| Революция и Гражданская война [64] |
| Красный террор [136] |
| Террор против крестьян, Голод [169] |
| Новый Геноцид [52] |
| Геноцид русских в бывшем СССР [106] |
| Чечня [69] |
| Правление Путина [482] |
| Разное [57] |
| Террор против Церкви [153] |
| Культурный геноцид [34] |
| ГУЛАГ [164] |
| Русская Защита [93] |
 Феодор Константинович Андреев родился 1 апреля 1887 года в Санкт-Петербурге, в купеческой семье. В 1905 году окончил реальное училище, три курса Института гражданских инженеров, в 1909 году - экстерном Московскую Духовную семинарию, а в 1913 году - Московскую Духовную академию. Во время учебы в академии был членом "Кружка ищущих христианского просвещения", и это сыграло важную роль в его становлении как "мыслителя, тяготевшего к устроению жизни на православных началах"(1) . Еще до поступления в академию, по рекомендации профессора Санкт-Петербургской Духовной семинарии И. И. Щербова, Ф. К. Андреев познакомился с руководителем кружка М. А. Новоселовым. В 1913 году он выступил в Кружке с докладом "Учение св. Иринея Лионского о воскресении тел" (2), в нем он "проследив отношение к смерти в дохристианских представлениях, уделил основное внимание церковному учению о воскресении". В Кружке он прослушал также курс лекций Ф. Д. Самарина (3) о Свящ. Писании. Это, возможно, определило выбор темы кандидатской диссертации Ф. К. Андреева - "Ю. Ф. Самарин как богослов и философ". Его научным руководителем был профессор Московской Духовной академии Алексей Иванович Введенский, рецензентами - профессор С. С. Глаголев и священник Павел Флоренский, "оказавший сильное влияние на формирование основных богословских идей Андреева" (4). 10 июня 1913 года состоялась защита кандидатской диссертации, и по решению Совета Духовной академии ее рекомендовано было переработать в магистерскую диссертацию и издать в виде монографии по "истории раннего славянофильства". Но магистерская диссертация не была закончена, и в 1930 году, при аресте вдовы Феодора Андреева по групповому делу "Всесоюзного центра "Истинное Православие", она вместе со всеми его рукописями была конфискована, а в архиве семьи Андреевых сохранились лишь подготовительные материалы. В своем исследовании "Московская Духовная Академия и славянофилы" Ф. К. Андреев славянофильство представил как основную традицию русского умозрения, раскрыл "глубокую внутреннюю связь славянофильства с Православием", а Московскую Духовную академию рассматривал как "оплот борьбы с западными рационалистическими учениями". В статье "Слово на день поминовения почивших наставников МДА" он сравнил русских ученых (5) с западными мыслителями XIX-XX веков (6) и отмечал "присущее отечественным религиозным философам благочестие". А памяти Алексея Введенского он посвятил работу "Камень, отвергнутый строителями: 100 лет борьбы за онтологизм", в ней была противопоставлена "проникнутая онтологизмом философия Введенского и других профессоров МДА рационализму Р.Декарта, критицизму И. Канта и его последователей" . С 1913 по 1918 год Ф. К. Андреев был доцентом кафедры систематической философии и логики МДА, став преемником скончавшегося А. Введенского, причем в рекомендации на эту должность отмечались не только его научные успехи, но и глубокая религиозность, скромность и возвышенно-идеалистическое направление (7). Перед утверждением на кафедру Ф. К. Андреевым были прочитаны пробные лекции: "Московские шеллингианцы и Вертер" и "Ранние сочинения Канта", в них он "продемонстрировал умение сравнивать литературные и философские материалы, способность раскрыть религиозное своеобразие рассматриваемых философов". В годы преподавания в академии он проявил себя твердым сторонником церковности, неизменно поддерживал ректора академии епископа Волоколамского Феодора (Поздеевского) и священника Павла Флоренского в их противостоянии группе либералов во главе с М. М. Тареевым. После Октябрьской революции Ф. К. Андреев решил целиком посвятить себя Церкви; по его словам, для него наступило "время самоопределения". В 1918 году он сотрудничал в православном журнале "Возрождение", там