Революция и Гражданская война [64] |
Красный террор [136] |
Террор против крестьян, Голод [169] |
Новый Геноцид [52] |
Геноцид русских в бывшем СССР [106] |
Чечня [69] |
Правление Путина [482] |
Разное [57] |
Террор против Церкви [153] |
Культурный геноцид [34] |
ГУЛАГ [164] |
Русская Защита [93] |
Еще свидетельство – письмо Дзержинского Ленину от 19 декабря 1919 г., в котором указывается, что на тот момент в плену у большевиков содержалось около миллиона казаков. На этом письме вождь наложил резолюцию: "Расстрелять всех до одного"! На Кавказ Ленин периодически отправлял телеграммы – "Перережем всех"!
Имеет непосредственное отношение к происходившему на казачьих землях (как и вообще на юге России) и еще одно распоряжение Ленина – посылать красных головорезов – интернационалистов в районы, где действуют т.н. "зеленые": "вешать под видом "зеленых" (мы потом на них и свалим) чиновников, богачей, попов, кулаков, помещиков. Выплачивать убийцам по 100 тысяч рублей…". А теперь вспомним, как советская пропаганда долгие годы утверждала, что на совести казаков и Белой армии – карательные акции против мирного населения. Нет ли и здесь кровавого ленинского следа?..
Временное "отступление" большевиков, их уступки крестьянам отчасти распространялись и на казачество. Однако расказачивание продолжалось – только теперь (в соответствии с тезисами Калинина) его видели в полном растворении казаков в крестьянской массе, вплоть до полного исчезновения самого понятия. Был расформирован Казачий отдел ВЦИК, а изо всех официальных документов исчезли указания на казачью принадлежность (в лучшем случае встречается термин "бывшее сословие"). В землеустройстве в казачьих регионах на первый план вышли политические (земельное поравнение), а не экономике-агрономические задачи – оно стало формой "мирного" "окрестьянивания" казачьих хозяйств. Происходило измельчание последних. Так, на Кубани их стало с 1916 по 1926 гг. более, чем на треть, причем часть из них и не думала самостоятельно хозяйствовать.
Еще недавно в оценке политики и практики расказачивания исследователи указывали на решения апрельского (1926 г.) пленума ЦК РКП(б), расценивая их как некий поворот к "возрождению" казачества. В действительности, дело обстояло иначе! Разумеется, и среди партийного руководства были люди, считавшие необходимым изменить политику партии в этом важном вопросе (Бухарин, Сокольников и другие) – но и их предложения, по существу, сводились лишь к приданию расказачиванию более "мягкой" формы.
Как предельно ясно на III пленуме Севкавкрайкома РКП(б) высказался его секретарь А.И. Микоян: "Наша основная задача по отношению к казачеству – это вовлечение казаков-бедняков и середняков в советскую общественность. Несомненно, эта задача очень трудная. Дело придется иметь с укоренившимися в течение многих десятилетий специфическими бытовыми и психологическими чертами, искусственно взращивавшимися царизмом. Нужно этим чертам побороть и вырастить новые, наши советские. Из казака нужно сделать советского общественника!.."
И уже скоро секретарь Кубокружкома В. Черный докладывал: "Нейтрализм и пассивность показывают примирение основной казачьей массы с существующим советским режимом и дают основание полагать, что нет силы, которая теперь подняла бы большинство казачества на борьбу с этим режимом". В первую очередь за советской властью пошла казачья молодежь, которую удалось оторвать от земли, семьи, церкви… Культурно-этнические устои были расшатаны.
В результате к моменту завершения НЭПа, в том числе и целой системы мер в экономической и общественно-политической сферах, казачество перестало существовать как социально-экономическая группа.
"Заигрывание" с казаками завершилось с окончанием НЭПа. Постепенно исчезали рискнувшие вернуться из эмиграции, остатки прежней интеллигенции и офицерства – все, кто, по мнению властей, еще мог возглавить сопротивление. "Великий перелом" лишь довершил процесс расказачивания. Записанные в советские крестьяне казаки как мелкие, но, тем не менее, все еще самостоятельные товаропроизводители, продолжали рассматриваться коммунистами как "последний эксплуататорский класс" – "ежедневно, ежечасно рождающий капитализм". И, когда на рубеже 1920-30-х гг. Россия была "раскрестьянена", то вместе с миллионами крестьян гибли и расказаченные казаки.
