| Революция и Гражданская война [64] |
| Красный террор [136] |
| Террор против крестьян, Голод [169] |
| Новый Геноцид [52] |
| Геноцид русских в бывшем СССР [106] |
| Чечня [69] |
| Правление Путина [482] |
| Разное [57] |
| Террор против Церкви [153] |
| Культурный геноцид [34] |
| ГУЛАГ [164] |
| Русская Защита [93] |
О чекистах и работниках Госбезопасности я читать любил и читал много.
Получалось, будто там работают добрые дяди, охраняя наш мирный труд.
Однако в те времена каждый с молоком матери впитывал страх и трепет
перед ВЧК, ОГПУ, НКВД, КГБ. Первое мое личное знакомство с од¬ним из подразделений этого страшного органа, Окрсмершем, произошло на фронте в 1943 году. Я уже больше года опекал в госпиталях, где, как и многие раненые, много читал, выписывал для своего удовольствия понравившиеся цитаты, афоризмы, мудрые мысли. Встречались и нескромные стихи, пародии на известные песни, анекдоты, слушки и другое подобное. Писали в это на подвернувшихся под руку чистых клочках бумаги, сохраняя в какой-либо твердой обложке от книги. Мне, например, попалась отличная обложка от томика Ленина. Вот там я и хранил свои «сокровища». А летом 1942 года в госпитале Саратова я записал первую антисоветскую частушку. Ну и пошло-поехало! Я примитивно зашифровывал частушки, заменяя слова «коммунист» на «фашист», «чекист» на «эсэсовец». Но неотесанному болвану было ясно, о чем там на самом деле идет речь. Так вот однажды в окопе помкомвзвода сказал мне, чтобы я срочно явился в Окрсмерш. Иду я туда, а у самого поджилки трясутся: что я такого натворил? За что? С этим органом не шутят! Но меня как Бог хранил… Прихожу я туда, и некий капитан (или майор – не помню) кладет передо мной мою папочку с записями… У меня сразу и сердце в пятки. На войне частенько официально проверяли содержимое наших вещмешков. Все привыкли к этому. А я после очередного «шмона» не догадался про¬верить, все ли цело. И вот мои записи попали «к ним». Капитан не сразу пере¬шел к делу, а начал с простых вопросов: - Какое у тебя образование? - Девять классов... - Комсомолец? - Да... - А как же тебя угораздило в обложку от книги великого Ленина засунуть твою идиотскую писанину? Что, других обложек не нашлось? Короче говоря, прочитал он мне стро¬гую мораль и отдал все мои листки. И я, не то что просто неверующий, а скорее воинствующий тогда безбожник готов был на коленях благодарить Бога за то, что чекист не удосужился разобрать мои каракули. И теперь я стал уже более осторожным. Окончилась война. Я еще полежал не¬сколько раз в госпиталях и, получив нестроевую, оказался в Германии, в маленьком городке Артерн. И вот там в конце мая меня опять вы¬зывают в Окрсмерш. И снова в голову полезли дурные мысли: неужели что по записям? А мне говорят. - Мы вас пригласили для выполне¬ния задания. Как вы знаете, мы освобо¬дили из концлагерей много наших солдат. Но в их среде много замаскировав¬шихся немецких прислужников из чис¬ла предателей. Так вот они перед прихо¬дом наших войск были размещены в другие концлагеря под видом обычных пленных. Надо выявить их. А это не так трудно. У нас есть подробные схемы пе¬ремещений пленных по лагерям. У пре¬дателей даже в их показаниях явно вид¬на несуразность. Ваша задача — вы¬явите таких людей. О каждом подозри¬тельном докладывайте мне. За неделю я разоблачил троих преда¬телей. Первого, по неопытности, повел по своей инициативе на очную ставку с пленными из названного им лагеря. Так его там чуть не забили до смерти - еле отмял. Вскоре удалось отыскать еще четверых; А тут - демобилизация. Затем мытарства с инвалидностью. Потом - тюрьма за кражу казенного имущества, которую я не совершал. А с 1949 года работал в Подушкинской сельской библиотеке и в школе. Теперь эта «сельская местность» поглощена Москвой. Летом 1952 года ко мне домой вдруг заявился незнакомый молодой мужчи¬на. Не представившись, завел разговор на житейские темы. Вскоре он спросил, не может ли нас слышать кто из сосе¬дей, и попросил поплотнее прикрыть дверь. Увидев документы сотрудника МГБ, мне стало не по себе. И снова серд¬це в пятках, во рту противный кислый вкус, в голове шум, в ушах звон, на побледневшем лице капельки холодного пота... Не дурак же