Из дневника К.Л. Зелинского

2 января 1933 г.

Так давно я не прикасался к дневнику, что он мне кажется воспоминанием о перенесенной болезни. Действительно, он по стечению обстоятельств становится повестью уродств, проходящих мимо, оставляющих след на бумаге. Это своеобразный «портрет Дориана Грея»[7], стареющий вместо оригинала, может быть застрахованного молодостью. Как часто замечаешь, что люди искусственной улыбкой стремятся разгладить морщины раздумий и сомнений, набегающие на лоб. И сами эти сомнения, и поводы их вызывающие не всегда бывают ясны для вас, а еще реже они облекаются в признания или даже вопросы к собеседнику.

Несомненно, положение сейчас в стране напряженное и классовая борьба в иных местах (как на Сев[ерном] Кавказе[8]) приобрела самый острый характер. Но круг впечатлений разный, но социальная настроенность сознаний разная и в зависимости от этих обстоятельств – выводы часто[9]различны и противоречивы.

Встречаю Замойского. «Ну, как?»

– Плохо. Плохо живу.

– Почему так?

– Да, вот уже четыре месяца не прикасаюсь к бумаге. Не могу писать. И сна нет.

И вот без всяких[10]вызовов с моей стороны льются сразу жалобы и сомнения:

– Что же это делается? Ничего не понимаю. Все берут. Все под метелку. Вот новый закон о молоке. С коровы 170 литров. Да ведь это надо подумать. Разве корова даст столько? Даром, по пятиалтынному[11]. Сейчас два моих брата – они теперь работают в Москве ломовыми извозчиками – бежали из колхоза. Скопили в Москве по полтораста рублей, приехали к себе в деревню. Думали детишкам что-нибудь сделают, помогут – ведь, голые, босые все сидят. Приехали, а тут подоспел сбор. По 32 пуда картошки с дыма – да ведь с дыма, а не работника или с едока, не учитывая там сколько детей, семьи, вообще ничего не считаясь; потом – по три с половиной пудов мяса. Если нет у тебя – купи на рынке по рыночной цене, а сдай по заготовительной. Загнали мои братья свои деньги на это дело. Наложили на них еще. А они ведь не единоличники, а колхозники. Видят ребята – туго. А тут председатель колхоза пригрозил им: «Не дадите к утру – арестуем». Ну, и дали они тягу ночью. Не знаю, как с детьми, с женами. Бросили на произвол судьбы голодных. Дома, хоть шаром покати. Ни овцы, ни кошки.

Я ведь сам этот колхоз организовывал. Мне теперь стыдно и домой показываться. Письмами вся деревня завалила. Теперь у нас уж такой порядок. Назначают председателей из других, дальних деревень. Тут уж о выборном начале и не поминают. Вот приезжает такой новенький. Ему что – чужой. Голосует, клянется – сдам. Начинает сдавать. Потом видит парень – не хватит на семена, не хватит на корм. От мужиков уж таится. По ночам дома пересчитывает. Парень-то честный – видно ему: запорет колхоз. А выхода нет: не сдашь цифру – в тюрьму и сдашь, колхоз запорешь – все равно в тюрьму. У меня мои товарищи, с которыми я коров пас, бедняки горькие, первыми в партию пошли, на фронтах были, ведь все уже по тюрьмам. Тот не сдал, тот пересдал. Которые уже отсидели по два года, домой[12]вернулись. Теперь тише воды, ниже травы. Теперь активистов в нашей деревне не найдешь. Ну их, жизнь дороже. У всех наших активистов хозяйства поразорены, дети поумирали. И ведь не один это год. Уже третий год. И все год от года хуже. В прошлом году уже взяли из колхоза все под метелку. Просто стон пошел. Письмами меня забросали. А приехал ко мне в то время мой старый друг, тоже пастух, потом партизан, а теперь председатель краевого исполкома. Я ему рассказал, что у него с колхозами делается. Не поверил. Пошлю, говорит, проверить. Действительно, послал своего человека в нашу деревню. Тот установил, что все это правда. Тогда в наш колхоз было ввезено сначала 1000 пудов муки, затем круп, сена. Зачем же, спрашивается, все надо было забирать под метелку? А в этом году повторилось точь-в-точь то же самое. Сейчас наша деревня опустошена до последнего семенного зернышка. Край зато план выполнил. Что будет весной, не знаю. В новые постановления не верю. Да и никто в деревне не верит. Кто может, бежит из нее, а кто не может, молчит.

