К утру 31 декабря Российская армия, неся изрядные потери в живой силе и технике, вышла к окраинам Грозного. Этот город, в котором Джохар Дудаев небезосновательно надеялся угробить противостоящую ему войсковую группировку, представлял из себя действительно первоклассную крепость.

Многие русские и даже чеченцы, лояльные к наступающей группе войск, были арестованы и взяты в заложники с той целью, чтобы полностью гарантировать беспрепятственное передвижение дудаевских войск по городу и использовать заложников в качестве «живого щита».

В каждом квартале располагалась достаточно сильная группа боевиков, вооруженных стрелковым и противотанковым оружием и размещенных на 2-3 этажах почти каждого дома в количестве примерно по 10 человек на дом. Помимо тотальной мобилизации самих чеченцев (Дудаев потребовал от каждого тейпа выделить не менее 50 лучших бойцов для доукомплектования своих войск), группировка боевиков, оборонявшая Грозный, была усилена за счет наемников из Украины, стран Прибалтики, Абхазии, Турции, арабских государств и так далее.

На стратегически важных направлениях были оборудованы позиции для гаубиц Д-30, допускающие ведение огня прямой наводкой, на которых круглосуточно дежурили расчеты. Танки, БТР и БМП были большей частью замаскированы, вкопаны в землю и приспособлены для ведения огня прямой наводкой, а оставшиеся — использованы в качестве мобильного бронированного кулака для переброски на угрожающие направления.

Так, только с северо-запада, в месте одного из основных ударов атакующих войск, их встречали 12 мощных опорных пунктов, которые оборонялись 2 тысячами боевиков, бронетехникой, противотанковыми орудиями, минометами и так далее. На северо-востоке наступающих поджидали еще 2 тысячи боевиков в 8 опорных пунктах с тем же вооружением. Всего в гарнизоне Грозного было более 11 тысяч «регулярных» боевиков, не считая местных «ополченцев», более 35 танков, 40 БТР и БМП, более 100 орудий и минометов, около 20 зенитных установок, не считая ручного зенитного оружия, почти 500 ПТУРСов, не считая тысяч ручных противотанковых гранатометов вместе с хорошо подготовленными гранатометчиками.

Им противостояла поредевшая в ходе выдвижения к Грозному группировка российских войск, насчитывавшая всего 12 тысяч человек (еще около 3 тысяч оставались в резерве), 200 танков, чуть больше 500 единиц легкой бронетехники, 200 орудий и минометов. Таким образом, реальное преимущество Российская армия имела только в бронетехнике. При этом дудаевцы достаточно быстро позаботились о том, чтобы это преимущество ликвидировать. Осуществлявший общее руководство штурмом министр обороны Павел Грачев предпочитал делать это из Моздока, где он расположился со своей «оперативной группой».

«ХОТЕЛИ В ГРОЗНОМ ВСТРЕТИТЬ НОВЫЙ ГОД...»

Таким образом, ни о каком многократном численном превосходстве наступающих, требуемом по всем правилам классического военного искусства, не было и речи. Правда, Суворов брал неприступный Измаил при численном превосходстве гарнизона... Но в Грозном конца 1994 года Суворовым, к сожалению, и не пахло.

Вместо этого в наличии имелись генералы типичной «совдеповской» формации, воспитанные в традициях школы Жукова, то есть привыкшие кидать подчиненных им людей на смерть ради достижения результата. Даже лучшие из них смогли максимум грамотно ввести войска в город. На большее их не хватило.

Например, генерал Лев Рохлин, командовавший группировкой «Северо-Восток», провел разведку Петропавловского шоссе, по которому должен был входить в город и, выяснив, что там его уже ждут засады, насчитывавшие несколько тысяч боевиков, сымитировал движение по шоссе силами одного батальона, проведя остальные силы «огородами» и не обращая внимания на угрозы вышестоящего командования, которое требовало от него вернуться на шоссе. Войдя в город и закрепившись на консервном заводе и в больничном городке, Рохлин с удивлением обнаружил, что его силы полностью блокированы превосходящей по численности группировкой «духов». Пришлось перейти к обороне, так как выполнение приказов двигаться вперед привело бы лишь к полному уничтожению войсковой группы.