Репрессивный аппарат ГПУ-НКВД в те годы работал днем и ночью. Все "великие стройки" социализма созидались на костях репрессированных людей! Десятки миллионов людей насильно переселялись в Сибирь, на Дальний Восток и Крайний Север, страна постепенно покрывалась сетью лагерей.
Весной 1928 г. советские газеты сообщили о раскрытии органами ОГПУ заговора "спецов" в Шахтинском районе Донбасса. Знаменитое "Шахтинское дело" открыло череду сталинских политических процессов. И нелишне тут будет указать на обстоятельство, обычно остающееся вне внимания исследователей. Город Шахты (до 1920 г. – Александровск-Грушевский) – один из центров угольной промышленности на территории Области войска Донского. На его шахтах рабочими и специалистами нижнего и среднего звена трудились многие казаки, вынужденные оставить родные станицы. И вряд ли выбор места показательного процесса против "вредителей" был случаен! Вслед за репрессиями против инженеров началась зачистка шахт и предприятий от "неблагонадежного" казачьего элемента. Казаков увольняли, лишали продовольственных карточек (что обрекало семьи многих на голодную смерть), арестовывали, высылали. Поднималась самая страшная волна расказачивания, окончательно накрывшая казачьи области юга России!..
В январе 1930 г. вышло постановление "О ликвидации кулачества как класса в пределах Северо-Кавказского края". Казаков выгоняли из куреней зимой, без продуктов и одежды, обрекая на гибель по дороге в места ссылок. Власть готовилась к восстанию в казачьих областях. Более того, явно провоцировала его – массовое выступление позволило бы вновь открыто истреблять казачество. Но восставать, в общем-то, было уже некому – ни оружия, ни вождей. Хотя были, конечно, и примеры сопротивления, в том числе и вооруженного (например, массовые волнения в феврале 1930 г. в селах и станицах Барашковское, Весело-Вознесенское, Константиновская, Новый Егорлык, Ново-Манычское), а для подавления их на Кубани использовалась даже авиация; небольшие же группы казаков продолжали борьбу вплоть до прихода немцев в 1942 г. Однако в целом по Северо-Кавказскому краю (97 районов Дона, Кубани и Ставрополья) коллективизация завершилась без особых эксцессов. "Кулаки" и прочий "антисоветский элемент" арестованы и высланы (согласно сводке штаба СКВО, к 1 марта 1930 г. по Северному Кавказу был "изъят" 26261 человек, в большинстве своем казаки). Казалось бы, могло наступить очередное "затишье".
Однако объявленный в конце 1930 г. "новый подъем колхозного движения" закончился повсеместными выходами из колхозов (с января по июль 1932 г. их число в РСФСР сократилось на 1370,8 тыс.), требованиями возврата имущества. Уровень коллективизации крестьянских хозяйств по стране в то время составлял немногим более 20% – уже к лету 1930 г. в колхозах осталась только около трети числившихся еще в марте месяце крестьянских хозяйств! Чрезвычайные меры в заготовительной политике, бескормица, ухудшение ухода привели к значительному падежу скота; уборка зерна в 1931 г. по всему югу России затянулась до весны 1932 г., а на Кубани наблюдался невиданно низкий урожай зерновых – от 1 до 3 центнеров!
7 августа 1932 г. был издан т.н. "закон о пяти колосках". За любую кражу госсобственности – расстрел или, в лучшем случае, 10 лет с конфискацией имущества. За несколько колосков, сорванных, чтобы накормить пухнущих от голода детей, отправляли в тюрьмы их матерей…
Направляемые в станицы уполномоченные, не имевшие представления о сельском хозяйстве, лишь усугубляли положение. В каждом встречном им виделся "контрреволюционный элемент". Однако, повторюсь, ничего случайного власть не предпринимала. Все было заранее продумано.