появились его статьи "Памяти Владимира Соловьева" и "Преображение Господне". Вернувшись в Петроград, с 1919 по 1922 год преподавал русскую словесность в Михайловском артиллерийском училище, был помощником заведующего Богословско-пастырским училищем Щербова. Будучи профессором кафедры христианской апологетики Петроградского Богословского института, а с 18 июля 1922 года и заместителем проректора, прочел за первый учебный год курс лекций по христианской апологетике (81 лекция), во втором учебном году - 83 лекции по патрологии. Вместе с Н. О. Лосским, а затем с В. С. Серебренниковым руководил философско-апологетическим кружком. В те же годы Ф. К. Андреев активно занимался просветительской деятельностью: выступал с лекциями на религиозно-философские темы в Доме ученых, на Василеост-ровских богословских курсах и на Богословских курсах при эстонской церкви. Многие его лекции и выступления были посвящены борьбе с усилившимся в то время влиянием униатства на интеллигенцию. Он регулярно участвовал в обсуждении докладов на собраниях Златоустовского кружка при Александро-Невской лавре (8). Ф. К. Андреев принимал активное участие в борьбе с обновленчеством (9), именно в это время у него сложились взгляды, впоследствии приведшие к отложению от Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского). В письме к священнику Павлу Флоренскому от 12 октября 1922 года он писал: "Готовлюсь к пастырству, но старцы (оптинские и иные) велят ждать "до умиротворения" церковного: если сможешь, напиши, как ты смотришь на церковные дела. Наша позиция непримиримая (т. е. в отношении к ВЦУ и ее возрожденским исчадиям), практически же автокефальнуем, но готовы и на полный выход из видимой Церкви, если бы она оказалась антиканонической. Иначе говоря, держимся взглядов М. Алча (10), который недавно нас тут наставлял". 23 июля 1922 года Ф. К. Андреев вступил в брак с Натальей Николаевной Фроловской (1897-1970). 17 декабря 1922 года он рукоположен во диаконы, а 19 декабря - во священники епископом Петергофским Николаем (Ярушевичем). Служил в петроградском Казанском соборе, затем в Сергиевском артиллерийском соборе. В 1927 году возведен в сан протоиерея, с 1927 по 1929 год состоял в клире собора Воскресения Христова (собор Спас-на-Крови): "Строгая требовательность к себе и окружающим, простота обращения при глубокой образованности- все это привлекало к отцу Феодору многочисленных прихожан из интеллигенции" (11). Среди прихожан он пользовался огромным авторитетом, его проповеди записывались и распространялись среди верующих епархии. В эти же годы он вел богословский кружок для близких учеников и много времени уделял вопросам литургики (12), для него было "характерно тесное единство научных идей и жизненной позиции, основу которой составлял принцип нераздельности веры и знания" (13). Ф. К. Андреев категорически не принял Декларации митрополита Сергия от 29 июля 1927 года и стал одним из главных деятелей и идеологов иосифлянства. Дважды подвергался арестам и на допросах решительно отказывался идти на компромисс с властями, защищая "священное бесправие". 23 июня 1929 года скончался дома от воспаления легких, осложнившегося эндокардитом. Похороны прошли на братском кладбище Александро-Невской лавры при большом стечении народа, собравшегося проститься с почитаемым пастырем (14). Воспоминания дочерей протоиерея Феодора Андреева Первое, что мы твердо усвоили, начиная осознавать окружающий нас мир, это то, что наш отец, о. Феодор, человек необыкновенный. Его все любят и почитают. К нему тянутся, и поэтому вокруг нас всегда много людей. Отец любил нас. Часто занимаясь с нами, он не прекращал серьезной беседы. Над нами витали имена русских философов, богословов, историков, ученых, иерархов Церкви. Порой эти имена воплощались и в образы. Многие из них стали вскоре запретными, но прочно засели в нашей памяти. Наша семья жила в кв. 7 на четвертом этаже дома 21-а по Лиговке, на углу Жуковской, против Греческой церкви Св. мученика Димитрия Солунского, окруженной пихтовым садиком. Теперь на место церкви втиснуто огромное плоское здание концертного зала "Октябрьский". Вот этой квартире суждено было стать на несколько лет одним из духовных центров Ленинграда. Отец Феодор служил в Сергиевском всея Артиллерии соборе, и, как в своем письме к нам вспоминал академик Д.