Из мира детского чтения наша память вынесла и сохраняет образ сибирского промысловика-аборигена, стреляющего соболя и белку точно в глаз. Из книг мы также помним и алчного концессионера, загребающего мягкое золото за бесценок. Один честно смотрит на добычу средств существования через прицел берданки, другой пристрастно – через тугой кошелек. С развитием цивилизации страсть к поживе еще больше возносится над человечеством, она преумножается сатанизмом мировой глобализации.

Гуманная память вечно будет на стороне угнетенной природы, частью которой является и бесправный среди сильных мира сего простой человек.

…Корреспондентом центральной газеты мне в конце семидесятых – начале восьмидесятых годов довелось немало поколесить по тюменским нефтегазовым северам. Это был пик борьбы государства за добычу миллиона тонн тюменской нефти и миллиарда кубометров газа ежесуточно. В тундре вырастали города. В краю оленеводов и охотников множились километры трасс, преграждающих пробуравленными колеями подъезды и подходы к местным факториям – опорным пунктам угнетаемых «цивилизацией» северных отраслей – оленеводства и промысловой охоты.

Глобальность и сила натиска отражалась и в зазеркалье решаемых государством проблем: миллионы кубометров попутного газа на нефтепромыслах сжигались в факелах, потому что строительство газоперерабатывающих заводов не поспевало за темпами добычи нефти. По берегам Оби на сотнях километров можно было видеть пустые металлические емкости, в которых мазут, солярку и бензин по Иртышу и Оби доставляли к нефтегазовому «Клондайку», потому что «некогда» было построить хотя бы один на все Северное Приобье какой-никакой заводик по производству моторного топлива для местной потребности. Ржавеющую бочкотару, очевидно, предполагалось собирать и вывозить обратно на переплавку или для повторного использования, но всё это откладывалось на «потом». Да так и ржавело.

Цивилизация буквально наваливалась на северного аборигена – ханты, ненца, манси. Она не вступала в край вечного проживания малых народов, а влетала на вертолетах, гнала сюда по зимникам «катерпиллеры» и «камацу» с роторными черпалками и навесками для укладки труб. Люди этой цивилизации быстро научились стрелять по аборигенам из особого оружия: в обмен на водку, привезенную с «большой земли», у аборигенов тюменских северов в неограниченных количествах брали рыбу, меха, оленьи рога, уникальные изделия местных промыслов. Алкоголь убивает организм северного человека в десятки раз быстрее, чем южанина. Никогда не забуду такую картину. Вертолет приземлился на окраине поселка одного из оленеводческих совхозов. И моментально под еще вертящимися лопастями образовался живой островок: люди в малицах, мужчины и женщины, отталкивая друг друга, висли на шасси винтокрылой машины. Мой коллега, журналист из окружной ямальской газеты, объяснил мне, что происходит. В связи с выходом известных отрезвляющих страну постановлений партии и правительства пропал источник алкогольного зелья. «Им, – это о волнующемся море людей – безразлично куда лететь, лишь бы купить водку».

Страна смотрела с тюменских и томских северов на добычу благ сквозь жерла труб, которые прокладывались через топи болот, русла рек. И непременно в одном направлении – на запад, на запад. Сам слышал, как незабвенный премьер СССР Косыгин говорил тюменским добытчикам: «Вы мне дайте лишнюю тонну нефти, я за нее на Западе куплю вам и модные сапожки, и шубы, и еду». Слава Богу, нам не требовалось, как американцам, бомбить за нефтяной интерес другие страны – хватало своего Приобья. И на импортные промышленные изделия, и на продовольствие. Увы, сейчас уже не хватает, хотя, например, в газификации своей страны мы и не стремимся догонять Европу. И, вероятней всего, не догоним, А продукты нефтепереработки – бензин, солярку, топочный мазут – развратившись погоней за мировыми ценами на углеводородное сырье, обернули в золото для родной промышленности и сельского хозяйства, чем фактически и сделали неконкурентоспособной отечественную экономику. И разорили её.

