По мнению А.И. Солженицына, война, именно война, была причиной Февральской революции, впрочем, он не считает ее революцией, а скорее бунтом десяти запасных батальонов, который был использован политическими противниками царя. Этот общий вывод нуждается в конкретизации, в размышлениях. Солженицын говорит, что общесистемный кризис, в котором оказалась Россия в 1916 году, перерос в духовный надлом. Национальное самосознание было расколото. Власть не смогла овладеть ситуацией…

Чтобы до конца разобраться в этом вопросе, надо обратиться к положению на фронте и оценить ситуацию в Ставке Верховного главнокомандования, где находился император, принявший на себе обязанности Главковерха.

Отъезд Николая из столицы в Могилев отвлек его от обязанностей главы исполнительной власти и привел к усилению роли императрицы и придворной камарильи, часто подменявшей правительство. Императрица стала контролировать действия министров, заслушивать их "всеподданнейшие доклады", требовать от супруга кадровых перестановок. По образному выражению депутата Госдумы Пуришкевича началась "министерская чехарда". Дальше – больше, дошло до того, что царица стала вмешиваться в вопросы военной стратегии. У супруга и раньше не было от нее никаких тайн, он делился с ней сведениями первостепенной важности. Так, он передал Александре Федоровне уникальную военную карту с обозначением действий частей армии, развернутой на всех фронтах. Карта была составлена всего в двух экземплярах - для царя и начальника его штаба. "Бог знает, кто еще мог видеть эту карту!"- восклицал генерал Алексеев, начальник штаба Ставки.

Анализ переписки "августейших супругов" и изучение материалов личного архива Алексеева, с которым я имел возможность работать, свидетельствуют, что советы и рекомендации императрицы и стоявшего за ней "старца" - Распутина принимались во внимание Главковерхом – Николаем II. Именно в них он находил оправдание своей профессиональной некомпетентности. На лето 1916 года было назначено наступление всех фронтов: Северного, Северо-Западного, Юго-Западного. Обсуждение плана было вынесено царем на специальное совещание, в котором приняли участие командующие фронтами, их начальники штабов и генерал-квартирмейстеры.

План, разработанный генералом Алексеевым, был обсужден и вызвал настороженное отношение участников совещания, за исключением генерала Брусилова, который горячо поддержал Алексеева. Предусматривалось, что войска Брусилова должны были ударить во фланг и тыл немцам и помочь генералу Эверту нанести главный удар, успех которого должны были развить войска Северного фронта. Именно в тылу этих двух фронтов были сосредоточены колоссальные резервы, которые должны были обеспечить развитие прорыва. Алексеев и Брусилов полагали, что тем самым будет взят реванш за то поражение, которое потерпела русская армия в 1915 году, отступив из Польши, Прибалтики и Западной Украины. Широкие круги русской общественности разделяли надежду, что победоносная армия принесет мир и выход из войны, подрывавшей силы страны.

Реализация плана была сорвана. Прямую ответственность за это несет Государь как Верховный главнокомандующий, но свою роль сыграла и Александра Федоровна… В июне 1916 года, когда успешно наступавший Брусилов ждал поддержки северных фронтов, императрица передала совет "старца": "Не наступать на севере, чтобы избежать потерь", дескать, прорыв на юге вызовет отступление немцев на севере. Эта рекомендация была доведена до начальника штаба. Отчитываясь перед женой, Николай II писал: " Я рассказал А., как тебе интересны военные дела и о тех деталях, о которых ты писала (то есть о бездействии двух северных фронтов – А.С.). Генерал выслушал молча и улыбнулся".

Решив проблему "нашего наступления на севере", императрица не успокоилась и принялась за Юго-западный фронт. В июле она пишет: "Наш друг" находит, что лучше не наступать слишком настойчиво, т. к. потери будут слишком большими". Потери у наступавшего Брусилова были немалыми, но у отступавшего противника они были больше – более полумиллиона штыков и сабель.

Алексееву вначале удалось убедить Верховного не внимать советам "старца", однако вскоре пришла очередная директива: "Наш друг" надеется, что мы не перейдем Карпаты и не будем пытаться захватить их, т.к. потери будут очень большими". Начальник штаба вновь настоял на продолжении наступления, перегруппировав войска. "А. просит разрешения продолжать наступление, и я разрешил это". Этот текст звучит как отчет подчиненного – такова была сила царицы… Но это только раззадорило "стратегов" из Царского Села. Императрица требует незамедлительно остановить войска: "Нашего друга сильно обеспокоило, что Брусилов продолжает наступление, он снова говорит о бесполезных потерях". Это категорическое требование было Верховным выполнено. Русские солдаты, взлетев на Карпаты, там и остановились. В это же время произошло и прямое столкновение Алексеева с императрицей. Она потребовала, чтобы Распутин, прибыв в Ставку, благословил войска. Алексеев заявил, что день появления Распутина будет днем его отставки. Она смирилась, но никогда генерала не простила.

Случившееся убедило Алексеева, что император не справляется с обязанностями Верховного главнокомандующего и является безвольным человеком, поддающимся посторонним влияниям.