Я написал обо всех этих делах Калинину и Молотову. А сказать ничего нельзя: сейчас на тебя накинутся – оппортунист, подкулачник, пособник кулаков, долой, в тюрьму. Что самому делать, тоже не знаю. Я коммунист, организатор колхоза, писатель – сам о колхозе же и писал – теперь всех спрашиваю: «Что делать?» Приходи, почитай письма – сам увидишь. Пишут мне люди из самых разных деревень, все то же – ни с чем не считаются: все берут. Семенной запас берут, фураж у скота отнимают. О личных запасах и говорить не приходится. Два года назад было у нас 360 лошадей. Нынешней весной вышло в поле 120. Последние месяцы на веревках уж висели. Стоять не могли. Ничем не кормили. Такую цифру сена нам на колхоз дали. Сейчас одно могу сказать – будут резать скот опять. Поживем – увидим. Не знаю, как в других местах, но в нашей местности колхозы разорены, доведены до полного упадка, и выполнение планов идет за счет основных капиталов, изъятия всего, что можно.

Замойский прощается взволнованный и расстроенный. Я стремлюсь объяснить ему, как умею – самое рискованное «теоретизировать» на базе одного колхоза.

Глубоко обеспокоена и Шагинян, эта всегдашняя оптимистка. Но круг впечатлений иной.

– Объясните, спрашивает она Серебрянского и Ермилова (мы все сидим вместе), почему на шестнадцатый год революции мы пришли к такому положению? Вы не знаете жизни, не знаете, как живут люди. Вы обеспечены пайками и гонорарами. Я сейчас была в Ленинграде. Вы знаете, что там начался сыпняк, голодный тиф, как в 20-м году? Я была в Доме ученых в Детском Селе. Мы просто недоедали там. Ученые с мировым именем питались только пшенной кашей. Я согласна питаться ей, но я должна видеть просвет, перспективу. Я всегда ее умела видеть, в самые тяжелые годы революции. Я всегда умела из каждого эмпирического факта извлечь его принципиальное зерно, увидеть во всем новое, движение вперед, к социализму. Сейчас я потеряла это. Мы объелись идеологией. Мы так все привыкли лакировать и объяснять, что потеряли чувство живых фактов жизни. А факты таковы, что ко мне приходят сейчас мои давние приятельницы, здесь, в Москве. Они некрасивы, они старые девы. Они служащие обе. Я вижу, как они начали пухнуть от голоду. И вот они иногда приходят ко мне. Я знаю, что они пришли немного подкормиться, потому что у них нет никаких закрытых распределителей. Они обе такие грузные. Им надо есть просто по их комплекции много. И вот они стесняются у меня попросить. Я знаю это. И мне так же совестно их обидеть тем, что показать, что я знаю, что они голодны, и сразу начать их угощать. И вот эти сестры совершенно серьезно готовятся к самоубийству. Им нечем жить. Никакого просвета у них нет. Они получают грошовое жалованье жалких совслужей[13]. Я их все время утешала. Теперь и у меня не поворачивается язык сказать им, что хорошо. «Известия» заказали мне победную статью к Новому году. Я не буду, я не могу ее написать. Я не могу лгать и лакировать действительность. Я не могу миллионам усталых голодных людей говорить, что все прекрасно и мы победили. Или я напишу о чем-нибудь нейтральном. Я хотела даже отказаться от ордена Красного Знамени, который мне дали. Получился громадный разрыв между уровнем жизни большинства народа и обеспеченной верхушки инженеров, писателей, директоров, крупных управителей. Я понимаю, конечно, что надо сохранять кадры и все прочее, но под этим предлогом на почве закры[того] [сна]бжения может вырастать черт знает что. Мне противны ваши Цыпин…[14][пис]ательские[15]обжорства, когда кругом форменный голод.

РГАЛИ. Ф. 1604. Оп. 1. Д. 183. Л. 8–10. Копия. Машинопись.

№ 2–3

Из спецсообщений секретно-политического отдела ОГПУ

1 – 5 апреля 1933 г.

№ 2

о продзатруднениях в колхозах Нижне-Волжского края

1 апреля 1933 г.