Когда же в наш лексикон вкралось это английское слово – «баррель»? По звучанию оно напоминает название страшной болезни – что-то вроде «цирроза». А по сути? Разве он, баррель, сегодня не сидит в печёнках у всего человечества, у всей его цивилизации?

Вот задумываюсь, если бы перегонять по трубам не нефть, а готовое топливо, оно тоже измерялось бы баррелями? Впрочем, не то важно, какой мерой оно измерялось бы. Но бензин он и в Африке, и на северном полюсе – бензин. Это чистый конечный продукт, от выработки которого в странах, имеющих исходное сырье, можно иметь и дополнительные рабочие места, безбедно кормить разведчиков, добытчиков нефти, и ее переработчиков. И науку кровно заинтересовывать в углублении крекинга углеводородов. Можно было бы остаточные фракции горючего вещества вроде топочного мазута не наценивать дороже… коровьего масла, которое не произведешь, если не обогреешь животноводческую ферму. Не хочу повторяться про «печёнку», но ведь известно, что в стоимости каждого изделия, каждой услуги «сидит» до 70 процентов затрат на энергетическую составляющую.

К тому же, иная мера, может быть, не была бы столь политизирована, как баррель нефти. Не была бы так, извините, проституирована. Ведь посмотрите, только что мы были свидетелями, как цена барреля нефти рухнула с высоты почти 150 долларов до 40. Но, заметим, цена даже самого простейшего нефтепродукта – солярки, на которой во всех странах «растят» хлеб и производят масло, стронулась с максимальной отметки вниз всего на один-два процента. Так или почти так было и в Европе, и в Америке. И в Африке. Впрочем, не совсем так. Это у нас в России бензоколонка, извините, фундаментальнее государства. Опыт Запада наши естественные монополии перенимают только в том случае, если он им выгоден с монетаристской точки зрения и ни в коем случае не наоборот.

Но какой же хитроумный механизм вставлен в систему ценообразования на рынке сырой нефти, если цена может чуть ли не враз падать со 150 долларов до 40 и ниже?! При этом ни суровые условия нефтедобычи ни на йоту не колыхнулись в сторону комфорта, ни на минуту не отползла от кромки неба длинная полярная ночь, не вымерзли и не просохли болота, в которых тонут в тундре могучие тягачи. Просто где-то на лондонской бирже некие накрахмаленные воротнички перемигнулись, прищелкнули пальцами и цена обвалилась в три, в четыре раза. Было почти 150, стало 40. Не баррель, а бордель, господа, получается! Игра. Политика! И богатейшая страна, сделавшаяся сырьевым придатком мировой экономики, стала жертвой политики накрахмаленных воротничков.

Некоторые, в основном те, кто до сих пор торжествует по поводу развала СССР, говорят в тоне злорадствующего упрека, что, мол, и тогда бюджет страны был «нефтяным». Нефтяной – значит, зависимый от «трубы», от биржевой игры в Лондонах и Давосах. Ну, допустим, это правда. Но если эта «правда» в свое время, при обрушении цен на нефть, оказалась губительна для СССР, тогда почему мы ею, этой правдой, превентивно не защищали Россию, снимая в течение полутора десятилетий с экспортной трубы даровые сверхприбыли?

Навяз в зубах вопрос: что лучше – тратить даровые деньги на создание и технологическое перевооружение объектов реальной экономики и ее инфраструктуры или вкладывать их в известный стабфонд? Наши финансовые мудрецы однозначно предпочли второе. Фигурально выражаясь, деньги параллельно трубе тоже утекали на запад. И, хорошенькое дело, между прочим: в мире теперь финансовый и экономический кризис, а наш стабфонд – за границей. Естествен вопрос: при мировом кризисе границы между государствами должны слабеть или, наоборот, укрепляться? По логике, вероятнее всего будет происходить второе. Тогда что же мы сможем стабилизировать у себя дома за счет стабфонда, который находиться… в чужом сундуке, за границей?

