| Революция и Гражданская война [64] |
| Красный террор [136] |
| Террор против крестьян, Голод [169] |
| Новый Геноцид [52] |
| Геноцид русских в бывшем СССР [106] |
| Чечня [69] |
| Правление Путина [482] |
| Разное [57] |
| Террор против Церкви [153] |
| Культурный геноцид [34] |
| ГУЛАГ [164] |
| Русская Защита [93] |
Трагедия братоубийственной Гражданской войны, трагедия террора, голода и диктатуры нуждается сегодня в качественно новом научном осмыслении. Это чрезвычайно важный сегмент нашей исторической памяти, чрезвычайно актуальный урок на все времена. Ведь бездушное и кровавое колесо великой смуты XX столетия прокатилось как по отдельным судьбам, так и по целым поколениям. Среди пострадавших оказались люди самых разных национальностей и конфессий. И крымской земле суждено было в числе первых принять страшный удар нового «военно-революционного» режима.
Cостояние глубочайшего экономического кризиса после эвакуации войск барона Врангеля (ноябрь 1920 года), последствия страшной засухи лета 1921 года были серьезно усугублены военно-коммунистической политикой новых властей. До 1 июня 1921 года власти полуострова сохраняли продразверстку. Она взималась по нереальным цифрам задания (планировалось взимание продовольственного хлеба в размере 2 млн пудов, кормового зерна — 2,4 млн пудов, объемистого фуража также 2,4 млн пудов) и вызывала резкий протест крестьянства, вплоть до восстаний на Южном берегу. В этой связи важно добавить, что имеются примеры, когда отрядами особых отделов ВЧК, помимо продразверстки, дополнительно взималось продовольствие у крестьян. Наряду с продразверсткой тяжелейшим образом на положении крестьянства сказывались нерешенность земельного вопроса и запрет частной торговли. Безусловно, огромной ошибкой явилась передача 1134 конфискованных помещичьих имений в государственный фонд и создание на их базе совхозов. Большая часть совхозной земли весной 1921 года оказалась необработанной. Следует отметить, что в то время, когда под совхозы передали до миллиона десятин земли, примерно 40% крестьян в Крыму оставались безземельными. Крымский представитель Наркомнаца З. Булушев в своем докладе от 12 мая 1921 года указал на то, что «сотни заложников, батраков и беднейших крестьян заставляют работать в совхозах… Совхозы, являющиеся государственными органами, имеют больше прав для притеснения местного населения, чем бывшие частные владельцы…». Запрет частной торговли на положение в сельском хозяйстве Крыма сказался особенно тяжело. Хозяйство многих крестьян было ориентировано именно на производство товарной продукции, пользовавшейся спросом на рынке, а товарообмен фактически лишил эту продукцию рынка сбыта. Характерной особенностью военно-коммунистического режима, установившегося в Крыму, было также «изъятие излишков». «Изъять все излишки у всего населения, не касаясь беднейшего населения…», — сказано, например, в постановлении президиума Феодосийского уездного ревкома от 22 февраля 1921 года. В приказе Севастопольского революционного комитета от 16 декабря 1920 года строго предписывалось «все земледельческие машины, орудия и части их, находящиеся ныне в распоряжении… частных лиц», передать в ведение Севастопольского совнархоза. Примечательно, что конфискации «излишков» проводились в то время, когда, согласно свидетельству очевидцев, «население жило все впроголодь» (некоторые от недоедания теряли силы), «топлива никакого почти ни у кого не было», «ежедневно в больницы привозили людей с отмороженными руками и ногами, с воспалением легких и т. п.». Вместе с тем подобное положение дел вовсе не препятствовало стремлению властей улучшить свое собственное материальное положение. Так, в распоряжении коменданту здания ревкома Филатову от 3 декабря 1920 года содержатся указания о доставке в поезд председателя Крымревкома Бела Куна больших и малых ковров. Начальником Особого отдела Крыма Михельсоном было вывезено 220 пудов яблок. Военно-коммунистическая политика не могла не подрывать авторитет власти у большинства населения, не сеять недоверие и зачастую даже ненависть по отношению к руководителям полуострова. Положение усугубляли бесчисленные злоупотребления и откровенный произвол со стороны многих представителей Советской власти. Так, при проведении продразверстки наблюдались «бесчисленные злоупотребления должностных лиц, хищения и аферы продагентов». Наряду с этим «отдельные красноармейские отряды занимались грабежами, и никто их от этого не мог остановить». Вследствие подобных «мер» уже в августе 1921 г. на полуострове начался страшный голод, продолжавшийся до лета 1923 года и унесший приблизительно 100 тысяч жизней. Русский философ С. Н. Булгаков, проживавший в то время в Крыму, в своем дневнике 11 марта 1922 года так описывал ужасы голода: «Иногда зябнет сердце и цепенеет мысль… теперь просто оставаться живым, т. е. ежедневно пить и есть, среди этих умирающих от голода людей есть грех и преступление… То, что ежедневно происходит вокруг, непоправимо и непростимо… И как больно, как обидно за человека!» Наряду с военно-коммунистической политикой управления экономикой полуострова и сопутствовавшими этой политике злоупотреблениями важным фактором, дестабилизирующим ситуацию, явился беспрецедентный массовый террор, развязанный в Крыму в конце 1920 года. Для решения вопроса об инициаторах массового террора в Крыму, с нашей точки зрения, нужно в первую очередь обратиться к документам, свидетельствующим об отношении лидеров и активных участников большевистской партии к массовому террору вообще. Эти документы свидетельствуют о том, что Ленин, Троцкий, не говоря уже о менее значительных фигурах, полностью поддерживали подобную политику и в значительной степени являлись ее