С. Лихачев, он был в 20-х годах "знаменитейший проповедник, на проповеди которого в Сергиевскую церковь, угол Литейного и Сергиевской, стекалась вся интеллигенция Петрограда". С ростом популярности о. Феодора как проповедника и духовника количество народа, посещающего нашу квартиру, все прибывало. Кто только ни шел к отцу за советом, поддержкой и утешением в это тяжелое время начала гонения на Церковь. "Хотелось бы всех поименно назвать...". Многие вскоре исчезли навсегда. Летом 1927 года о. Феодор был арестован в первый раз. Продержали его в тюрьме около двух месяцев и отпустили под расписку о невыезде "за недоказанностью обвинения". Когда он находился еще в тюрьме, вышла знаменитая Декларация митрополита Сергия (Страгородского), взбудоражившая все умы. Мама неоднократно говорила, что о. Феодор был аполитичен. Но Церковь была для него превыше всего, и он принял самое деятельное участие в движении сопротивления против церковной политики митрополита Сергия. Участники этого движения стали называться "иосифлянами", по имени митрополита ленинградского Иосифа (Петровых), выступающего против всяких компромиссов с властью. Их оппоненты назывались "сергиянами". Митрополиту Сергию были направлены письма-обращения с попыткой отвратить его от избранного им пути, ведущего к церковному расколу. Автором обращения от духовенства и мирян был о. Феодор. Недавно нам удалось получить текст этого документа. В нем отец, в частности, писал: "Мы ждем от Вас простого свидетельства Вашей совести... можно ли нам ждать от Вас возврата нашего святого бесправия, или мы будем вынуждены прекратить каноническое общение с Вами". Митрополит Сергий отказался отречься от Декларации. Отложение состоялось. В сентябре 1928 года о. Феодор был вновь арестован. В этот день к нему приехал о. Анатолий Жураковский из Киева. Когда пришли за отцом, о. Анатолия укрыли за дверью в проходной комнате, где висел телефон. К счастью, пока длился обыск, телефон ни разу не зазвонил, и жизнь на свободе о. Анатолия была продлена на два года. "Мы все волновались, наподобие эпохи Вселенских Соборов" , - вспоминала об этом времени М. В. Юдина. 7 декабря, в день памяти св. великомученицы Екатерины, о. Феодора и всех взятых вместе с ним выпустили из тюрьмы, "не найдя компромата". Тогда еще такое случалось. Отец с отроческих лет страдал пороком сердца. Тюрьма, лишения, постоянное переутомление подрывали его слабое здоровье. Весной 1929 года Великим Постом он простудился на многочасовой исповеди в холодном храме и слег с воспалением легких. Болезнь осложнилась тяжелейшим эндокардитом. Около него были известные врачи. За ним ухаживала опытная сестра милосердия Н. М. Черняева. Спасти его было уже невозможно. У него не оставалось жизненных сил. 23 мая 1929 года о. Феодор скончался. Чувствуя приближение смертного часа, он не переставал размышлять о судьбе Церкви. Он говорил жене: "Я все думаю о происшедших событиях. И вот, проверяя себя перед лицом смерти, одно могу сказать: с тем умом и с той душой, которые дал мне Господь, я иначе поступить не мог", ...Мы сидим на широком подоконнике и смотрим, как, пересекая Лиговку, тянется бесконечная похоронная процессия нашего отца и медленно уходит по 2-й Рождественской в сторону Александро-Невской лавры... За нами стоит молодая киевлянка Валентина Николаевна Ждан. Она провела ночь у гроба о. Феодора в храме Воскресения и вот осталась с нами. Валя Ждан появилась у нас впервые в 1927 году, когда приезжала к о. Феодору по поручению своего духовника о. Анатолия Жураковского. Теперь она совсем обосновалась в Ленинграде, сдружилась с М. В. Юдиной и А. Д. Артоболевской (тоже киевлянкой). Мы к ней очень привязались. Это тоже была связь на всю жизнь... 