Это вопрос финансовой безопасности. В его разрешении на «мудрецов», наверное, с грехом пополам можно было бы положиться, если бы не такое обстоятельство. Пока наша доля в том сундуке приближалась к полутора триллионам долларов, крупнейшие, облеченные полным доверием Правительства и Кремля «накрахмаленные воротнички» России на треть этой суммы набрали за границей кредитов, переложив их в ценные бумаги, включая покупку иностранной валюты, вилл на чужих берегах, яхт, футбольных команд и заграничных тренеров. Теперь в гуле антикризисной патетики прозвучал клич, что их активы надо спасать за счет золотовалютных резервов государства. И «мудрецы» убеждают всех, что так заведено делать в эпоху глобализации.

Не странно ли, что при таком стабфонде создавали еще и профицит бюджета, беря непомерные налоги со среднего и малого бизнеса, с наших зарплат, экономили на лекарствах, на пенсиях, и при этом крупнейшим энергетическим и прочим компаниям разрешали обильно кредитоваться на Западе. Их аппетиты росли параллельно с ценами на нефть, а не с реальным ростом экономики. Растущие денежные потоки при сворачивании собственного высокотехнологичного производства – это же сущее казино. Ударил кризис, и перед всем миром государство стало разглаживать морщины на лице проторговавшихся и проворовавшихся компаний и банков за счет перепрофицированного государственного бюджета и других резервов. Кредитуется фактически не производственный, а монетаристский бизнес, который собственно и повинен в том, что среднему классу предпринимателей дохнуть стало нечем. В его сферах гигантскими темпами сейчас происходит сокращение рабочих мест, множится безработица. Из-за дороговизны всех ресурсов, особенно энергоносителей, становится невыгодным любое производство, особенно в сельском хозяйстве. Это уже вопрос продовольственной безопасности. Поговорим и о ней.

Косыгин за нефть одевал и обувал страну, когда пресловутый баррель стоил 100 долларов, но доллар был почти равен рублю. Продовольствия при Косыгине своего производилось в разы больше, чем сейчас, – может быть, и потому, что литр бензина на внутреннем топливном рынке стоил шесть копеек, а солярка, которой российский крестьянин заправляет тракторы, и того дешевле. Западные направления для нефтяной навигации и тогда были большой международной политикой, но трубы на Запад и к себе домой шли «по отдельности», одна другую заедали, но не в такой же степени, как сейчас.

В строку так и просится пример из прошлой целинной эпопеи, хотя вспоминать целину в позитивном плане давно вышло из моды.

Генеральное наступление на целину начиналось в 1954 году, и к этому был приурочен пуск Омского нефтезавода, выросшего в рекордные сроки до производства 25 миллионов тонн топлива для моторов. Это пример не локальный. Завод территориально покрывал интересы всей Западной Сибири, Северного Казахстана и даже Оренбуржья. Трубы для транзита сырой нефти в Омск прокладывались с запада на восток – из башкирских Туймазов, а затем она плыла в Омск по Иртышу в танкерах. В себестоимости целинного урожая 50-х, 60-х и более поздних лет топливная составляющая была мизерной. Потому и целина обходилась стране неизмеримо дешевле, чем она, страшно даже помыслить, могла бы стоить теперь. Не стану обременять читателя излишеством цифр, ограничусь общим толкованием и оно, надеюсь, заменит цифры. В зонах рискованного земледелия, а это и есть вся советская «целина» 50-х годов прошлого века, урожая зерна в десять центнеров с гектара хватало, чтобы в каждую осень за счет пашни покрывать убытки всех отраслей сельского хозяйства и получать по стране плюсовой баланс аграрной экономики. Сегодня, когда мы в жерла труб, как в прицел, смотрим исключительно на Запад, и оттуда ждем всебщего благополучия, российский крестьянин с каждого гектара должен 70-80 процентов дохода отдавать исключительно за «горючку». Когда еще так было?!