Осенью 1932 г. на Кубань прибыл "испытанный боец в борьбе за хлеб на юге России" корреспондент "Правды" Ставский, сразу определивший настроение казаков, как явно "контрреволюционное": "Белогвардейская Вандея ответила на создание колхозов новыми методами контрреволюционной деятельности – террором… В сотне кубанских станиц были факты избиения и убийств наших беспартийных активистов… Наступил новый этап тактики врага, борьба против колхозов не только извне, как это было раньше, но и борьба изнутри".
В Новотатаровской Ставский обнаружил 80 казаков, вернувшихся из ссылки, и тут же донес: "Местные власти не принимают никаких мер против этих белогвардейцев… Саботаж, организованный кулацкими элементами Кубани… Классовый враг действует решительно и порой не без успеха…" И решительный вывод: "Стрелять надо контрреволюционеров-вредителей!"
И – стреляли! Волна расказачивания начала 1930-х гг. прокатилась не только по казачьим землям. Затронула напрямую она и тех казаков, что вынужденно покинули свои станицы, спасаясь от репрессий. Одновременно с "ликвидацией кулачества" на хлебном юге, видимо, было решено нанести удар в столице, где к тому времени оказалось довольно много вынужденных переселенцев из казачьих областей. Задача ставилась ликвидировать не просто бывших противников и возможных свидетелей массового террора – уничтожались наиболее грамотные и авторитетные в казачьей среде.
Осенью 1930 г. в Москве прошли массовые аресты казаков, проходивших по сфабрикованному органами ГПУ делу о т.н. "Казачьем блоке". Всего было осуждено 79 человек. Как гласило обвинительное заключение, "в августе-ноябре 1930 г. Особым отделом ОГПУ была раскрыта и ликвидирована существовавшая в Москве казачья контрреволюционная группировка, состоявшая в большинстве своем из видных казачьих контрреволюционных деятелей и белых офицеров, бежавших в свое время за границу и возвратившихся в СССР…"
По делу были расстреляны 8 апреля 1931 г. 31 человек – в том числе бывший оренбургский атаман генерал-майор Н.С. Анисимов, член Кубанской Рады и правительства П.М. Каплин, известные белые генералы А.С. Секретев, Ю.К. Гравицкий, И.А. Николаев, Е.И. Зеленин, члены Донского войскового крута Мамонов, Чипликов, Медведев, Давыдов… Остальных ждали лагеря, членов их семей – высылка…
Осенью 1932 – весной 1933 гг. невиданный голод охватил Украину, Северный Кавказ, Поволжье, Казахстан, Западную Сибирь, юг Центрально-Черноземной области и Урала – территорию с населением около 50 миллионов человек. Массовая гибель людей была искусственно организована коммунистическим режимом для подавления сопротивления села коллективизации с помощью, прежде всего, безжалостных и непомерных хлебозаготовок осени-зимы 1932 г., поддержанных повсеместным и активным применением методов террора и запугивания населения. Так, если в 1930 г. власть изъяла более 30 /о валового сбора зерна, то на следующий год этот показатель был увеличен до 40%, а в 1932 г. в основных зерновых районах – до 45%! Чтобы лучше понять происходившие, укажем: хотя урожай 1932 г. почти на 140 миллионов центнеров был меньше урожая 1930 г., в итоге показатели хлебозаготовок в 1932 г. оказались выше более чем на 30%! При этом отметим, что 1932 г. вовсе не был особо неурожайным – годом раньше недород был куда сильнее, и при разумной политике по заготовке хлеба среднего урожая с избытком хватало для того, чтобы избежать голода. Нет, речь шла именно об искусственно задуманной акции окончательного подавления, удушения областей юга России!..
Систему "черных досок" (названных так по советской традиции – в отличие от "красных досок" почета) ввел член ЦК ВКП(б), секретарь Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) Б.П. Шеболдаев. На "доску позора" заносились станицы, по мнению партии, не справившиеся с планом хлебосдачи.
3 ноября 1932 г. было издано постановление, обязывавшее единоличные хозяйства под страхом немедленной ответственности по статье 61 УК (смертная казнь) работать со своим инвентарем и лошадьми на уборке колхозных полей. "В случае "саботажа", – разъясняла краевая партийная газета "Молот", – скот и перевозочные средства у них отбираются колхозами, а они привлекаются к ответственности в судебном и административном порядке".
