходит постановление о принудительном изъятии церковных ценностей. Данное постановление имело целью спровоцировать верующих на выступление против власти. Поэтому и изымали посланные разорители не только неосвящённые предметы, которые Церковь и без того отдавала сама, но и освящённые, использование которых не для богослужебных целей строго воспрещено канонами, как святотатство.

Провокация удалась. Кое-где вспыхивают волнения. Правда, обходится без серьёзных столкновений. Самое громкое происходит в Шуе. Там в стычке с конной милицией и солдатами убиты четверо прихожан, защищавших свой храм. Это-то по меркам тех лет заурядное происшествие и вызвает ликование Ленина, вылившееся в его известном письме Молотову, в котором «самый гуманный человек» формулирует задачу: «Сейчас победа над реакционным духовенством обеспечена нам полностью. Кроме того, главной части наших заграничных противников среди русских эмигрантов за границей, т.е. эсерам и милюковцам, борьба против нас будет затруднена, если мы, именно в данный момент, именно в связи с голодом, проведём с максимальной быстротой и беспощадностью подавление реакционного духовенства. (…) На съезде партии устроить секретное совещание всех или почти всех делегатов по этому вопросу совместно с главными работниками ГПУ, НКЮ и Ревтрибунала. На этом совещании провести секретное решение съезда о том, что изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть проведено с беспощадной решительностью, безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем больше число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать».

Так началась новая фаза борьбы с Церковью. Вскоре фабрикуется т.н. «дело 54-х», по которому обвиняются 54 священнослужителя и мирянина, препятствовавшие изъятию церковных ценностей. Свидетелем по этому делу допрашивается сам Патриарх. В суде Святейший держится с таким достоинством, что даже советские газетчики не смеют писать о нём в неуважительных тонах. Так фельетонист Кольцов пишет в «Правде»: «Патриарх смотрит на бесцеремонный вызов и допросы его свысока. Он держится с достоинством. Но мы присоединимся к грубому святотатству Московского трибунала и вдобавок к судебным вопросам бухнем ещё один, ещё более неделикатный вопрос: откуда такое достоинство у патриарха Тихона?»

Вскоре Святитель Тихон был арестован вторично и заточён в Донской монастырь.

В отсутствие Патриарха в церкви нарастает смута. Поддерживаемые властью обновленцы перешли в решительное наступление.

Ядро будущей обновленческой т.н. «Живой церкви» сформировалось ещё в 1905г., когда группа духовенства присоединилась к революции. Из нее в Петербурге образовался левый кружок, известный под названием «тридцати двух священников». В первые дни революции 17-го эта группа решила организовать всё «прогрессивное» церковное общество во «Всероссийский Союз демократического духовенства и мирян». На первом месте у этого общества стояли цели революции и установление республиканского образа правления, а на третьем - реформа в Церкви. Председателем избрали священника Димитрия Попова, а секретарем протоиерея Александра Введенского. «Демократы» в рясах ораторствовали на митингах, кляня историю собственной страны, на своих службах пели «Многие лета благовернейшему Совнаркому». Название «Живая церковь» обновленцы получили после выпуска одноимённого журнала, подготовленного настоятелем Гребневской церкви на Лубянке Калиновским, через несколько месяцев после того снявшим с себя сан и всю оставшуюся жизнь подвизавшимся на поприще антирелигиозной пропаганды.

«Разными путями, но мы идём к одной цели: к устроению царства Божия – Социализма – на земле», - проповедовали «живцы». Ах, как ещё будет востребован этот лозунг в скором будущем, когда в храмах станут петь исполать «богоданным» вождям богоборческой тирании. Целая псевдобогословская концепция родится из этого лозунга в 60-е годы, когда митрополит Никодим (Ротов) выдвинет теорию, согласно которой Христос на Кресте «всыновил» Себе не только верных Ему в лице Иоанна Богослова, но всех вообще людей, независимо от отношения к Нему, ко Христу, и «неверующие братья» на деле делают Божие дело, строя коммунизм, как прекрасное общество, как «Царство Божие на земле», тогда как Православная Церковь плетется в хвосте этого «Божия дела», мешая ему, погрязая в таком «духовном эгоизме», как монашество.

Но пока ещё рано. В 1922г. обновленцы только идут на штурм. Свою цель они формулировали ясно: «Мы решили остаться в Церкви, чтобы взорвать патриаршество изнутри».