Останься цена на энергоресурсы для внутреннего потребителя хоть сколько-нибудь лояльной к отечественной производительной экономике, мы бы сегодня за продовольствие и ширпотреб не выкачивали остатки сырьевых ресурсов на Запад – их уже осталось только на 40-50 лет. Ведь ребенок, родившийся сегодня, уже нами обворован. Мы бы, уверен, не везли оттуда буквально все, что может родить собственная земля. Да и руки у нас растут откуда надо, заботу бы только перегрузить из той головы орла на нашем Гербе, которая смотрит через трубу на Запад, в другую – в ту, что повернута внутрь России.

С этой точки зрения, думаю, нелишне было бы взглянуть на новогоднюю газовую войну с Украиной. Нет сомнения, мы в ближнем бою отстояли коммерческий интерес монополиста Газпрома и политический – государства. Последним достижением можно и погордиться, но это если опять же рассуждать с позиций «ближнего боя»: доколе будут стремиться в НАТО и жировать на наших ресурсах?

Но существует понятие дальнего боя. Ведь не народ Украины стремится в североатлантический военный альянс. Если в этой войне погасли домны в самых лояльных к России промышленных районах восточной Украины, то мы сильно помогли Ющенко, главному закоперщику проамериканского курса для нашего ближнего зарубежья. К просчетам «дальнобойной» стратегии я бы отнес и то, что в этой войне наша государственная власть лишний раз подтвердила свою гораздо большую приверженность к защите интересов монополий, нежели всех граждан своей страны. Послушаешь, так у нас всё переполнено социальными заботами о соотечественниках. Но, имея уши, мы имеем и глаза. Ещё когда бюджет на период до 1912 года составлялся из расчета 90 долларов за баррель, в него уже тогда закладывалось стабильное подорожание всего без исключения, что входит в понятие «потребительский рынок». Например, добиваясь единовременного повышения платы за газ с Украины на каких-то 15-20 процентов, для нас на 2009 год запланировано поэтапное подорожание газопотребления на четверть, а за четыре года – на все 100. Не говоря о том, что в деле газификации большинства районов страны у нас еще, как говорится, и конь не валялся. Значит, будут непомерно дорожать и прокладка бытовых газопроводов и подключение к ним кухонных горелок. По стоимости бензина и солярки мы обогнали Европу и Америку, так газанем же и на голубом топливе! То же самое творится и с тарифами на электричество.

Что происходит на рынке труда – вообще одно с другим не вяжется. Какая переподготовка кадров, какие новые рабочие места, если без натяжки трудно даже вообразить хоть какие-то сферы, где требовался бы производитель товара или услуг. И, при этом, повсеместно идет сокращение рабочих мест. Сокращают кадры и олигархические структуры, господствующие в крупном бизнесе компании, но они сокращают «офисный» контингент, там действительно пухли от роскоши. А предприятия среднего и малого бизнеса вынуждены резать по живому, по тому месту, которое и называется реальной экономикой. Президент Медведев назвал число безработных в России – 1,5 миллиона человек. Лояльный к кризису прогноз сулит к концу 2009 года цифру в два миллиона. Отдельные авторитетные эксперты смело предсказывает все десять, их прогнозы строятся отнюдь не на пустом месте.

Теперь снова о сфере производства продовольствия. Казалось бы, вот куда для преодоления кризиса требуется вливание свежей крови, хотя, уверен, со мной многие не согласятся. Не перевились «счетоводы», которые руку набили на сопоставлении цифр, сколько едоков кормит один американский фермер, и сколько – сельскохозяйственный работник СССР или России, делая вывод, что наш крестьянин против американского лодырь и неумеха. У нас массовая деревня сегодня практически умерщвлена, но и теперь там по статистике проживает людей больше, чем в целом на фермах Америки. А кормится страна всё больше за счёт импорта продовольствия. Так что, правы «счетоводы»?