Принудительные меры встречали пассивное сопротивление – людей вынуждали укрывать зерно для пропитания в т.н. "черных ямах". Местный актив кивал на "вредителей" (хотя совсем недавно юг России накрыли три волны раскулачивания и выселений). 4 ноября вышло новое постановление. По Северо-Кавказскому краю самыми "отстающими" признаны районы Кубани: "Кубань организовала саботаж кулацкими контрреволюционными силами не только хлебозаготовок, но и сева". Крайком партии совместно с представителями ЦК (комиссия во главе с Л.М. Кагановичем – А.И. Микоян, М.Ф. Шкирятов, Г.Г. Ягода и другие) постановил: "За полный срыв планов по севу и хлебозаготовкам занести на черную доску станицы Новорождественскую, Медведовскую и Темиргеевскую. Немедленно прекратить в них подвоз товаров, прекратить всякую торговлю, прекратить все ассигнования и взыскать досрочно все долги. Кроме того, предупредить жителей станиц, что они будут в случае продолжения "саботажа" – выселены из пределов края и на их место будут присланы жители других краев".
В "позорно проваливших хлебозаготовки" районах (Невинномысский, Славянский, Усть-Лабинский, Брюховецкий, Кущевский, Павловский, Кропоткинский, Новоалександровский и Лабинский) была прекращена всякая торговля. Из Ейского, Краснодарского, Курганинского, Кореновского, Отрадненского, Каневского, Тихорецкого, Армавирского, Тимашевского, Новопокровского районов также приказано было вывезти все товары, закрыв лавки.
На совещании партактива края комиссия ЦК потребовала любой ценой завершить хлебозаготовки к декабрю. По всему краю начались повальные обыски для "отобрания запасов хлеба у населения". Были созданы комсоды – комитеты содействия из активистов. "Молот" сообщал: "Ежедневно активы коммунистов открывают во дворах спрятанный хлеб. Хлеб прячут в ямы, в стены, в печи, в гробы на кладбищах, в… самовары". Газета требовала: "Эх, тряхнуть бы станицу… целые кварталы, целые улицы… тряхнуть бы так, чтобы не приходили по ночам бежавшие из ссылки враги!.."
Окруженные войсками и активистами, станицы и хутора превращались в резервации с единственным выходом на кладбище, в ямы скотомогильников, глиняные карьеры. Вспоминает И.Д. Варивода, в то время секретарь комсомольской организации станицы Новодеревянковской: "Созвали комсомольцев и пошли искать по дворам хлеб. А какой саботаж? План хлебозаготовок был выполнен, все сдали! За день нашли в скирде один мешок пшеницы. Нашли! Вот это и было надо. С этого и началось. Станица была объявлена вне закона, сельсовет распущен, всем руководил комендант. Окружили кавалерией – ни зайти, ни выйти, а в самой станице на углах пехотинцы: кто выходил после 9 часов вечера – тех стреляли без разговору. Закрыли все магазины, из них все вывезли, до последнего гвоздя. Для политотдела был особый магазин, там они получали сахар, вино, крупы, колбасу. Три раза на день их кормили в столовой с белым хлебом. А таких, как я, активистов, тоже три раза на день кормили, хлеб давали, 500 г. – не белый, а пополам с макухой… Аюди приходили к столовой, тут же падали, умирали…"
В.Ф. Задорожный из Незамаевской рассказал: "В конце 32-го года в станицу вошло латышское военное подразделение и отряды местных активистов. Станицу оцепили, никого не впускали и не выпускали. Особенно старались местные комсоды, среди которых выделялся Степан Бутник – он, обходя подворья, забирал не только съестное, но и имущество. У Задорожных ему приглянулась усадьба со всем хозяйством – он выгнал хозяев и поселился там! О свирепости комсодовцев рассказала и Т.И. Клименко. Под благовидным предлогом они сначала сами советовали укрывать зерно, затем, выследив, заявляли и указывали, где что припрятано. Прямо на подводах они развязывали узлы с барахлом и делили награбленное между собой… У кого сохранились коровы, всех заставляли вывозить покойников в 12 траншей, что вырыли на окраине станицы. В ямы сбрасывали и еще живых, поэтому там слышался постоянный стон, а наполненные ямы как бы пошевеливались от потуг пробующих выбраться. Были и случаи людоедства! По словам Таисии Ивановны, у ее напарницы по бригаде Василисы Бирюк девчата Мирошни-ка поймали младшего братишку, убили и в горшках засолили мелкими кусочками. Станичники старались не выпускать детвору за ограды дворов. Убийц-людоедов называли "резунами".