Общий штурм начался в 6 часов и поначалу продвигался «успешно». В частности, группировка «Север» к 15 часам вышла в район железнодорожного вокзала. Части группировки «Северо-Восток» к 14 часам вышли на мост через Сунжу восточнее площади Орджоникидзе. Наконец, подразделения группировок «Запад» и «Восток» натолкнулись на мощное сопротивление боевиков и в итоге, понеся значительные потери, вынуждены были отойти. Это вполне соответствовало общему плану обороны города, составленному Дудаевым — дать атакующим глубоко вклиниться в город по одному из направлений с тем, чтобы впоследствии отрезать их от помощи и разбить, а затем так же уничтожить по частям и остальные группировки.

К сожалению, по большей части этот план удался. Подразделения группировки «Север», обосновавшиеся рядом с вокзалом, сразу же после выдвижения в указанный район и боя с небольшим отрядом боевиков, охранявших вокзал, расположились на отдых «по-чапаевски» — то есть не организовав оборону, без разведки и караулов. Поэтому дудаевцы смогли сосредоточить у вокзала ударную группу численностью более 3 тысяч боевиков, 50 орудий и танков и в 19 часов 31 декабря атаковать уставших солдат и офицеров, которые абсолютно не ожидали нападения.

В новогоднюю ночь 1995 года 81-й мотострелковый полк и 131-я мотострелковая бригада, составлявшие главную ударную силу группировки «Север», были разбиты и по большей части уничтожены. Часть группировки во главе с командиром бригады попыталась занять оборону на железнодорожном вокзале, но здание с большими окнами и множеством выходов было практически невозможно оборонять. Остатки 81-го полка с большими потерями все-таки смогли пробиться из окружения. Но штурм в целом, без всякого сомнения, захлебнулся. Павел Грачев смог лишь выдавить из себя откровенно издевательскую фразу для оправдания провала: «Мальчики умирали с улыбкой на устах». Боевые офицеры, воевавшие плечом к плечу с солдатами, реагировали на это следующим образом: «Всадил бы я ему грамм тридцать свинца в брюхо и посмотрел, как он бы умирал с улыбкой на устах».

ПЕРЕЛОМ

Наибольшего удивления, если не сказать возмущения, заслуживает то, что страна осталась практически безучастной к страданиям и гибели своих сыновей. В эту же самую новогоднюю ночь на Центральном телевидении была развернута абсолютно отвратительная увеселительная вакханалия, люди радостно праздновали Новый год как ни в чем не бывало, а самое главное — власть абсолютно дистанцировала себя от тех, кто в эту ночь в Грозном сражался и умирал за Россию. Более того, ряд представителей власти — депутатов Государственной думы — совершил небывалое в истории предательство, пробравшись в подвал грозненского президентского дворца к Дудаеву и равнодушно смотря, как русских солдат мучают и казнят буквально в нескольких шагах. Некоторые солдаты и даже офицеры, наплевав на присягу, предпочли податься в ряды «диких гусей» и в итоге оказались в рядах дудаевских формирований.

Вот как майор армейского спецназа Александр Скобенников («СУ», №5/1999) описывает встречу с одним таким «мерсенером»: «Во время уличных боев в городе, неподалеку от подвала, где мы разместились, я наткнулся на довольно подозрительного типа. Он буквально свалился на меня с забора. Мы отскочили друг от друга и подняли автоматы. Незнакомец был одет в армейский камуфляж, бушлат, черную «менатеповскую» шапочку, армейский бронежилет с карманами для магазинов. И лицо славянское. Я был без знаков различия, в маске. Немая сцена. А потом дурацкий диалог, типа: «Ты за кого?» — «А ты?» — «Я за наших». — «И я за наших». — «За каких наших?» — «За своих...» И пятится, пятится, а меня держит на мушке. А потом развернулся и быстро так пошел, почти побежал. Я как-то автоматически на спусковой крючок нажал. Он споткнулся — носом в снег. «Ну, — думаю, — натворил ты, батенька, делов-то. Не дай Бог, своего грохнул, вовек себе не простишь». Перевернул его, действительно — лицо русское, на вид лет двадцать с небольшим. Вытаскиваю из кармана бумаги. Смотрю — паспорт, прописка сибирская. Дальше еще какие-то «ксивы»... Ага, вот: «Департамент государственной безопасности Республики Ичкерия». Все ясно — не подвела интуиция старого спецназовца. Потом, когда личность установили, выяснилось — офицер Российской армии. Взял отпуск по семейным обстоятельствам. И поехал к «чехам». Ичкерию защищать да жене на шубу заработать. Заработал — себе на бушлат деревянный. В своей части, говорят, на хорошем счету был».