он, видит и говорит мне: - Вы не волнуйтесь, я пришел к вам с предложением быть нашим внештатным секретным сотрудником. Я ознакомился с вашей работой в армейском отделе нашего ведомства: отличная работа! Он мне показался хорошим, добрым человеком. Кажется, Трусов — его фамилия. Мозги заработали лихорадочно: «Меня - в «сексоты», «стукачи»?!.. Он что, не знает, кто я такой? Зачем стро¬ить из себя «Ваньку» и спрашивать: «А что я там буду делать?» Поэтому я сразу спросил: - А подойду ли я для этого? Ведь я в каждой анкете указываю, что я — сын раскулаченного, и мне много куда закрыты двери. - Это в нашем деле не имеет значения: сын за отца не отвечает. А ты учился в советской школе, был пионером, комсомольцем, - Но ведь я еще и в тюрьме сидел! Меня из комсомола исключили. С моим этим «клеймом» на работу не берут, хоть несть места - Я смотрел ваше дело и понял, что туг явное судебное недоразумение. Зачем вам был нужен прибор, который нельзя использовать, а тем более про¬дать?! Так что тут вообще нет препятст¬вий для сотрудничества с нами. Ага, значит, снять судимость — нельзя, а идти на подлую работу «стукачом» можно и даже — нужно: больше доверия ко мне и меньше подозрений у антисоветчиков. Но как мне не хотелось соглашаться!.. Ведь я ж знал, куда меня вербуют. В Подушкино уже был один явный «стукач» - бригадир Сухов. Его все боялись и про себя люто ненавидели. Так и со мной будет, если поймут, кто я такой. А ведь сейчас колхозники прониклись ко мне таким доверием, что безбоязненно высказывали свои явно антисоветские мысли. Да и у меня было рыльце в пуш¬ку; как-то раз я принес в поле на громкую читку старинный журнал «Нива» (колхоз наш назывался «Красная нива»). Так вот, я прочитал из журнала малень¬кий рассказик. Он так всем понравился, что с тех пор на наряде или в поле, ко¬гда нет поблизости начальства, меня просили: - Да брось ты эту газетную дребедень! Почитай мам лучше что-нибудь из старинного журнала. И я угождал им, делаясь антисоветчиком на деле. Таким образом, материала для стукачества было — хоть отбавляй! А с кого начинать? С доверчивых труже¬ниц? А может, с себя? Ведь я сам боялся, что на меня на самого «настучат». Мы направились в наше отделение милиции, в «Первую комнату», где я за¬полнил анкету, написал краткую биографию с упором на то, что сын кулака и сидел в тюрьме — авось не пройду в сексоты с таким «багажом». Ведь даже чуть ли не в говночисты и то не годился, а тут — в чекисты! Но прошел, как миленький! Лучшего и желать не надо: нахожусь в самой гуще народа, к любому могу когда угодно прийти домой под любым предлогом. Разговоры были самые непринужденные и откровенные во всей округе не было семьи беднее моей, и малютки часто ложились спать голодными. Вот так я и стал «стукачом»... Первым моим заданием было написать краткие характеристики на некоторых указан¬ных мне учителей, Я на всех написал поистине наградные листы, хотя негодяй на них мог бы с полным основани¬ем написать такой донос, что чекисты облизали бы пальчики. Встречи с моим шефом были строго конспиративны. Где мы только не уговаривались! Близ станции Лианозово бы¬ла конспиративная квартира на Ларинском поселке, где жила пожилая супружеская пара. В квартире было много антикварных книг, которые мне так хоте¬лось посмотреть. Помню встречи у за¬бора Тимирязевской академии. И все - в безлюдных местах, не ближе трех километров от Подушкино и Бибирева При каждой встрече он спрашивал, нет ли там у кого оружия, не ведутся ли антисоветские разговоры, не собирается ли кто подать жалобу проезжающему на соседнюю с Подушкино ворошиловскую дачу высшему начальству. Я все отрицал, проще говоря, врал. На наши встречи я тратил свое драгоценное свободное время, не получая взамен даже благодарности. Да и за что? За первые полгода, да и вообще, от меня польза была как от козла молока. Когда умер Сталин, я честно признаюсь; и сам плакал, и ни от кого не слы¬шал плохого слова о нем. Только брат моей бабушки, Подпорин Федор Прокофьевич, на вопрос «А ты плакал о Сталине?», неизменно отвечал: «А я еще при жизни от него наплакался!» Правительство возглавил Хрущев. А дела в хозяйстве все ухудшались. Все же дошла чья-то жалоба до правительства, и в наш