Вскоре после ареста Патриарха главари обновленцев под предводительством Введенского явились к нему ночью с требованием де-факто передать им власть. Вот, как описывает это в своём труде «Русская Церковь перед лицом господствующего зла» епископ Григорий Граббе: «Они сообщали, что патриаршее управление совершенно лишено возможности функционировать и фактически закрыто.

Проф. Титлинов, старавшийся описать все происходившее тогда в облагороженном виде, пишет: "Патриарх согласился на предъявленное ему требование о сложении с себя управления Церковью, написав резолюцию о передаче власти до созыва собора одному из старейших иерархов — Митрополитам Ярославскому и Петроградскому.

Самый же процесс передачи дел он поручил той самой группе духовенства, которая к нему явилась. Но инициаторы церковной оппозиции не удовлетворились такой ролью, продолжает Титлинов, а пошли дальше. Они образовали из себя временную церковную власть и затем уже вошли в переговоры с названными Патриархом заместителями, предложив им свои условия". (…)

Сам Патриарх в послании 15-го июля 1923 года писал, что явившаяся к нему группа из трех священников "под видом забот о благе Церкви", подала ему вышеприведенное заявление и далее сообщал: "Мы уступили их домогательствам и положили на их заявление следующую резолюцию: "Поручается поименованным ниже лицам, то есть подписавшим заявление священникам, принять и передать Высокопреосвященному Агафангелу, по приезде его в Москву, синодские дела при участии секретаря Нумерова".

Еще за два дня до этой резолюции 16-го мая 1922 года, Патриарх уже послал грамоту Митрополиту Агафангелу, вызывая его в Москву для временного возглавления церковного управления до созыва собора. Он писал: "На это имеется согласие гражданской власти, а потому благоволите прибыть в Москву без промедления".

Однако, присутствие Митрополита Агафангела могло помешать планам захвата власти обновленцами, с которыми он не соглашался сотрудничать. Поэтому, данное Патриарху согласие гражданских властей оказалось отмененным. Митрополит не смог выехать из Ярославля в Москву. Между тем, обновленцы воспользовались резолюцией Патриарха, чтобы фактически овладеть церковной властью. (…)

Группа священников, уполномоченных только содействовать передаче патриарших дел Митрополиту Агафангелу, сама себя в тот же вечер переименовала в Высшее Церковное Управление и самочинно присвоила себе высшую административную власть в Русской Церкви».

Первой жертвой самозваного ВЦУ стал митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин. По возвращении в Петроград Введенский наведался к нему и объявил о создании нового управления и назначении его, Введенского, делегатом от этого управления по Петроградской епархии. Владыка отказался признать самозванцев и отлучил Введенского от Церкви. Советские газеты бесновались: «Митрополит Вениамин осмелился отлучить от Церкви священника Введенского. Меч пролетариата тяжело обрушится на голову митрополита».

Через несколько дней Введенский явился к Митрополиту вновь. Но уже в сопровождении бывшего председателя петроградской ЧК и петроградского коменданта Бакаева. Они предъявили Митрополиту ультиматум: либо он отменить свое постановление о Введенском, либо против него и ряда духовных лиц будет создан процесс в связи с изъятием ценностей, в результате которого погибнет и он, и близкие к нему люди. Митрополит ответил категорическим отказом и был арестован. Во время обыска Введенский подошёл к Владыке под благословение, но получил холодный ответ:

- Отец Александр, мы же с вами не в Гефсиманском саду.

Арестованного митрополита ВЦУ уволило с петроградской кафедры. Вместе с ним перед судом предстали ещё несколько десятков человек. Десятерых из них во главе с самим Владыкой трибунал приговорил к смертной казни, остальные получили разные сроки заключения…

Вскоре, презрев кровь мучеников, поставленный на петроградскую кафедру «Живой Церковью» архиепископ Алексий Симанский, будущий второй советский патриарх, отменит указ об отлучении новоявленного иуды протоиерея Введенского.

Между тем, к самозваному ВЦУ начали примыкать отдельные представители духовенства. Одним из первых новую власть признал митрополит Сергий (Страгородский). Как отмечает епископ Григорий Граббе: «Этой изменой Православию митрополит Сергий на некоторое время приобрел себе свободу и спокойствие, но своим пагубным примером внес в Церковь много соблазна».