Антиармейские настроения в стране тоже никак не могли способствовать подъему боевого духа войск в Грозном. К этому стоит прибавить холод, грязь, постоянные обстрелы, откровенно плохое снабжение, деморализованность даже в рядах высших начальников. Так что надо удивляться не тому, что штурм Грозного захлебнулся, а тому, что в конце концов город все-таки взяли.

А тогда, в ночь на 1 января 1995 года, все попытки командования деблокировать группировки «Север» и «Северо-Восток» закончились провалом — чеченцы учли такую возможность и позволяли войскам продвигаться только по заранее пристрелянным маршрутам. Только вечером 1 января, когда спасать, по сути, было уже некого, два взвода десантников смогли пробиться в район вокзала и закрепиться в окрестных зданиях. Тем не менее, этот маневр оказал сильное влияние на ход штурма, так как привокзальный район имел важное стратегическое значение. Но Грозный так и не блокировали с юга, что позволило боевикам перебрасывать в город значительные подкрепления, запасы продовольствия, оружия и боеприпасов, а также эвакуировать из города раненых. И хотя генералы объясняли это некоей «гуманитарной необходимостью», на самом деле для того, чтобы окружить Грозный со всех сторон, атакующая группировка просто не имела достаточных сил.

Ситуация несколько изменилась к лучшему, когда в Грозный прибыли подразделения армейского спецназа и морской пехоты. Вместе с десантниками они быстро установили контроль над некоторыми стратегическими важными пунктами. Например, штурмовая группа 45-го полка спецназначения под командованием полковника А. Поповских (того самого, которого впоследствии «демпресса» посадила на скамью подсудимых по обвинению в убийстве Дмитрия Холодова) вообще без потерь смогла занять Институт нефти и газа.

Однако продвижение к президентскому дворцу замедлилось, не в последнюю очередь из-за того, что все подразделения первой волны штурма были измотаны многодневными боями, а большинство командиров и вообще офицеров были убиты либо тяжело ранены. Оставшиеся были настроены трезво и осторожно — класть своих подчиненных на штурме дворца, который не имел особенного стратегического значения, зато оборонялся многократно превосходящей в численности группой боевиков, у них не было ни малейшего желания. Тем более, что некоторые стратегически важные для взлома вражеской обороны районы Грозного войскам атаковать было, напротив, запрещено — из вульгарных коммерческих соображений, то есть интересов Березовского & Co.

Вообще весь первый период первой чеченской войны производил на солдат и офицеров абсолютно обоснованное впечатление кровавой коммерческо-политической «разборки», как это описывал участник штурма, капитан 74-й мотострелковой бригады Вячеслав Миронов: «...тут люди четыре года жили по законам зоны, мы же их сами накормили деньгами, снабдили оружием, воспитали, натаскали в ГРУшных лагерях. Захотели, чтобы они повоевали вместо нас в Осетии, Абхазии — якобы мы здесь ни при чем. Тогда, когда они стали не нужны, надо было их убивать, так нет — надеялись чечена приручить, хрена вам без масла, он и повернул против вас же, московская братва. Вот только почему из-за ваших разборок страдает вся страна, и мы из Сибири примчались, чтобы вас, сук, разводить. Нам до Китая ближе, чем до Чечни, а еще мужиков из ЗабВО, ДальВО, ТОФа притащили, так им до Японии и Штатов ближе будет. Одного не могу понять, почему это духи спокойно оставили нефтеперегонный завод, да и нам строго-настрого запрещено там применять какое-либо тяжелое вооружение. Вон авиация весело бомбит жилые кварталы, а Старопромысловский район Грозного — ни-ни.