2 октября 1998 года мы проводили в последний путь В. Н. Яснопольскую (бывшую Ждан). Ее прах покоится на Северном кладбище под Петербургом, там же, где и прах нашей матери и сестры о. Феодора (15). Воспоминания Валентины Яснопольской (Ждан) В марте 1929 года я приехала в Петроград, рассчитывая там обосноваться окончательно. Очень скоро удалось найти прекрасную комнату на Лиговской улице у вдовы барона Гревенец (крестницы императора Николая II, дочери генерала Мина). Она очень хорошо меня приняла, так как боялась принудительного заселения, которое тогда широко применялось, и понимала, что от меня зла ей не будет. Приближалась моя первая экзаменационная сессия в Институте истории искусств: мечта, казалось, начинала сбываться. Я поселилась в чудесном, на этот раз северном городе, полном для меня нераскрытых тайн, со множеством неизвестных мне, но теперь доступных храмов, дворцов, музеев. Здесь же находился храм Воскресения на Крови с исключительным составом духовенства: о. Феодор Андреев, о. Василий Верюжский (настоятель), о. Сергий Тихомиров, о. Николай Прозоров, о. Никифор Стрельников. Все они, кроме о. Василия Верюжского, погибли. Там же служил епископ Гдовский Димитрий (Любимов). Когда он выходил, благословлял народ, то за словами архипастырской молитвы: "Да будут милости великого Бога... со всеми вами", - чувствовался настоящий служитель Великого Бога. Я ощущала себя счастливой в этом храме, где меня никто не знал и где моя душа предстояла только перед Всевышним. В Киеве было много знакомых и среди духовенства, и среди мирян - это меня отвлекало. Поэтому на новом месте я решила не вступать ни в какие контакты с духовенством вне храма. Но я привезла из Киева от священника Анатолия Жураковского и ряда других документы с изложением причин их разрыва с митрополитом Сергием и с официальной Церковью, с просьбой принять их под руководство митрополита Иосифа. Я попыталась передать их о. Феодору, но он сказал, что в храме это неудобно, и просил принести бумаги к нему домой. "Опять домой", - подумала я, но в назначенное время пришла к нему на квартиру (Лиговка 21, квартира 7). Я пробыла там очень недолго, даже не садилась. Мы поговорили с о. Феодором, стоя у окна. Во время краткого разговора я подумала, что если бы я пришла к нему с какими-то личными вопросами, то мне не надо было бы ни о чем спрашивать, такой ясный и тихий свет исходил от него, и в этом свете без слов становилось ясно, что правда и что неправда. Во время нашей беседы произошло еще одно с виду незначительное событие, которое, однако, сильно отразилось на моей дальнейшей судьбе. Кто-то вызвал о. Феодора из соседней комнаты буквально на одно минутку, а когда я уходила, то в передней услышала детский возглас "Валя!" и топот убегающих ног. О. Феодор усмехнулся, но ничего не сказал. Потом я узнала, что это две его дочери-близнецы пяти или шести лет. Понаблюдав за мной через щелку двери, они вызвали отца, чтобы узнать, как зовут "новую тетю", заинтересовавшую их, по-видимому, тем, что она по своему возрасту была к ним ближе, чем посещавшие их дом солидные люди. Как-то на Невском незнакомая девчушка вдруг преградила мне дорогу и сказала: "Ты нам нравишься больше всех тетей, которые у нас бывают". Я в недоумении остановилась. Но тут подошла тоже незнакомая мне дама и, смеясь, объяснила, что со мной разговаривала одна из дочерей о. Феодора и что девочки-фантазерки слагают про меня легенды. Мы посмеялись, и казалось, что на этом все закончилось... Я дважды исповедовалась у о. Феодора. Не знаю, узнавал ли он меня, но оба раза он говорил мне примерно одно и то же: "Живите просто, изо дня в день творите молитву Иисусову". Причем в молитве Иисусовой он советовал делать ударение на словах "Сыне Божий". Последняя моя исповедь у него пришлась на последний день его служения, в Великую среду. Он долго исповедовал, в храме было холодно, откуда-то особенно дуло в том месте, где он стоял. Я хотела сказать ему об этом, но постеснялась. Отец Феодор простудился и заболел воспалением легких, к тому же у него было больное сердце. ... <Однажды> утром раздался телефонный звонок (до сих пор не могу понять, откуда узнали мой номер телефона, я сама его тогда не знала, так как телефон находился в комнате у хозяев, и я им не пользовалась). Мне сообщили, что тяжело заболели о. Феодор и обе девочки, которые просят разыскать киевскую Валю. Этот телефонный звонок был призывом о помощи. И я пошла к Андреевым, и уйти от них уже не смогла. Девочки не отпускали меня, а о. Феодору становилось все хуже, и все заботы жены его Наталии Николаевны были направлены на него. Я кое-как сдавала экзамены и бежала к больным... 