Сотни семей были отправлены в Сибирь и на Урал. Станица буквально опустела! Из 16 тысяч прежнего населения осталось около трех с половиной тысяч. И сейчас в Незамаевской живет всего 3266 человек…"
И снова вспоминает И. Варивода: "Голые, как попало набросанные на гарбы – кто висел через драбины головой, у кого руки висели до земли, кто одну или обе ноги задрал вверх – окоченелые, "враги народа" совершали последний путь… Бросали всех в братскую могилу, от младенцев до бородачей. Бросали и живых еще, но таких, что уже все равно дойдут, умрут… Ночью Зайцев, комендант, вызывал к себе председателей колхозов… Я – под окно, подслушиваю… Вызовет председателей колхозов и спрашивает:
- У тебя сегодня сколько сдохло? – 70 человек. – Мало! А у тебя? -50 человек. – Мало!!.."
Писатель В. Левченко привел фрагменты переписки кубанцев с родственниками в эмиграции. Пишет в Югославию мать казака: "…На самый Новый год пришли к нам активы и взяли последние три пуда кукурузы. А потом позвали меня в квартал и говорят: "Не хватает 4 килограмма, пополни сейчас же!" И я отдала им последнюю фасоль. Но этим не закончилось. Они наложили на меня еще 20 рублей штрафу и суют мне облигации, которых я уже имею и так на 80 рублей. На мое заявление, что мне не на что их взять, мне грубо ответили: "Не разговаривай, бабка! Ты должна все платить, так как у тебя сын за границей". Так что, милый сынок, придется умереть голодной смертью, так как уже много таких случаев. Харчи наши последние – одна кислая капуста, да и той уже нет. А о хлебе уже давно забыли, его едят только те, кто близок Советской власти, а нас каждого дня идут и грабят. В станице у нас нет мужчин, как старых, так и молодых – часть отправлена на север, часть побили, а часть бежала кто куда…"
Приписка от дочери: "Дорогой папа! Я хожу в школу-семилетку, в пятый класс. Была бы уже в шестом, но меня оставили за то, что я не хожу в школу по праздникам. Но я за этим не беспокоюсь, так как школы хорошего ничего не дают, только агитация и богохульство. Всем ученикам выдали ботинки, а мне ничего не дали и говорят: "Ты не достойна советского дара, у тебя отец за границей". Но я тебя по-прежнему люблю и целую крепко. Твоя дочь Маша".
В статье "Сталинский голодомор" К.М. Александров упомянул о похожих событиях на Дону: "В Вешенском районе уполномоченные крайкома и райкома партии Г.Ф. Овчинников, В.И. Шарапов, Белов, А.А. Плоткин и другие, добиваясь хлебосдачи, практиковали средневековые пытки. Колхозникам ломали пальцы карандашами, окунали в прорубь с петлей на шее, держали с годовалыми детьми на 20-градусном морозе, обливали одежду керосином, затем поджигали и тут же тушили, сажали на раскаленную плиту, заставляли бегать по снегу голыми, в огромных количествах принуждали пить воду, в которую предварительно добавляли сало, пшеницу и керосин…"
По свидетельству Шолохова, пытавшегося апеллировать к Сталину, Вешенский район, при собранном урожае в 593 тонны, сдал в 1932 г. около 570 тонн зерна!
Детей ждала участь родителей. Вспоминает П.П. Литовка, живший в хуторе Албаши (ст. Новодеревянковская): "Весной 1933 года одни подростки-дети в поле трудились от зари до зари под неусыпным глазом бригадира… От голода и непосильного труда мы падали на пахотные глыбы и умирали на работе, возле дома, все меньше оставалось нас. У многих и родных уже нет в живых…" В некоторых станицах – например, Ольгинской – ГПУ арестовывало детей наравне со взрослыми.