Сов. секретно

Поступающие за последнее время материалы сигнализируют о наличии острых продзатруднений в отдельных колхозах НВК и ЦЧО. В этих колхозах отдельные семьи колхозников за отсутствием хлеба питаются разными суррогатами и мясом павших животных. На этой почве имеются случаи смерти, опухания, заболевания сыпным и брюшным тифом и отдельные случаи людоедства. <…>

НВК. Сердобский р[айо]н. В селе Бутурлинка в семье колхозника Давыдова имеются опухания на почве недоедания. Давыдов имеет 400 трудодней, получил хлеба около 12 пудов, в семье 8 человек, питаются суррогатами. Колхозник Михеев умер от недоедания, жена и сын больны от истощения. Имел около 300 трудодней. В семье колхозника Долина также имеются опухания на почве недоедания. <…>

О всех фактах продзатруднений информированы соответствующие организации. Принимаются меры к заброске продпомощи.

Нач. СПО ОГПУ                        Г.Молчанов

Нач. 2-го отделения СПО ОГПУ                        Лешков

Верно: пом. секретаря СПО ОГПУ[16]

ЦА ФСБ России. Ф. 2. Оп. 11. Д. 42. Л. 101–103. Заверенная копия. Опубл.: http//www.mid.ru/ns-arch.nsf/iddpubl

№ 3

о голоде на предприятиях Средне-Волжского края на 2 апреля

5 апреля 1933 г.

Сов. секретно

<…>

На суконной ф[абри]ке «Коллективное творчество», в Пензенском районе, снабжение рабочих проходит с перебоями. Заработная плата рабочим систематически задерживается, почему многие рабочие, особенно многосемейные (последних до 200 человек), находятся в тяжелом положении.

На ф[абрик]е увеличились случаи обращения рабочих в медпункты. Отдельные рабочие настолько истощены, что фабричный врач, отмечая в больничных листах диагноз «малярия, грипп» и прочее, одновременно сообщает в фабком, что медикаменты бессильны, т.к. рабочие не больны, а истощены от недоедания.

За первую половину марта зарегистрировано 10 случаев опухания, главным образом детей. Отмечены случаи употребления в пищу собак.

На суконной фабрике «Творец – рабочий», в Кузнецком районе, на почве плохого снабжения труддисциплина падает, увеличивается процент прогулов, т.к. рабочие уходят в села нищенствовать.

Зарегистрировано свыше 50 чел., опухших от голода. В отдельных случаях рабочие падают от истощения у своих станков. (Работница Кулемина, Карпова и др.) <…>

Нач. СПО ОГПУ                        Г.Молчанов

Нач. 6-го отделения СПО ОГПУ                        Коркин

Верно: пом. секретаря СПО ОГПУ Светлов

ЦА ФСБ России. Ф. 2. Оп. 11. Д. 42. Л. 118. Заверенная копия[17]. Опубл.: http//www.mid.ru/ns-arch.nsf/iddpubl

№ 4–6

Из спецсводок секретно-политического отдела полномочного представительства ОГПУ по Нижне-Волжскому краю

28 марта – 8 июня 1933 г.

№ 4

о продзатруднениях в крае по данным на 20 марта

28 марта 1933 г.

Сводка фактов

<…> Смертности

<…> Сердобский район. В с. Н. Студеновка умерла от голода колхозница Потапова вместе с двумя детьми. В с. Байка умерло от недоедания двое детей колхозников. В с. Пригор[одная] Слобода умер от голода единоличник. <…>

Нач. СПО ПП ОГПУ НВК                        Якубовский

ЦА ФСБ России. Ф. 2. Оп. 11. Д. 56. Л. 127—135. Подлинник. Опубл.: Советская деревня глазами ВЧК–ОГПУ–НКВД. 1918–1939: Док. и материалы: В 3 т. 4 кн. / Под. ред. А.Бериловича, В.Данилова. М., 2000–2005. Т. 3. Кн. 2. 1932–1934 гг. М., 2005. С. 358.

№ 5

о продзатруднениях в колхозах края

10 мая 1933 г.

<…> Употребление мяса павших животных

Мало-Сердобинский район. В с. Турзовка колхозниками разобрана туша коровы, павшей от сибирской язвы. Ямы, в которых находились туши сапных лошадей, облитые керосином, разрыты, и туши все разобраны. <…>

Нач. 2-го отделения СПО ПП ОГПУ НВК                        Хандриков

ЦА ФСБ России. Ф. 2. Оп. 1. Д. 880. Л. 47—49. Подлинник. Опубл.: Советская деревня глазами ВЧК–ОГПУ–НКВД… Т. 3. Кн. 2. С. 418.

№ 6

о смертности на почве голода

8 июня 1933 г.