организаторами. Как отмечает исследователь С. И. Билокинь, «…ніхто інший, як саме Ленін створив цю страшну машину масового знищення…». Политика красного террора своими корнями уходит в конец 1917 года. В полной мере она стала проявляться в 1918 году. Характерной особенностью этой политики является ее идеологическое обоснование, проводившееся высшим руководством РКП(б). В официальном печатном органе РКП(б) — газете «Правда» от 25 декабря 1918 года член Коллегии ВЧК, а затем председатель ВУЧК Лацис, повторяя идеи Робеспьера, писал следующее: «Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против Советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора». Председатель Реввоенсовета Республики Троцкий высказывался более определенно. Приведем текст заявления: «Крым — это бутылка, из которой ни один контрреволюционер не выскочит, а так как Крым отстал на три года в своем революционном движении, то быстро подвинем его к общему революционному уровню России…» Уже основываясь на этих официальных высказываниях представителей большевистской власти, можно прийти к заключению, что массовый террор в Крыму в конце 1920-го — 1921 году был явлением вполне закономерным. Подтверждением тому является секретная шифрованная телеграмма Председателя ВЧК Ф. Дзержинского от 16 ноября 1920 года на имя начальника Особого отдела Юго-Западного и Южного фронтов В. Манцева, где содержался приказ о начале операции: «Примите все меры, чтобы из Крыма не прошел на материк ни один белогвардеец… Будет величайшим несчастьем республики, если им удастся просочиться. Из Крыма не должен быть пропускаем никто…» Таким образом, массовый красный террор в Крыму в конце 1920-го — 1921 году был вполне закономерен в условиях большевистского режима, он был идеологически обоснован лидерами РКП(б) и планировался центром. Целью этого террора являлось уничтожение как можно большего числа потенциальных «классовых врагов». Белые офицеры в соответствии с приказом Крымревкома явились на регистрацию, но оказались жестоко обмануты. Зарегистрировавшихся отправляли в казармы под стражу, а через несколько дней стали уничтожать. Всплеск расправ приходился на зиму 1920—1921 годов, потом волна понемногу спадала до конца 1921 года. Точное количество погибших вследствие террора не установлено (называются разные цифры — от 20 до 150 тысяч человек), но не вызывает сомнений, что террор в Крыму носил неслыханные, апокалиптические размеры. Характеризуя состав погибших, видный большевик, член коллегии Народного комиссариата по делам национальностей М. Х. Султан-Галиев (впоследствии репрессирован) докладывал в Москву: «…среди расстрелянных попадало очень много рабочих элементов и лиц, оставшихся от Врангеля с искренним и твердым решением честно служить Советской власти. Особенно большую неразборчивость в этом отношении проявили чрезвычайные органы на местах. Почти нет семейства, где бы кто-нибудь не пострадал от этих расстрелов: у того расстрелян отец, у этого — брат, у третьего — сын и т. д.» Данным Султан-Галиева вторят материалы следственного дела № 707/403 о преступлениях членов коллегии Керченской ЧК: «…из числа расстрелянных 51—52% рабочих тяжелого труда и из числа содержащихся под стражей в комиссии рабочих 77%». Был нанесен сильнейший удар и по культуре Крыма. По мнению М. А. Волошина, из каждых трех крымских интеллигентов погибло двое. Среди казненных оказались такие видные представители крымской интеллигенции, как А. П. Барт, А. А. Стевен, Р. Р. Капнист и многие другие. Характерной чертой репрессивной политики властных органов на полуострове было широкое распространение так называемой круговой поруки, применявшейся при различных обстоятельствах. Отметим и стремление «военно-революционной власти» любыми путями поставить под свой тотальный контроль все сферы общественной жизнедеятельности, подавить любое инакомыслие. Документы свидетельствуют, что в рассматриваемый период уже начался процесс лишения избирательных прав представителей зажиточного крестьянства, хотя основная волна этого процесса приходится на более позднее время — с 1926 по 1936 год. Помимо этого, фактическому запрету подверглась деятельность всех небольшевистских политических партий. В чрезвычайно жестких условиях оказались и религиозные организации. Государством был взят курс на административное вмешательство в дела религиозных конфессий с целью серьезного ограничения их идеологического воздействия на население Крыма. Крайне негативно на взаимоотношениях государства и религиозных конфессий сказалась также кампания «по изъятию церковных ценностей», проводившаяся в Крыму в марте—июне 1922 года. В конечном итоге все это крайне обострило социально-психологический климат, обусловило глубокий политический кризис, повлекло враждебное отношение значительной части крымского населения к большевистской модели Советской власти. В докладе «О положении в Крыму» М. Х. Султан-Галиев отмечал: «У всех чувствуется какой-то сильный, чисто животный страх перед советскими работниками, какое-то недоверие и глубоко скрытая злоба». Эта враждебность вылилась в повстанческое движение, которое документы партийных, советских и репрессивных органов именуют «политическим бандитизмом» или «движением «бело-зеленых». Борьба с повстанческими отрядами продолжалась в Крыму на протяжении нескольких лет, но особый трагизм и остроту она приобрела в 1921 году. Андрей ИШИН, кандидат исторических наук, заместитель директора регионального филиала Национального института стратегических исследований в г. Симферополе; ученый секретарь научно-исследовательского центра крымоведения при Рескомитете АРК по охране культурного наследия http://www-ki.rada.crimea.ua/nomera/2007/238/krym.html | |
|
| |
| Просмотров: 1609 | |