А в то самое время, когда Кубань буквально вымирала, когда, как писал советский историк Н.Я. Эйдельман, "по всей Кубани опухших от голода людей сгоняли в многотысячные эшелоны для отправки в северные лагеря, во многих пунктах той же Кубани на государственных элеваторах в буквальном смысле слова гнили сотни тысяч пудов хлеба…".
В декабре "Молот" писал: "Мы очищаем Кубань от остатков кулачества, саботажников и тунеядцев… Остатки гибнущего класса озверело сопротивляются. Нам на Северном Кавказе приходится считаться с тем фактом, что недостаточна классовая бдительность, что предательство и измена в части сельских коммунистов позволили остаткам казачества, контрреволюционной атаманщине и белогвардейщине нанести заметный удар по организации труда, по производительности в колхозах. Мы ведем на Кубани борьбу, очищая ее от паразитов, нанося сокрушительные удары "партийным и беспартийным". По мнению "Комсомольской правды", многие первичные колхозные организации, а нередко и районные, превратились на Кубани в "полностью кулацкие", секретари райкомов и председатели райисполкомов стали "саботажниками и перерожденцами". Их арестовывали и расстреливали; по краю было исключено из партии 26 000 человек – 45 /о коммунистов.
Еще письмо – брата брату: "Смертность такая в каждом городе, что хоронят не только без гробов (досок нет), а просто вырыта огромная яма, куда свозят опухших от голодной смерти и зарывают… в станицах трупы лежат в хатах, пока смердящий воздух не привлечет, наконец, чьего-либо внимания. Хлеба нет; в тех станицах, в которых есть рыба, люди сушат рыбные кости, мелют их, потом соединяют с водой, делают лепешки, и это заменяет как бы хлеб. Ни кошек, ни собак давно нет – все это съедено. Стали пропадать дети, их заманивают под тем или иным предлогом; их режут, делают из них холодные котлеты и продают, а топленый жир с них голодные покупают. Открыли несколько таких организаций. В колодце нашли кости с человеческими пальцами. В бывших склепах найдено засоленное человеческое мясо. На окраине нашли более 200 человеческих голов с золотыми зубами, где снимали с них коронки для торгсина. В школе детям объявили, чтобы сами не ходили, а в сопровождении родителей. Исчезают взрослые, более или менее полные люди…
В колхозах никто не хочет работать, все разбегаются, вот второй уже год поля остались неубранными, масса мышей и крыс, появилась чума в Ставропольской губернии. У нас тиф сыпной, живем без всяких лекарств…".
В своих, уже упоминавшихся воспоминаниях адвокат Н. Палибин, которому в те годы пришлось довольно часто ездить и ходить от станицы к станице, отмечал, что случаи людоедства и трупоедства (эти термины обозначали разные явления – "трупоеды" поедали трупы скончавшихся людей) были распространены повсеместно и очень широко. Даже взрослым мужчинам было опасно ходить в одиночку. Вот только один из случаев 1933 г., из его адвокатской практики: "Во время изъятия хлеба у крестьян два активиста забрали в семье середняка все зерно. В результате отец семейства умер. Оставшиеся в живых жена и дочь умершего срезали с покойника мясо, посолили его в бочонке и питались этим. Затем все же умерла от голода и мать. Тогда двенадцатилетняя девочка срезала матери мясо…". И сами активисты, обрекшие семью на полное одичание и гибель, вскоре погибли от голода. Другой судебный случай – мучимая голодом мать зарезала свою восьмилетнюю дочь, разделала ее и стала жарить. Адвокат описывает "положительно вымершие станицы", в которых практически не осталось жителей – "совершенно вымершую и опустевшую" Прочноокопскую, вымершие на 75 /о и больше Гиагинскую, Старо-Нижне-Стеблиевскую, Дондуковскую, Константиновскую, Чамлыкскую (это только те станицы, где он был сам): "Целые кварталы вымерли, хаты были развалены, улицы заросли кустами акации и бурьяном. На базаре лежали умирающие и мертвые. Люди ползли и кое-как плелись на кладбище, чтобы умереть там под крестами. По вечерам все боялись выходить из хат, так как можно было стать жертвой охотников за человеческим мясом…"