Значит, чья-то собственность, кого-то, кто может министру обороны цыкнуть и сказать, чтобы не смел калечить ее — весь город можешь сравнять с землей, а вот нефтеперегонный не смей. Конечно, когда российский солдат входит в раж, его сложно удержать в рамках, да и не всякий дух знает, что соваться туда нельзя. Он ведь наивно полагает, что сражается за свою сраную независимость, и не подозревает, идиот, что мы с ним просто участники каких-то разборок, обычных уркаганских разборок по сути своей, правда, очень крутых. Один паханенок решил кинуть пахана и основать свое дело, вот пахан и послал свою братву — российскую армию — на разборки. А паханенок, не будь дурак, завизжал о независимости, и его «быки» тоже поднялись. Вот и пошли разборки, тут уже никто толком и не помнит, из-за чего каша заварилась. Братки мстят друг за друга, а паханы тем временем наваривают «бабки». Отбирают пенсии и пособия, прикрываясь войной, а паханенок исламский мир подтягивает дешевой религиозной идеей. Господи, помилуй и помоги!»

Отлично осознавая все это, командующий 74-й мотострелковой бригадой открытым текстом заявил о том, что ни в коем случае не поведет своих солдат на штурм без поддержки артиллерии и авиации, так как это будет значить бесполезную и верную смерть.

Генерал Рохлин, который кое-как держался до этого момента, сорвался и перешел на столь любимый советскими начальниками «командно-ругательный» стиль управления. Вот как он сам описывал это: «Я поставил им задачу по удержанию важнейших объектов, пообещал представить к наградам и вышестоящим должностям. В ответ замкомбрига заявляет, что готов уволиться, но командовать не будет. И тут же пишет рапорт. Предлагаю комбату: «Давай ты...» «Нет, — отвечает, — я тоже отказываюсь». Это был тяжелейший удар для меня».

А вот как, гораздо более конкретно и подробно, описывает поведение своего командира и генерала Рохлина Вячеслав Миронов: «...Брать в лоб площадь Минутка считаю неразумным и самоубийственным. Я не буду выполнять приказ, который по своей значимости равносилен расстрелу людей.

- Да ты понимаешь, полковник, что говоришь! — начал бушевать Рохлин. — Да я сейчас позвоню Грачеву, и тебя под трибунал! Да я просто тебя сейчас возьму и арестую, и ближайшим самолетом отправлю в Москву! На твое место знаешь сколько желающих?!

- Если это поможет остановить расстрел моих людей, я готов немедленно написать рапорт о моем увольнении! — начал кричать и Бахин. — Вы боитесь разнести с помощью авиации эту долбаную площадь, но не боитесь несколько тысяч положить, чтобы те захлебнулись в крови?! Вы об этом лучше подумайте, а то вам имидж крутых парней дороже солдатских жизней...

- Замолчи, предатель! — заорал Рохлин. — Ты, полковник, сошел с ума, ты струсил. Я тебе, идиоту, звание Героя России сделаю в пять секунд. А вы что уставились, а ну, марш отсюда!

Ну, вот уж хрен тебе, генерал, мы за командира глотки порвем, пусть только скажет «фас», перервем здесь всех.

- Мы поддерживаем нашего командира, это самоубийство идти без предварительной авиа- и артподготовки, — подал кто-то из наших голос из темноты.

- Что, все так считают? — Рохлин прищурился, тяжелым взглядом обвел всю нашу группу. — Во-о-он! Караул! Вывести, разоружить, и на гауптвахту этих предателей! «

Впоследствии Рохлин даже объявил, что бригада во главе со своим строптивым комбригом не просто отказывается идти на штурм, а собралась целиком перебежать к Дудаеву. Что, конечно, никак не украшает его офицерскую честь. Впрочем, его уже давно нет в живых, так что Бог ему судья...

Так или иначе, ценой огромных потерь подразделения Российской армии вышли к президентскому дворцу. Оставив умирать в нем несколько сотен наиболее фанатичных «аллахакбаровцев», Дудаев вместе со своей свитой в последний момент вырвался из дворца и ушел на юг в горы.