колхоз приехали Хрущев с Ворошиловым, Ко мне сразу же пришел мой шеф и проинструктировал о моих обязанностях при встрече вождей с колхозниками. А в райкоме — страшный переполох. Кроме того, появилось иного незнакомых мне людей — явно чекисты. В колхозе, как на лице пропойцы-потаскушки, наводят марафет: всю¬ду чистят, моют, красят, малюют, меня¬ют, маскируют… Все хозяйственные работы забросили, туг уж не до того! Надо ко всему быть готовыми: а дьявол их Ласт, куда им взбредет в голову сунуть воя нос? А везде только развал, хаос, прорехи и заплаты. И вот день визита высоких гостей на¬пал. По заранее составленному сцена¬рию они приехали именно в Подушкинскую бригаду. Около скотных дво¬ров собрали колхозников и предупре¬дили: если кто сунется с личной или иной жалобой — пеняйте на себя: пощады не будет! Колхозники притихли, как мышки перед котом. Наконец, показа¬лась колонна черных лимузинов. Из второй вышел Хрущев, а из третьей — Ворошилов. Колхозники стоят неподвижно, как загипнотизированные. Угро¬за действует сильнее любого гипноза! Окруженные плотным кольцом телохранителей, вожди подошли к толпе. Поздоровались. Я, как и было намечено, протянул им руку и остался непосредст¬венно по правую руку Хрущева, обязан¬ный прикрыть его своим телом в случае надобности. Встреча была похожа на дурно поставленный любительский спектакль. На вопросы Хрущева заранее подготовленные лица давали примитивные ответы. На словах выходило, что у нас тут все просто распрекрасно, за исключением пустяка... Получалось, что кремлевские обитатели просто нанесли нам дружеский визит. На встречу с "народными массами" ушло не более двадцати минут. Стою я, прижавшись к правой руке Хрущева, а самого так и подмывает высказать наболевшее, всю правду — как о колхозе, так и о себе. Но это тебе не окопы перед фашистом! Там я еще не нюхал тошнотворного запаха тюремной параши, а теперь мне свобода очень дорога, даже при самом сквер¬ном житье. Легковые машины буквально запру¬дили все Подушкина Кажется, в третью по счету сели мы с шефом. Подъехав к колхозному правлению в Бибирево, мы, как часовые, встали у дверей. А туг уже ждет толпа бибиревских колхозников. Наши гости вышли из машины, и пошли на второй этаж деревянного дома прав¬ления, где уже был накрыт стол. Я наив¬но полагал, что хоть краем глаза увижу трапезу столь высоких чинов, но меня даже на порог дома не пустили, прика¬зав охранять вход от чересчур смелых охотников пожаловаться. Застольная беседа продолжалась чуть больше часа. Потом «барин сел в карету», и все умчались. Меня даже на объедки не пригласили и отпустили только тогда, когда разъехалось все районное начальство. Было еще одно конкретное действо с моим участием. При очередной встрече шеф сказал мне, что в Подушкино прячется человек с намерением проникнуть на ворошиловскую дачу или подка¬раулить проезжающих вождей. Может пожаловаться, а может — и похуже. Так вот надо было вес обшарить в поисках этого человека. Ясно, что даже в подмо¬сковном селе каждая новая личность не останется незамеченной. МГБ давно были известны неблагонадежные дома в Подушкино. В эти жилища я должен был неожиданно проникать под видом распространителя книг. Но это не сра¬ботало. Тогда шеф придумал трюк с проверкой пожарной безопасности. И мы с ним пошли по домам, лазали на чердаки, даже заглядывали в подвалы или погреба, если у кого они были. А там-то какая пожарная опасность? Ничего мы не нашли. А мне приказали быть особенно бдительным. И тут я завел с шефом разговор: - Вот я не имею права сказать даже жене о сотрудничестве с вами. Но в по¬добной ситуации меня и убить могут, тем более безоружного. У вас хоть пис¬толет есть, чтобы отстреливаться. А я погибну, останутся дети сиротами, а смерть мою припишут или нелепой слу¬чайности, или - того хуже - собственной вине. Останется семья без помощи. - Об этом не беспокойтесь: все преду¬смотрено и опасения ваши напрасны — вас знают, о семье позаботятся. Впоследствии я по достоинству оце¬нил сто утверждения. Летом 1953 года мне дали комнату в коммуналке поселка Вагоноремонт. Ме¬ня передали другому сотруднику, по участку Соц-города. Если в Бибирево и Подушкино мне люди стали чуть ли не родными, то в Соц-городе