В личном архиве Алексеева я нашел три листочка бумаги, покрытые бисером генеральского почерка. Они заслуживают отдельного внимания: "N. человек пассивных качеств, лишенный энергии, приходится постоянно опасаться, чтобы влияние над ним не захватил кто-либо назойливый и развратный. Слишком доверяясь чужим побуждениям, он уже не доверяет достаточно своему уму и сердцу. Притворство и неискренность, развиваясь все больше, сделались господствующей чертой характера. Ему не хватает силы ума, чтобы настойчиво искать правду, чтобы осуществлять свои решения, несмотря на все препятствия и сгибать волю не согласных. Слабость побуждает прибегать к хитрости и лукавству…. Болезнь воли… В его поступках не было логики, которая всегда проникает поступки крепкого человека. Жертва постоянных колебаний и не покидавшей его нерешительности. Скрытничает, лицемерит. Люди, хорошо его знающие, боятся ему довериться. Он был лишен и характера, и настоящего темперамента. Он не был натурой творческой.. . Он не был способен от мелкого подняться к великому, целиком отдаться какому-то великому чувству. …Вместо упорного характера – самолюбие, Вместо воли – упрямство, вместо честолюбия – тщеславие и зависть. Любил лесть, помня зло и обиды. Как у всех некрупных людей у него было особого рода самолюбие, какое-то настороженное – его задевали всякие пустяки. Эгоизм вырабатывает недоверие, презрение и ненависть к людям, презрительность, завистливость… Была ли горячая любовь к Родине?" В этих словах Алексеева видны следы горечи и разочарования в человеке, которому он когда-то поклонялся. Наступление было сорвано, победа упущена. Разочарование начальника штаба понятно, в словах Алексеева слышно эхо весьма распространенных в то время толков.

В духовном надломе обвиняли августейших супругов, но беда России была в том, что убийственная характеристика, данная Алексеевым царю, распространялась на всю правящую элиту. Именно на ней – на думских крикунах, разнеженных интеллигентах, жирующей аристократии лежит вина за развал страны, за то, что власть выпала из рук и "лежала на дороге" - это стало результатом Февраля. Большевики только воспользовались ситуацией в своих интересах.

В трагических событиях, связанных с отречением царя, все это переплелось… Подробно мною это рассмотрено в монографии о Государственной Думе Российской империи. Ограничимся самым важным. Керенский позже говорил, что императора свергли генералы, политики же – пишет он, имея в виду свою команду Временного правительства, дали этому "надлежащее направление".

Между действиями генералов и политиков были непримиримые противоречия. Генералы отстранили от власти полковника Романова, который мешал им выиграть войну. Они не были врагами монархии, более того делали все, чтобы ее спасти. Однако политические деятели – Родзянко, Керенский, Гучков, Милюков ввели их в заблуждение и превратили смещение императора в государственный переворот.

События, связанные со свержением императора, изобилуют принятием непродуманных, ошибочных решений, к сожалению, непоправимых. Причем, ответственные деятели - как гражданские, так и военные - грубо нарушали Основные законы, присягу, попирали моральные принципы и воинскую дисциплину. Общая оценка императора – "кругом измена, трусость и обман…" - дает правильную характеристику ситуации. Однако он и сам эту ситуацию вызвал своими непродуманными действиями. Государь несколько раз менял решение о том, кому передать престол – брату или сыну. В конечном счете, узнав, что Михаил отказался от престола, пытался отправить телеграмму о передаче власти сыну Алексею.

Но было уже поздно. Накануне отъезда из Ставки царь дал согласие на создание ответственного министерства, то есть правительства, формируемого Думой, но это решение не выполнил, а вернуться к его реализации в Пскове было уже поздно. Рассматривался и другой вариант - роспуск Думы и создание сильной власти – диктатуры во главе с генералом Алексеевым, авторитетным в обществе и думских кругах. Но и это решение царь искорежил – Думу распустил, а сильное правительство не создал…

Дальше – больше. В Пскове, оказавшись пленником генерала Рузского и отрекаясь от престола, он заявил, что передает власть правительству думского большинства, однако Дума на тот момент была им уже распущена, а свой указ о роспуске он забыл отменить. Парадокс ситуации в том, что думские деятели не решились преступить царский запрет и не возобновили работу Думы, хотя только это было бы спасительным решением – Дума должна была объявить себя Учредительным собранием и взять ответственность за страну на себя.

Трусость Родзянко, Милюкова и других имела фатальные последствия. Группа радикальных депутатов Думы под руководством Керенского и Чхеидзе использовала ситуацию и немедленно создала Совет солдатских и рабочих депутатов, установив связь с бунтующими батальонами. Фактически Государь передавал власть уже не Думе, а Советам – Керенскому. Совет и восставший гарнизон контролировали все действия Временного правительства. Последствия хорошо известны.