Некоторым его приближенным повезло меньше. Например, Александру Скобенникову попался в руки цвет российской правозащитной мысли — чеченолюбивый Сергей Адамович: «Прибегает в подвал боец и кричит: «Товарищ майор, мы там трех «чехов» взяли, со стволами, с ними какой-то гражданский, вроде русский». — «Не знаешь, что ли, что с ними делать?»... — Боец мнется: «С «чехами» мы вопрос решили. А этот кричит, что он какая-то «шишка», чуть ли не заместитель Президента. Действительно, у него удостоверение от Госдумы. То ли Коблов, то ли Копелев. Без вас решили не разбираться. А то вдруг дров наломаем». — «Ну ладно, — говорю, — давайте сюда этого заместителя. Поглядим, что за птица».

А за день до этого мы «духа» подстрелили. И когда карманы обыскивали, нашли «Разрешение на ношение оружия», подписанное ни больше ни меньше как помощником Президента России.

Слышу на лестнице: «Иди, иди, а то как двину прикладом». В ответ бормотание невнятное. Потом глухой удар — и в подвал вкатился какой-то тип. Уже в возрасте. В засаленном берете, в очках, в пальто с каракулевым воротником — непонятно, что у него общего с боевиками (ненависть к России, ее армии и народу — А.А.). А физиономия очень неприятная: напуганная и наглая одновременно — редкое сочетание. Он — ко мне: «Вы здесь старший? Немедленно доложите э-э-э, на каком м-м-м основании вы задержали э-э-э помощника Президента и депутата Госдумы. Э-э-э, ваши солдаты м-м-м ударили меня. Я посажу вас. Вы меня э-э-э с Ельциным соедините немедленно». И так далее в том же духе. Мне надоело мычание это слушать, я и говорю бойцам: «Как вам не стыдно! Это чучело уже пять минут хамит вашему командиру, а вы стоите и рты разинули. Давайте, отведите его подальше, чтобы не воняло потом, если задержаться здесь придется». Смотрю, у него лицо побелело, нижняя челюсть отвалилась и задрожала. На колени — бух! И в подвале крайне неприятно запахло. «Господин офицер, господин офицер, э-э-э, вы ведь не допустите этого!» И так жалостливо-жалостливо замычал. Я-то, конечно, кончать его не собирался, уже было известно, что он действительно депутат, но его наглость меня возмутила, я решил немного спесь с него сбить.

«Ладно, — говорю, — если грубить не будешь». И повел в штаб корпуса. Он, как только увидел, что опасность миновала, вновь обнаглел: «Снимите маску, я хочу запомнить ваше лицо. Я хочу вас проучить». — «Пока обойдешься, «духи» тоже хотят мое лицо запомнить». Уже потом я очень многое узнал о деятельности этого депутата. О том, как первого января он ходил к окруженным солдатам, уговаривал их сдаться, уверяя, что это приказ Президента России. И о том, что тех солдат, которые ему поверили, потом зверски замучили. И о многих других художествах. Иногда даже жалею, что отпустил его. Хотя, думаю, что именно про таких иуд Господь говорил: «Мне отмщение, и Аз воздам».»

Тем не менее, утром 19 января президентский дворец был взят. В самом дворце и соседних зданиях русские солдаты и офицеры положили огромное количество религиозных фанатиков, боевиков и простых уголовников, которые, независимо от национальности, радостно воевали «за свободу Ичкерии» и расправлялись с пленными не хуже идейных ваххабитов. С одним из таких «братков» встретился при «зачистке» многоэтажного дома рядом с площадью Минутка Вячеслав Миронов: «На третьем этаже, когда сбиваем двери, слышим крик: «Не стреляйте, не стреляйте!» Кричат без акцента. Я поднимаю руку вверх. Бойцы не кидают гранаты, ждут. Я кричу: «Выходи, руки за голову».

С привыванием выходит грязный, обвешанный гранатами, с чеченским ножом (такая штучка — кинжал, сваренный с кастетом) на ремне, но вроде наш. Размазывая по лицу слезы, он кричит, что его мобилизовали, что он просто обычный зек и не более того, что не убивал никого из наших. Я обращаю внимание, что на шее у него болтается штук пять личных жетонов...