Вот отрывки из сводки ОГПУ о голоде в районах Северо-Кавказского края от 7 марта 1933 г.:
"Ейский район. Станица Должанская… На допросе Герасименко заявила, что на протяжении месяца она питалась различными отбросами, не имея даже овощей, и что употребление в пищу человеческого трупа было вызвано голодом… Станица Ново-Щербиновская… В 3-й бригаде жена осужденного Сергиенко таскает с кладбища трупы детей и употребляет в пищу…
Кущевский район… Рева Надежда вырезала у трупа сына Михаила мясо с бедер обеих ног. На вопрос, зачем это сделала, ответила: "Это не ваше дело, я резала мясо со своего ребенка…"
Пытавшихся вырваться с охваченных голодом областей водворяли обратно. 22 января 1933- г. Сталин и Молотов предписали ОГПУ Украины и Северного Кавказа не допускать выезда крестьян – после того, как "будут отобраны контрреволюционные элементы, выдворять остальных на места их жительства". На начало марта было возвращено 219 460 человек. Отмечались случаи немедленной расправы с людьми на местах, у железнодорожных станций…
С ноября 1932 по январь 1933 гг. Северо-Кавказский крайком ВКП(б) занес на "черные доски" 15 станиц – 2 донские (Мешковская, Боковская) и 13 кубанских: Новорождественская, Темиргоевская, Медведсвская, Полтавская, Незамаевская, Уманская, Ладожская, Урупская, Стародеревянковская и Новодеревянковская, Старокорсунская, Старощербиновская и Платнировская.
По краю только за 2,5 месяца с ноября 1932 г. брошено в тюрьмы 100 000 человек, выселено на Урал, в Сибирь и Северный край 38 404 семьи. Из станиц Полтавской, Медведовской и Урупской выселены все жители – 45.639 чел. Уманская, Урупская и Полтавская были переименованы – в Ленинградскую, Советскую и Красноармейскую (в октябре 1994 г. глава администрации края Е. Харитонов возвратил Полтавской ее имя). На место выселяемых, убитых и умерших от голода селили порой тех самых, кто их уничтожал. Так, Полтавская – Красноармейская заселена семьями красноармейцев, Новорождественская – сотрудников НКВД.
Согласно справке ОГПУ от 23 февраля 1933 г., самый сильный голод охватил 21 из 34 кубанских, 14 из 23 донских и 12 из 18 ставропольских районов (47 из 75 зерновых). Особо неблагополучны 11 кубанских районов (Армавирский, Ейский, Каневский, Краснодарский, Курганенский, Кореновский, Ново-Александровский, Ново-Покровский, Павловский, Старо-Минский, Тимашевский), Шовгеновский р-н Адыгейской АО и Курсавский Ставрополья.
Даже к сегодняшнему дню население репрессированных станиц не может восстановить хотя бы до половины своего прежнего уровня…
Всего, по подсчетам российских и зарубежных ученых, от голодомора 1932-33 гг. погибло не менее 7 млн. человек (некоторые считают, что число погибших было гораздо больше – более 10 млн.). Только за один 1933 г. численность населения страны, согласно официальным данным, сократилась на 6 115 000 человек, причем самые большие потери пришлись на Кубань и Украину. Власти пытались уничтожить и память о них. Места братских захоронений не обозначались, книги записей рождений и смертей уничтожались, а пытавшихся вести учет жертв расстреливали как врагов народа.