Ошибки допустил и генералитет: Алексеев, получив извещение от Родзянко, что власть перешла к Думе, а Родзянко в это свято верил, отдал приказ о прекращения движения на Петроград войск для подавления бунта и разослал по фронтам и флотам телеграмму, подготовившую свержение императора. Буквально через сутки, когда он узнал, что Родзянко ввел его в заблуждение и власть в руках Советов, то горько покаялся: "Никогда не прощу себе, что поверил этому человеку". Он сделал попытку исправить ситуацию и вызвал в Ставку командующих фронтами, чтобы противопоставить волю армии питерским политикам. Решение Алексеева не поддержал Рузский – армия не вмешалась. Ситуация была бы иной, если бы в столицу прибыл император во главе полков – он разоружил бы восставшие батальоны, избежав кровопролития. В реальности власть оказалась в руках Керенского, уже в середине марта он был назначен заместителем Львова и, представляя в правительстве Советы, фактически был сильнее премьера Львова.

Между Керенским - военным министром и Алексеевым – Верховным главнокомандующим возникли противоречия. Керенский заявлял, что Россия ведет революционную войну с кайзеровской Германией и что требуется реформировать армию на революционных началах. Фактически же разрушалась дисциплина, солдатские комитеты вмешивались в действия командования, солдат натравливали на офицеров. Алексеев же исходил из того, что нужно сохранить армию и сплотить патриотические силы, а Керенского считал могильщиком армии. Объединяя здоровые силы армии, генерал создавал союзы офицеров, казаков, ударные бригады. Выступая на Учредительном съезде офицерского союза, он говорил: "Где та сильная власть, о которой горюет все государство, которая заставила бы каждого гражданина честно выполнить свой долг перед родиной. Отечество в опасности и армия должна спасти его". Деникин – начальник штаба поддержал его. Военный министр Керенский, присутствуя на съезде, снял Алексеева с должности, обвинив в подготовке диктатуры.

Следует учесть следующее обстоятельство, не принимаемое в расчет публицистами. Речь идет об ошибочности ставки на революционную войну. Керенский и его сторонники исходили из примера революционной Франции времен якобинцев. Действительно, тогда народ Франции поднялся на защиту родины, но ему было что защищать – крестьяне уже захватили земли аристократии и потому стояли насмерть против угрозы реставрации. В России весны 1917 года была совершенно иная ситуация, русским крестьянам нечего было защищать. Россия вошла в войну, не завершив великих судьбоносных реформ Столыпина, она напоминала недостроенную безглавую храмину. Наверху сцепилась думская оппозиция с императором. Дума требовала всей полноты власти: "Да преклонится власть исполнительная перед властью законодательной…"

Государь желал править "как встарь". Эта конфронтация погубила и тех, и других. Крестьяне требовали земли и воли, наделение крестьян землей только началось, ведь чтобы переселить в Сибирь и на Дальний Восток миллионы крестьян и наделить их там землей, требовалось 5-7 лет, но эти процессы прервала война. Не лучше было и правовое положение крестьян – Столыпин внес в Думу закон об учреждении Волостного земства, который имел огромное значение для постепенного вовлечения крестьян в управление государством. Цель была великая – органически включить в государственный аппарат крестьянское самоуправление – власть "мира", ведь до сих пор власть пользовалась этим только для сбора налогов. Однако этот закон застрял в Думе и Госсовете - депутаты и сенаторы опасались, что крестьяне, получив власть в волости, немедленно введут прогрессивный налог на землевладельцев, реализуя мужицкую мечту о всеобщем "поравнении". Господа боялись "черного передела"…

Изверившись в господах, не мирясь больше со своим бесправием, крестьянство брало в свои руки решение собственной судьбы. Война обострила конфликт между властью и народом и дала в руки народа оружие. Это народное стремление учел и искусно использовал Ленин. Большевики предстали перед страной как выразители народных интересов, хотя на самом деле таковыми не были. Они стремились к вселенской революции, а русский народ рассматривали лишь как строительный материал. Народ же видел в Советах органы своей власти – власти мира, общины, прихода. Обман большевиков люди увидели довольно быстро. Крестьянство пыталось изменить ситуацию, широкое распространение получило движение "За Советы без коммунистов!" Конкретные проявления этого движения хорошо известны, но они не получили правильного понимания. (Наиболее правдивую оценку этого движения дал М.А. Шолохов в романе "Тихий Дон" в описании "вешенского" восстания.)

Некоторые оценивают размышления Солженицына под углом аналогии с современной ситуацией в нашей стране, но важнее другое – следует извлечь урок из истории и усвоить, что нельзя подменять волеизъявление, власть народа диктатурой партии. Солженицына тревожит безответственность национальной политической элиты, погрязшей в коррупции, партийных разборках, политиканстве. Когда реальное управление страной находится не в руках ответственных и грамотных профессионалов, таких, как Витте, Столыпин, а вершится придворной камарильей, происходит Февраль.

Поводя итог, Солженицын пишет, что смертельный внутригосударственный разрыв был создан ошибками, как власти, так и общества. Образованные классы - элита и императорская власть – ненавидя друг друга, играли простым народом, препятствуя его равноправию, лишая его права участия в управлении государством. К исправлению этой исторической ошибки призывает великий писатель, указывая, что без духовного оздоровления, единства мысли и действий пути нет. За Февралем идет Октябрь.

Анатолий Смирнов, доктор исторических наук
Специально для Столетия