10 мая тихо скончался о. Феодор. Все последние дни, часы и минуты батюшки я проводила с его семьей. Вскоре, по настоянию его домочадцев, я совсем переселилась в их квартиру, хотя этот переезд для моей прежней хозяйки Гревенец казался целой трагедией, так как грозил ей принудительным вселением. Она горячо уговаривала меня остаться, но - победили девочки. ... Очень тяжело переживала смерть о. Феодора жена его Наталия Николаевна. Их брак был счастливым, да и сама Наталия Николаевна была человеком незаурядным, способным понять и разделить устремления мужа. Отец ее, Николай Александрович Фроловский, занимал должность воспитателя великого князя Михаила Александровича. В доме у них бывал и читал статьи философ Владимир Соловьев. ... Возвращаясь однажды после работы домой, я обратила внимание на обогнавшего меня человека в кожаном пальто и с головой, как мне подумалось, древнегреческого мыслителя. Но не только я заметила его, другие прохожие также оборачивались ему вслед. Каково же было мое удивление, когда я встретила его у нас в квартире. Мне сказали, что это о. Павел Флоренский, ближайший друг о. Феодора и Наталии Николаевны. Видя, как девочки радостно меня встретили, и понимая, что в доме, где царило горе и где, кроме вдовы, жили только одни старушки (их было четверо), о. Павел завел со мной речь о девочках. Он говорил, что в общении с ними надо учитывать психологию близнецов, у которых самосознание "я" заменяется самосознанием "мы". Отец Феодор познакомился с о. Павлом, по словам Наталии Николаевны, в 1910 году в Троице-Сергиевой лавре, когда поступил в Духовную академию, где П. А. Флоренский читал тогда курс истории философии, и они сразу подружились. Эта дружба сохранялась многие годы. Но в вопросах церковной жизни последних лет их взгляды начали расходиться. Отец Феодор не мог принять Декларацию митрополита Сергия и был одним из тех, кто канонически обосновал правомочность отделения митрополита Иосифа и ряда других архипастырей от официальной Церкви. По мнению же о. Павла (передаю со слов Наталии Николаевны), в современной Церкви так много совершается нарушений древних канонических правил, что Декларация митрополита Сергия является, может быть, и не таким уж большим отступлением. Наталия Николаевна рассказывала, что Флоренский иногда приезжал к ним и гостил по несколько дней. И эти приезды для них становились всегда праздником. В 1929 году положение в Церкви было тревожным и неопределенным. Митрополита Иосифа, первым объявившего о неприятии Декларации и возглавившего Церковь "отделившихся", выслали в Устюжну, но других решительных мер со стороны гражданских властей пока не последовало. Личные контакты в среде "непоминающих" были затруднены, хотя на квартиру о. Феодора, часто не зная о его смерти, продолжали писать и приезжать за разъяснением недоумений. Наталия Николаевна дважды ездила в Устюжну с поручениями к митрополиту Иосифу, наивно считая эти поездки конспиративными. Меня также дважды посылали в Старую Руссу и Великий Новгород. Квартира о. Феодора в "органах" называлась "главным штабом" и находилась под соответствующей опекой. Мне запомнились двое длиннобородых и длинноволосых сибирских батюшек в громадных шубах, приехавших к о. Феодору, когда тот лежал уже смертельно больной. Его жена не отходила от постели больного, и мне приходилось этих и других вопрошавших знакомить с письмами и обращениями епископов, выступивших против Декларации. И таких недоумевающих и вопрошавших было много. Не все могли приехать, а почта служила ненадежной связью. Но все же какие-то контакты осуществлялись. Я помню, меня дважды посылали в Старую Руссу к епископу Иоанникию (16) . Никаких