Долго рассуждать на эту тему излишне. По популярным сведениям, в США действительно трудятся 2,6 миллиона фермеров, членов их семей и наёмных работников. У нас – в разы больше. Но мало сказать, что там ещё свыше 20 миллионов человек участвуют в доведении продукта до прилавка. Там давно не принято считать, что невидимая рука рынка сама способна справиться с управлением аграрным сектором экономики. Всё регулируется государством. Устанавливаются объёмы производства по всему перечню товаров, В необходимых случаях стимулируется не только увеличение производства, но и сокращение. Гибкий механизм тарифов и цен. У нас же после ликвидации планирования и твердого госзакупа сколько-либо цивилизованного рынка так и не появилось. Между полем и прилавком сразу же встроилось мурло посредника, перекупщика. Во многих случая посредник больше поддерживается государством, чем производитель.

В Москве, например, да и во всех крупных городах, под разными благовидными предлогами идет сокращение бывших колхозных рынков, ларьков, а на ярмарках выходного дня если и можно встретить продавца с сельской пропиской, то за его спиной обязательно маячит вышеупомянутый посредник. С известных пор эти рыцари с большой дороги захватили весь рыночный менеджмент, и в нём ревностно стерегут любые зародыши свободной конкуренции.

Ни для кого не секрет, что в Москве все рынки контролируются криминалом. Сотни тысяч людей, в основном граждан бывших союзных республик СССР, так сказать, с «нездешним загаром лица» заняты только тем, что преграждают нашим крестьянам путь на рынки. Для этого у них все средства хороши, вплоть до убийства. Сами они платят крестьянам цену за их продукцию, например, овощи, в пять раз ниже, чем затем продают на прилавке. Они сжились с властями,

В нормальной экономике, где есть свободная конкуренция, разница между ценой закупки сельхозтоваров и продажной ценой составляет 20-30, максимум 50 процентов (Сергей Глазьев). У нас она составляет по плодоовощной группе от пяти до десяти раз, по молоку примерно три раза, по мясу два раза, по хлебобулочным изделиям пять раз. По утверждению Сергея Глазьева, и с ним трудно не согласиться, это плата всего общества организованной преступности, которая фактически контролирует рынок и паразитирует на всех нас.

По целому ряду мер, которые сегодня предпринимаются нашим государством в направлении сельского хозяйства, можно судить, что в аграрной политике забрезжило некоторое просветление. И в то же время настораживает то, что «труба» и здесь поворачивается исключительно на Запад. Лоббисты, преимущественно Российский зерновой союз, который контролирует 60 процентов зернового рынка страны (заметим – рынка, а не производства!), добиваются прямого субсидирования экспорта российского зерна. И уже, собственно, вопрос решен. А если вернуться к образу добытчика, с которого начата статья, то кто на земле у нас «белку в глаз стреляет», а кто грабит стрелка? Стреляет крестьянин, а грабит «рыночник». И в чью пользу? Добро бы в пользу крестьянина. Тогда прямые субсидии на вывоз логически могли бы перетекать в прямые субсидии для производства на родной земле. Но ведь и здесь между родной землей и таможней орудует перекупщик, частник. Под какие бы зерновые союзы его не обряжали, он не союзник земледельцу. Об этом можно судить по результатам уже многолетних хлебных интервенций.

Создаваемые ежегодно интервенционные фонды крайне малы, а к тому же их «слово» относительно закупочной цены ненадежно: посулят одну, а далее она меняется в сторону понижения в зависимости от конъюнктуры рынка, и зачастую опускается ниже себестоимости. Реализация товара ниже стоимости затрат – это проедание созданного потенциала и, следовательно, углубление кризиса. Сегодня Правительство ставит задачу ежегодно выращивать не менее 140 миллионов тонн зерна. Считается, что тогда можно будет в полную силу развернуть и развитие отечественного животноводства до уровня полного импортозамещения объёмов мяса, молока, яиц, чего нам сегодня не хватает.

На днях в Москве проходил съезд российских фермеров. Фермерскому движению исполнилось 20 лет. Оптимизма в оценках этого явления было предостаточно – юбилей всё-таки. Но фигурировала и такая тревожная статистика, касающаяся именно производства зерна. Из 148 тысяч фермерских хозяйств, занимающихся непосредственно сельскохозяйственной деятельностью, более половины не имеют посевной площади зерновых культур. Это легко объяснить, произведя маленькое арифметическое упражнение.