И вот я заметил, что у «обычного зека» на шее висят эти номера. В Чечне много болталось всякого отребья, по которому в России давно тюрьма плакала, а тут, среди бандитов, они были своими. Чтобы доказать свою лояльность, как рассказывали местные русские, они еще хуже чеченов издевались над своими братьями по крови.

Я схватил левой рукой за веревочки личных номеров, каждый солдат не хотел потерять его, и поэтому все веревочки-шнурочки были прочными, намотал их на руку и дернул трясущегося от страха зека. Бойцы сразу все поняли. Некоторые духи коллекционировали личные номера убитых ими солдат.

- А это что, сука? — спросил я, продолжая тянуть на себя шнурочки.

- Нашел, клянусь, нашел. Не стрелял я. Насильно меня сюда посадили, — выл он, плача.

Я упер правой рукой автомат ему в грудь и нажал на спусковой крючок».

Такие персонажи попадались и впоследствии, при продвижении российских войск вглубь Чечни. Более или менее законопослушные командиры, например, командир магаданского ОМОНа майор Валерий Горбань, сдавали их в ФСБ, их менее щепетильные подчиненные этих уголовных тварей «выводили в расход» прямо на месте: «ребята говорят, что если попадется кто из славян-наемников, «то ты, командир, извини, конечно...»

ПРОДАННАЯ ПОБЕДА

Заключительный этап первой чеченской войны — с апреля 1995 по август 1996 года — на удивление шаблонен. Каждый раз, когда боевиков прижимали и собирались разгромить — следовал грозный окрик сверху, объявлялось очередное «перемирие», а то и одностороннее прекращение огня, и все шло насмарку. Тот факт, что окрик следовал, как правило, после очередного теракта или удачной вылазки боевиков, оправданием служить никак не может.

Наших солдат и офицеров на той войне предавали со всех сторон. Предавали политики своими приказами, предавал собственный народ своим безмолвием и забвением, предавали командиры, кидавшие их в бессмысленную мясорубку, предавали «мирные» и «пророссийские» чеченцы, которые даже не скрывали своего беспокойства «за тех, кто в горах». Например, замминистра чеченского МВД, недовольный эффективной работой отряда магаданского ОМОНа, так и сказал Валерию Горбаню: ««Все равно МЫ добьемся и вас отсюда уберут!»... Остается один вопрос: «Мы добьемся...» МЫ — это кто?»

Как известно, ни одна большая война не может быть выиграна по-настоящему, если армия не находится в органической связи с народом. Российская армия такой связи не имела. Но первая война в Чечне была не такая уж большая. К тому же армия к середине 1996 года уже вступила в ту стадию войны, когда боевой дух поддерживается уже в отрыве от всего остального — от народа, от политиков, от военных тягот. Бойцы мстили за товарищей, за убитых и выгнанных из Чечни русских, за погибших командиров, наконец, просто за оскорбленную честь своей Родины. И даже на этом небогатом «горючем материале» войну можно было бы завершить достойно — если не с победой, то хотя бы с достоинством.

Но этого не случилось, да и не могло случиться. Борис Ельцин, встревоженный третьим местом, которое генерал Александр Лебедь занял на президентских выборах в 1996 году, использовал его для подписания Хасавюртовского мира, что сразу сбросило популярность последнего практически до нуля. Таким образом, решив свою узкоэгоистическую политическую задачу, Ельцин втоптал в грязь честь собственной страны, создав у всего мира впечатление, будто некогда великая Россия была вынуждена уступить натиску кучки немытых и воинственных дикарей.

УРОКИ ХАСАВЮРТА

На самом деле тот мир означал совсем другое. К поражению пришла политика самого Ельцина, те методы, на которые он полагался в течение пяти лет. А еще Хасавюрт означал полное поражение тех слабых духовных сил, которые еще оставались у армии от советского наследия и с которыми она вышла на войну. С такой армией одержать духовную победу было абсолютно невозможно. И та армия уже к 1999 году фактически прекратила свое существование.