письменных материалов мне не давали из предосторожности. Обо всем надо было сообщать только устно. Казалось, что мой вид не может вызвать подозрений: 24 года, стриженая. Когда я пришла на квартиру к епископу и келейник с лукавым видом спросил, какое у меня может быть дело к владыке, я чуть было не бухнула ему, что хочу венчаться в посту: это, вероятно, соответствовало бы моему виду, но, к счастью, сдержалась. Сам владыка очень внимательно меня выслушал, потом встал, поклонился мне и сказал: "Я поступлю так, как вы скажете". Я чуть не зарыдала: "Владыка, я только посыльный, как посмею вам указать". Потом направили меня к нему второй раз. Он не принял Декларацию. Дважды посылали меня в Великий Новгород, где было несколько епископов, не помню их имен. И снова нельзя везти никаких писем, а надо все передавать только устно. Осенью 1928 года к о. Феодору приезжал из Киева о. Анатолий Жураковский для обсуждения вопросов, связанных с Декларацией. Случилось так, что в это время к о. Феодору пришли с обыском, и он был арестован. Его гость во время обыска стоял за дверью проходной комнаты, где висел телефон, который, к счастью, ни разу не зазвонил, и о. Анатолия не заметили. Следователь Макаров убеждал о. Феодора принять Декларацию, обещая за это обеспечить Церкви правовое положение. "Оставьте нам наше святое бесправие", - отвечал на это о. Феодор. Несмотря на неуступчивость, о. Феодора в тот раз вскоре отпустили, вероятно, в связи с плохим состоянием здоровья (17). Воспоминания И.М.Андреевского "Отец Феодор Андреев прославился своими замечательными проповедями, слушать которые собиралось так много народа, что огромный собор не мог вместить всех желающих услышать вдохновенное православное слово. Среди слушателей было много профессоров и студентов Военно-Медицинской академии и Университета и научных сотрудников Академии наук, которые постепенно стали становиться духовными чадами о. Феодора. Лето 1924 года о. Феодор с женой и двумя младенцами-близнецами (Аней и Машей) проводил в Царском Селе, называвшемся тогда Детским Селом, недалеко от санатории Дома ученых КУБУ (Комиссия улучшения быта ученых). В этой санатории в то время находился и я вместе со своим учителем и другом проф. С. А. Аскольдовым. Последний и познакомил меня с о. Феодором. Большинство из находившихся в этой санатории были уже духовными чадами о. Феодора. В садик дачи, где жил о. Феодор, часто ходили академики, профессора Университета, Консерватории и другие научные работники. Обычно о. Феодор сам возился и нянчился со своими малютками, а когда они спали, то в саду происходили беседы на духовные и философские темы" (18). Воспоминания Марии Юдиной О Федоре Андрееве - Мария Юдина "... Господь привел меня к о. Феодору Андрееву, ярчайшей звезде богословия и пастырства. Богословский университет, увы, уже был закрыт, я его "прозевала", пойдя в университет, но еще было богословское училище при русско-эстонской церкви. Руководство покойного о. Феодора было поистине суровой школой; был он замечательный проповедник и, имея семью, являлся человеком "не от мира сего" и весь пронизан был эсхатологическими чаяниями. Скончался он, к счастью, дома, но сорока двух лет, от тяжелейшего эндокардита. В эти времена - как Вы, конечно, знаете, были церковные события и разделения на разные юрисдикции, основы различия были очень глубоки и исконны; мы все волновались наподобие эпохи Вселенских Соборов. Я пела (не в качестве службы, конечно, а для практического изучения церковного пения) в великолепном храме Воскресения на Крови и своими глазами лицезрела каждое воскресенье хиротонии - некое неиссякаемое число монахов, священников и диаконов, из коих, вероятно, каждый знал, что идет если не на смерть, то на подвиг, - то были страстотерпцы, праведники, мученики, подвижники. Были и пожилые, и средних лет - иереи, о которых можно говорить лишь с предельным благоговением..." (19) Источник: "Священноисповедник Димитрий архиепископ Гдовский. Сподвижники его и сострадальцы. Жизнеописание и документы", Москва, "Братонеж", 2008 | |
|
| |
| Просмотров: 1130 | |