Карательные акции затронули не только станицы, занесенные на "черные доски". Одна только экспедиция особого назначения (латыши, мадьяры и китайцы – кавалеры ордена Красного Знамени) в Тихорецкой за три дня расстреляла около 600 пожилых казаков. "Интернационалисты" выводили из тюрьмы, раздев догола, по 200 человек, и расстреливали из пулеметов…
Приехавший с Кубани словенец доктор Р. Трушнович рассказывал в Югославии про коллективизацию и голодомор: "…Зажиточных казаков… отправляли в Архангельскую губернию. Из первого транспорта никто живым не остался, все были перебиты холодным оружием. Для проведения коллективизации было прислано 25 000 рабочих от станков (двадцатипятитысячники)… Объявлено: "Всю тягловую силу, орудия производства и землю сдать в стансоветы. Все необходимое для жизни будете получать пайками"… Отобранный инвентарь пропадал без надзора; лошади под присмотром назначенных конюхов (не хозяев) падали…
На место сосланных присылали красных партизан из Ставропольской губернии и центральной России. Жизнь окончательно ухудшилась; паек начали выдавать не подушно, а на рабочего, в результате даже дети принуждены были работать. Но голод все увеличивался. Умирали сотнями. Даже красные партизаны в течение месяца питались только сусликами… Большевики ни перед чем не останавливаются, вздумалось разводить хлопок – выкорчевали возле станицы Стеблиевской виноградники и, несмотря на предостережения казаков, все-таки посеяли хлопок, а потом косили, как траву… Казаков на Кубани осталось мало… Они одеты хуже всех, отчасти желая замаскировать себя и больше походить на пролетариев…"
Мой дальний родственник, тогда учащийся ФЗУ, И.М. Кокунько, писал: "Ранней весной 1934 года учащихся СРЗУ отправили в станицу Полтавскую, откуда были высланы все жители, на обработку заброшенных полей, а также в станицы Славенскую и Джерилиевскую. По дороге в Краснодаре мы увидели страшное: люди со вздутыми животами падали прямо на улицах, их мгновенно раздевали, а тела грузили на подводы и увозили к железнодорожному полотну, укладывали на платформы. После мы узнали – трупы сбрасывали с моста в Кубань. Хоронить сил не было. По реке тогда плыли и плыли трупы…"
Удивительно ли, что именно из офицеров РККА, служивших в 1929-34 гг. на Дону и Кубани и ставших свидетелями массового террора, многие позже как раз и вступили в казачьи формирования Вермахта и части РОА (назовем хотя бы будущего генерала и командира 5-го Донского полка И.Н. Кононова)?.. Удивительно ли, что чудом выжившие казаки при первом удобном случае поворачивали оружие против палачей своего народа, желая отомстить им?..
При вступлении немцев в Краснодар ими были обнаружены специальные комнаты и приспособления, при помощи которых казни были поставлены большевиками буквально "на поток" (здания не успели взорвать – помешал инженер станции, убитый за это чекистами). Затем эти комнаты были открыты для публичного осмотра. Вот описание из книги Н. Палибина – после объявления осужденному приговора "ему указывали на небольшой коридорчик, через который была видна светлая комната с окнами без решеток. Там стоял стол с письменными принадлежностями. Чекист разъяснял осужденному, что тот может пройти к столу и написать письмо, или просто посидеть и подумать наедине… Человек вступал в коридор, пол под ним проваливался, и он падал в бездну, на дне которой была мясорубка. Она дробила, ломала и резала его на куски, и вода выносила остатки в Кубань…"
Так удивительно ли, что один из выросших мальчиков, семья которого была полностью уничтожена красными палачами, в начале войны с Германией откровенно сказал Палибину: "Ну, теперь я смогу рассчитаться! Я никогда не забывал и не забуду крови, которая капала на пол в суде…"
Не миновали казаков и волны арестов 1936-38 гг. (те, что накрыли многих большевиков, в том числе и изобретателей "черных досок"). В итоге к концу 1930 гг. было физически истреблено около 70% казаков. А сколько рассеяно по СССР и за рубежом, лишено памяти, родственных связей?..
Выжил – кто выжил. Кто сумел приспособиться к людоедской власти. Тяжело вспоминать страшные годы. Больно. В 1920-30-х гг. за хранение дедовской черкески, кинжала, старых фотографий можно было запросто лишиться жизни. Потому мало что сохранилось по станицам. Старики завещали хоронить себя со снимками близких на груди. А выжившие молчали долгие годы. Чудом, едва не в последний миг оказалась пробужденной народная память. Но нужна ли она новым поколениям? Молодые с трудом верят во все это. Потому что… такого не может быть! Такое – просто не укладывается в голове. Но – это было.
Могут ли быть прощены убийцы, порой живущие еще в спокойствии и достатке? И не они ли сегодня, не желая ни в чем каяться, из чужих куреней призывают нас все "забыть" и "примириться?"
Бело дело. 2 съезд представителей печатных и электронных изданий. Резолюция и материалы научной конференции. "Белое дело в Гражданской войне в России. 1917-1922 гг.". М.: Посев, 2005.
| |
| |
Просмотров: 3122 | |