Чтобы обработать по всем правилам 1 гектар пашни под зерно, надо сжечь 270 литров горючего (В США 115, мы крайне неэкономны). В посевную 2008 года литр дизтоплива наценили до 27 рублей. Умножаем одно на другое, и получается сумма 7290 р. Допустим, получен урожай 25 центнеров пшеницы. Хорошо если продать по пять тысяч за тонну, тогда производство дает прибыль. Но интервенция государства с такой ценой распространяется только на каждую пятую тонну произведенного зерна. Четыре пятых забирает перекупщик по три тысячи рублей за тонну. И крестьянин в убытке. Кто же при такой ценовой политике рискнет вкладываться в производство зерна? А животноводством заниматься еще более невыгодно.

Лишь тогда можно будет с легким сердцем говорить о субсидированном экспорте зерна, когда максимально честно возродим статус субсидированного государственного заказа на зерно. Без обмана сельхозпроизводителя.

Вот уже идет разведка мнений по части создания между странами-экспортерами зерна организации типа нефтяной ОПЕК. Это прокладывается «труба» в глобализацию зернового рынка. На этом пути образовалась широкая крысиная нора, в которую отныне с народного стола начнет проваливаться хлеб в непредсказуемых объёмах. Речь о замещении зерном углеводородов как сырья для выработки моторного топлива. Не надо преуменьшать опасность: мотор – серьёзный конкурент человечеству, среди которого сытый голодного не понимает традиционно.

Странам сытого капитализма давно известны все способы госрегулирования экономики. Надо что-либо приостановить – платят за минусы, а не за плюсы. Надо форсировать производство – в ход пускаются материальные стимулы. Повторяюсь: у них гибкая система стимулов. Произведенные излишки зерна, например, ничего не стоит утопить в океане, лишь бы удержать на соответствующем уровне потребительские цены. И наплевать, что в мире треть населения постоянно живет под страхом наступления голода.

Сделаю одно вольное, ненаучное, скромно говоря, отступление. Я в вузе изучал политэкономию, когда даже профессора не произносили слов «налог на добавленную стоимость». Это пришло к нам откуда-то извне. Но, несколько лет спустя, стал удивляться примерам, когда, скажем, с сыра, пока он преодолевал путь от молока до авоськи покупателя, этот самый НДС «соскребали» по два и три раза. Объяснения тому были всегда малопонятными, но всё-таки были. Но вот не могу найти объяснения отсутствию такой науки, по которой бы такой же налог в пользу казны взымался с искусственно накрученной цены? По сути, это была бы рента. По законам чести её надо было бы возвращать собственнику товара, которого обманывает перекупщик и продавец. И трудно придумать большей справедливости, чем была бы эта справедливость. Извините, каждый раз, как только заговорю об этом, натыкаюсь на умную улыбку какого-нибудь очередного эксперта, хорошо владеющего птичьим языком современного менеджмента.

По свидетельству Всемирного банка только за последние три года продовольствие в мире подорожало на 83 процента. Жаль, что никогда, особенно у нас в стране, рост цен на продукты питания не соизмеряется с таким показателем, как уровень доходов производителя этих продуктов, то есть работника сельского хозяйства. Даже среди беднейших слоёв нашего населения определено, что деревенские бедняки беднее городских на 40 процентов. Бесполезно искать логические построения в искусстве дележа благ, получаемых от земли, тут царствует тот, кто… катается на лучшем моторе. Я сказал «катается», а не «пашет». И это известно кто.

…А на Кубани уже разворачивается «битва» за урожай 2009 года. По какой же формуле там каждую весну сопоставляют стоимость тонны будущего урожая с «борделями» нефти, если уже по сравнению с декабрём, когда тракторные моторы отдыхают, солярка в посевную обязательно дорожает не менее чем вдвое?