мало кого я знал. Новый мой шеф дал задание следитъ и выявлять антисоветчиков как по месту работы, так и среди соседей. Но с учителями мне тесно общаться было не¬когда из-за огромной нагрузки сразу в двух школах. Так что от меня пользы не было почти никакой. Встречи стали проходить все реже. В конце 1959 года мне дали квартиру в Долгопрудном. Снова передали ново¬му «хозяину». Наше общение проходила в доме, где размещался банк, тоже у по¬жилой пары. Но и туг результаты были столь же плачевны. Вскоре шеф заявил: - Пока встречи прекращаем, но в слу¬чае надобности мы вас найдем. Ответ¬ственность за разглашение тайны сотрудничества за вами остается. О вас не забыли. В последнем я убедился очень скоро. Дело было так: в «Неделе» поместили мое обращение ко всем занимающимся стереофотографией. Мне стали писать отовсюду, в том числе и из Болгарии. Со Стояком Христовым завязалась дружба. Переписка была весьма оживленной. Он прислал несколько бандеролей, в том числе и с носильными вещами, но от меня не приняли бандероль даже с самодельными сувенирчиками из орг¬стекла. Вскоре Стоян приехал с женой. Я нарисовал и послал ему примитив¬ный план, как самостоятельно добрать¬ся до меня от станции. По дороге ника¬ких секретных объектов нет, хотя город был режимным. Они приехали и переночевали у нас А через год я получаю от Стояна письмо, в котором он сообщил, что при поездке в Одессу у него нашли мой план, и предупредил, чтобы я не волновался, если меня вызовут в КГБ. Так оно и случилось. Меня вызвали и завели дело. Я напомнил им о своем «стукачестве», но мне сказали, что это к делу не относится. У меня взяли подписку о невыезде и отпустили. А я догадался написать письмо Стояну и попросил знакомого опустить это письмо в П0Чтовый ящик в Душанбе, куда он улетал тот же день. Письмо дошло, и вскоре получил ответ. Как и все другие, это письмо было вскрыто, прочитано и аляповато заклеено. Стоян писал: «Ты не врага привозил к себе, а друга, Я 30 лет являюсь секретарем заводской организации коммунистической партии. Если ты пострадаешь, я устрою грандиозны скандал». После этого от меня отстали. Однако побывать в КГБ мне еще пришлось. На свалке из смятого под прессом прибора я как-то отвинтил два уцелевших объектива. По своим характеристикам они оказались уникальными. Потом отнес их в комиссионный магазин. И вдруг опять вызывают: оказалось, что эти объективы от спутников, очень секретные. Снова завели на меня дело, снова подписка о невыезде и панический ужас Я тогда решил пойти прям на Лубянку, чтобы напомнить более высокому начальству, что я их хоть бесполезный, но безупречный холуй. Попал какому-то полковнику. Но тот меня то же огорошил словами: - Сотрудничество с нами — ваш почетный долг. Но если вы в чем-то провинились, то это обстоятельство не ста нет смягчающим. Накажут по всей строгости! Когда меня снова вызвали, прочитал строгую мораль, но, что удивительно объективы вернули, правда, запретив и продавать... Приложение: Антисоветские частушки Вот спасибо вам, чекисты — Я и сам себя не знал, Что соленым помидорам Коммуниста расстрелял. Я в ЧеКа мамашей клялся: — Не виновен я ни в чем. Поднажали и признался: Триста лет я был царем. За решетку посадили Всех чекисты кулаков. Землю их освободили Для крапивы, лопухов. Коммунисты отдыхают На Кавказе и в Крыму, А рабочих отправляют На влеченье в Колыму. Колыма, Колыма, Новая планета: Двенадцать месяцев зима, А остальное — лето! Моймиленочек — чекист! Этим я гордилася. Поняла, что он за гад, Когда отца лишилася. Меня на свет из темноты Вывели, крестьяночку! Теперь ведут на расстрел За «Барыню», «Цыганочку». У миленка сто секретов — Не расскажет ни о чем Он работает, наверно, У чекистов стукачом. Меня били, колотили Молодчики из ЧеКа: Признавайся, где ты прятал Молоко из-под быка!? В ЧеКа эти идолы Пять зубов мне выбили. И за эти пять зубов Получил я пять годов! И за шкурку от арбуза За решетку упекут, А растащат полсоюза — Виноватых не найдут! Мальчик просит папу, маму: — Дайте сахару к чайку... — Замолчи, троцкист поганый! Отведу тебя в ЧеКу! Опубликовано: Родина, №6,1999. – с.67-70 http://d-v-sokolov.livejournal.com/645462.html?style=mine#cutid1 | |
|
| |
| Просмотров: 1879 | |