За последнее время в отдельных селах НВК на почве голода увеличились случаи смертности, опухания и употребления в пищу падали — сусликов, собак, кошек, ежей и т.п. <…>

Мало-Сердобинский район. По с. Ст. Славкино смертность от голода усиливается: ежедневно умирают 10–12 чел. Трупы продолжительное время лежат на кладбище незарытыми. <…>

ЦА ФСБ России. Ф. 2. Оп. 11. Д. 56. Л. 140–141. Подлинник. Опубл.: Советская деревня глазами ВЧК–ОГПУ–НКВД… Т. 3. Кн. 2. С. 425.

№ 7

Из донесения начальника политотдела Тамалинской МТС Нижне-Волжского края П.Денисова в политуправлепние Наркомзема СССР

4 июня 1933 г.

<…> Значительная часть колхозников от недостаточного питания сильно ослабла. По неполным данным, в Тамалинском районе на почве недостаточного питания с января по 25 марта текущего года опухло 1028 чел., в том числе колхозников 624. За это же время умерло 725 чел., в том числе колхозников 520 чел. Во втором участке МТС с общим числом населения 2543 чел. в течение этого времени опухло 195 чел., а умерло 253 чел. <…> Умирают не только дети и старики, но колхозники от 20 до 40 лет, ибо взрослые колхозники получаемый в качестве общественного питания хлеб, как правило, отдают своим детям.

Положение с продовольствием становится с каждым днем все труднее и труднее. Району нужна скорейшая продовольственная помощь.

Начальник политотдела                         П.Денисов

РГАСПИ. Ф. 112. Оп. 32. Д. 85. Л. 22–22 об. Подлинник. Опубл.: Трагедия советской деревни: Коллективизация и раскулачивание. 1927–1939: Док. и материалы: В 5 т. / Под ред. В.Данилова, Р.Маннинг, Л.Виолы. Т. 3. Конец 1930-х – 1933. М., 2001. С. 676.

№ 8

Из донесения № 5 начальника политотдела Лопатинской МТС Нижне-Волжского края в политсектор краевого земельного управления

5 августа 1933 г.

<…> В селах Козловка, Суляевка и Пылково во время ожидания нового обмолота хлеба отдельные колхозники с травы, грибов (мухомор) начали объедаться, и в результате значительное количество умерло. За период с 1 января по 1 июля 1933 г. выбыло около 800 чел. возрастом: от детского до 50 лет и старики, преклонные к этому.

Случаи людоедства. В с. Козловке 24 июня у гражданки… 45 лет обнаружено было около 1 кг человечьего мяса в вареном виде. В произведенном расследовании установлено, что 8 июня умер муж вследствие недоедания. Семья, состоящая из 6 чел., в том числе 4 человека детей, оказалась без средств к существованию и без хлеба. 11 июня у нее умер ребенок 11 месяцев, которого на почве голода решила использовать в пищу… На предварительном допросе в людоедстве созналась и заявила: «Я вынуждена была пойти на это преступление в силу совершенного отсутствия средств существования хлебом». <…>

Начальник политотдела                         Пономарев

РГАСПИ. Ф. 112. Оп. 32. Д. 45. Л. 20–20 об. Подлинник. Опубл.: Трагедия советской деревни…Т. 3. С. 677.

[8]Так, в феврале 1930 г. были охвачены повстанческим движением Баксанский, Нагорный и Балкарский округ. В заключении Балкарского отдела ОГПУ по обвинению группы граждан с. Актопрак в вооруженном восстании против советской власти в феврале 1930 г. (не ранее 20 февраля 1930 г.) указывалось: «Отличительная черта данного движения – участие в нем значительных кадров середнячества и бедноты. Это объясняется: а) чрезвычайной отсталостью населения и влиянием на него духовенства и контрреволюционных элементов, использовавших религиозный фанатизм масс; б) некоторой засоренностью партийного аппарата на местах чуждым элементом – все это и стало толчком к этим выступлениям». К суду были привлечены 97 обвиняемых, из которых 77 – середняки и бедняки. (ЦГА КБР. Ф. 183. Оп. 1. Д. 298. Л. 148–157; Красовицкая Т.Ю. «Они не понимают и не могут воспринять формулы диктатуры пролетариата»: Документы российских архивов о национально-культурном строительстве на Северном Кавказе в 1920-е годы // Россия. ХХ век: Электронный альманах. Док. № 17.)

[9]Слово впечатано над строкой.

[10]Далее забито слово, возможно: «попыток».

[11]Пятнадцать копеек.

[12]Далее одно слово забито.

[13]Советских служащих.

[14]Далее оторван край документа.

[15]Возможны варианты прочтения.

[16]Подпись неразборчива.