Между тем, на защиту Патриарха встало международное сообщество, голос которого ещё имел вес для Советов. Расстрелять Святейшего так же, как митрополита Вениамина, не выходило. В то же время сам Патриарх чувствовал, что без него, пастыря, волки-обновленцы окончательно рассеют паству. Разрушат Церковь. 16 июня 1923г. Святитель Тихон обратился в Верховный суд со следующим заявлением: «…будучи воспитан в монархическом обществе и находясь до самого ареста под влиянием антисоветских лиц, я действительно был настроен по отношению к советской власти враждебно, при чем враждебность из пассивного состояния временами переходила в активные действия, как то: обращение по поводу Брестского мира в 1918 году, анафематствование в том же году власти, возражения против декрета об изъятии церковных ценностей в 1922 году. Все мои антисоветские действия, за немногими неточностями, изложены в обвинительном акте заключения Верховного суда.

Признавая правильность решения суда о привлечении меня к ответственности по указанным в обвинительном заключении статьям Уголовного кодекса за антисоветскую деятельность, я раскаиваюсь в этих проступках против государственного строя и прошу Верховный Суд изменить мне меру пресечения, то есть освободить меня из под стражи.
При этом я заявляю Верховному Суду, что я отныне советской власти не враг. Я окончательно и решительно отказываюсь как от зарубежной, так и от внутренней монархическо-белогвардейской контрреволюции».

Эта была вынужденная уступка власти, после которой Патриарх оказался на свободе и смог, наконец, заняться наведением порядка в Церкви. Как пишет епископ Григорий Граббе: «…после годичного заключения, видя полный развал в Церкви, Патриарх решил, что не имеет больше практической возможности проявлять себя в вопросах государственных. Тогда он, не отрекаясь от принципов св. Руси, отказался от неосуществимых для него функций народного вождя, а стал ограничиваться только каноническим управлением Церкви. Все другие вопросы, как бы важны они ни были в его глазах, он как бы вынес за скобки, сосредоточив все внимание только на самом главном: спасении Церкви от обновленческой реформации».

Принявшие ВЦУ архиереи и священники поспешили к Святейшему с покаянием. Вчерашние обновленцы были обязаны каяться всенародно, а принадлежавшие «Живой церкви» храмы освещались заново. Среди кающихся был и митрополит Сергий, своим примером увлекший на сторону «живцов» многих представителей духовенства. Узнав о его покаянии, последний оптинский старец Нектарий заметил: «Да, покаялся, но яд в нем сидит».

Этому яду ещё не пришло время излиться. Но ждать осталось недолго. Радость верующих возвращению пастыря оказалась недолгой. 7 апреля 1925г. Патриарх Тихон скончался. Его смерть была столь внезапной, что немедленно породила слухи о том, что Святейший был убит. Эта версия вполне логична, т.к. Патриарх очень мешал Советам. Мешал подчинить церковь обновленцам, что было необходимо для её скорейшего разрушения. Современные исследователи приводят следующее свидетельство, косвенно подтверждающие версию об убийстве Патриарха: «Покойный настоятель храма Ильи пророка в Обыденном переулке в Москве о. Александр Толгский, умерший в 1962 году, говорил одному из авторов: "После признаний, сделанных мне во время исповеди одного из врачей больницы Бакунина, у меня нет ни малейших сомнений в том, что Патриарх Тихон был отравлен"».

Незадолго до расстрела митрополит Вениамин писал из тюрьмы: «Страдания достигли своего апогея, но увеличилось и утешение. Я радостен и покоен, как всегда. Христос наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо. За судьбу Церкви Божией я не боюсь. Веры надо больше, больше ее иметь надо нам, пастырям. Забыть свои самонадеянность, ум, ученость, и силы и дать место благодати Божией.

Странны рассуждения некоторых, может быть и выдающихся пастырей – разумею Платонова, – надо хранить живые силы, то есть их ради поступаться всем. Тогда Христос на что? Не Платоновы, Чепурины, Вениамины и тому подобные спасают Церковь, а Христос. Та точка, на которую они пытаются встать, – погибель для Церкви. Надо себя не жалеть для Церкви, а не Церковью жертвовать ради себя. Теперь время суда. Люди и ради политических убеждений жертвуют всем. Посмотрите как держат себя эсэры н т. п. Нам ли христианам, да еще иереям, не проявлять подобного мужества даже до смерти, если есть сколько-нибудь веры во Христа, в жизнь будущего века!»