Тридцатым годам прошлого века принадлежит сомнительная честь  премьеры в нашем лексиконе  термина: «враги народа». Генрих Ягода и Николай Ежов без старомодных кострищ и примитивных костедробильных устройств, коими  инквизиторы изводили ересь, с лёгкостью заткнули тех за пояс. Монахам приходилось изрядно попотеть, добиваясь признания в богопротивных умыслах. Карающему же мечу правосудия, направляемому нашими «тройками», и «царица доказательств» сделалась вовсе ненужной.

Репрессивный молох действовал денно и нощно. Летним июльским вечером 1937 года он добрался и до моего деда. Случилось это вполне буднично. Сухачёв Пётр Александрович сидел на крыльце, отдыхая после дневных забот. Пришёл посыльный и сказал, что его приглашают в сельсовет по какому – то делу. Дед сразу встал и отправился по вызову. В чём был. Ушёл и не вернулся.

Судьба? Так на роду написали? Попробуем разобраться.

Родился и вырос Пётр Александрович в средней, по тогдашним меркам, семье. У моего прадеда – Сухачёва Александра Ивановича было пятеро сыновей и две дочери. В те времена дети рано приобщались к нелёгкому крестьянскому труду. Лишним образованием народу головы не заморачивали. Дед-то, правда, считался приличным грамотеем на селе, сумев окончить четыре класса церковно – приходской школы.

Пришло время, он женился на бабушке – Хритинье Михайловне, урождённой Соктиной. Вскоре молодая семья пополнилась старшим братом моего отца – Сергеем. Тут деда призвали на действительную военную службу. В Томске рекрутская комиссия определила его в гвардию. Основания для службы в отборных частях все имелись – высокий рост, стройное телосложение, правильные черты лица и ничем не запятнанное прошлое. Но с вхождением в элиту армии пришлось погодить.

В Томске, без пяти минут гвардеец случайно встретил служивого земляка. Короткой встреча не получилась, в молодости вообще время летит не заметно. Но в рекрутском присутствии часовое опоздание ещё как заметили, и с гвардией пришлось распрощаться. Служить пришлось в Томске, где и застала его Германская война. Война это работа для солдат, вскоре дед в составе 42-го Сибирского стрелкового полка оказался в Действующей армии.

Три года на Германском фронте – не фунт изюма. Грязь, пот, вши, кровь и слёзы. Но вражеские пули и осколки свистели мимо. А награды – нет.

Три Георгиевских креста, один из которых золотой, говорят сами за себя. Да и не девальвированное  последующими армейскими реформами звание подпрапорщик присваивали не за красивые глазки. Пускай формально не гвардия, однако всегда была и есть настоящая, без дураков солдатская элита нашей армии. Сухачёв Пётр Александрович из её числа.

Солдаты и офицеры 42 полка свято чтили узы товарищества. Про «сам погибай, а товарища выручай!» – сибирякам лишний раз повторять нет нужды.  Обратимся к документам:

Приказом по 1-му Туркестанскому армейскому корпусу от 21-го августа 1915 г. № 304 объявлены номера Георгиевских крестов 4-й степени, которыми награждены нижние чины частей войск корпуса приказом по корпусу от 27 июня 1915 г. за № 266 (в период оборонительных боев на северо-западном фронте). В списке солдат 42-го Сибирского стрелкового полка указан старший унтер-офицер Пётр (отчество не указано) Сухачёв, который награждён Георгиевским крестом 4-й степени за № 231465, на основании п. 16 ст. 67 Статута: «Кто, вызвавшись охотником на опасное и полезное предприятие, совершит оное с полным успехом».

Приказом по 1-му Туркестанскому армейскому корпусу от 30-го января 1916 г. нижние чины частей корпуса, «оказавшие выдающие подвиги мужества и храбрости в делах против неприятеля», награждены Георгиевскими крестами 3-й степени.  В списке солдат 42-го Сибирского стрелкового полка указан старший унтер-офицер Пётр Сухачёв, который на основании п. 4 ст. 67 Статута награждён Георгиевским крестом 3-й степени за № 71342: «Кто, при взятии занятого неприятелем укреплённого места, примером отличной храбрости ободрит своих товарищей и увлечёт их за собою«.

Приказом по войскам 4-ой армии (Западного фронта) от 16-го июля 1916 г.   № 3040 фельдфебель 42-го Сибирского стрелкового полка Пётр Александров Сухачёв награждён Георгиевским крестом 2-ой степени за № 21981 за то, что «12 сентября 1915 г., в бою у местечка Любча, за убылью всех офицеров из роты, принял командование под таковой и удержал наступающего противника, чем дал возможность нашей батарее и обозам переправиться через реку Неман». П. 11. ст. 67 Георгиевского Статута.

Это уметь надо, что бы с такими солдатами и офицерами проиграть войну! Но невозможное – возможно! Орёл, даром что двуглавый, две подряд революции не выдержал. Развалилась на части, совсем чуть – чуть не дотянув до победы и, брошенная на произвол судьбы, армия. Пётр Александрович направился домой и умудрился не сгинуть по пути в родные пенаты. Не затянули его водовороты дикой неразберихи, царившие на просторах Отечества. Снова повезло.

А вот старший его брат – Илья Александрович приехал с немецкой пулей в животе, которая потом его и доконала.  Качественно германцы пули отливали. Третий брат – Николай Александрович вернулся живой и здоровый. Для пушкаря — уже подвиг. Григорий – четвёртый брат — тоже оказался дома. Правда, легальным его положение назвать нельзя. Дело в том, что он дал тягу из рекрутской команды, направлявшейся в город Томск,  пополнять колчаковскую армию. Младший из братьев – Иван возраста «пушечного мяса», годного для первой мировой войны, не достиг, потому постоянно находился при родителях. Его огни и воды брезжили впереди. Рядовому Советской армии -  Ивану Сухачёву в Великую Отечественную довелось с боями пропахать от Москвы до Берлина. В столице Третьего рейха, буквально накануне Победы он и получил своё первое ранение. Боевые награды находили пехотинца уже дома.

Шутки  с собой судьба позволяет проделывать, балуя шутников. Редко, правда. Недаром, ох недаром, Григорий Сухачёв откосил от мобилизации в Гражданскую войну. Великая Отечественная навсегда определила его в «без вести пропавшие». В многотысячную когорту наших «известных неизвестных солдат». Что ж,  не самая плохая компания, а вечный огонь – не самое плохое надгробие.  У нас ведь даже останки последней царской семьи могут быть элементами предвыборного шоу. Памятникам и усыпальницам вождей революции достаётся тоже отнюдь не слабо. Использовать же прах неизвестных солдат в «брачных  играх» записных патриотов ещё никому в башку не пришло. Пока, по крайней мере.

Но продолжим рассказывать про деда. Вернувшемуся домой отставнику показалось, что жизнь окончательно налаживается. Возвращение в родные пенаты, после долгой разлуки встреча с женой и сыном, если это не счастье, то, что тогда? Ужасы передела мира в угоду, а, собственно, Петру Александровичу уже было по барабану, кому в угоду, остались позади. Отвоевался. По земле наскучала, натуру не заменишь, душа хлебороба. Мечтать не вредно. Большинство – то граждан страны увлекшись идеями переустройства, остановиться не смогло, либо не захотело. С энтузиазмом принявшись корёжить на разный лад старый режим в угоду светлому, правда, тоже на разный лад, будущему. Наши национальные забавы, типа стенка на стенку, большого ума не требуют, были бы кулаки поувесистее. А тут в стране оружия завались. И понеслось! Обозначили войну, как Гражданскую, и навсегда дискредитировали слово гражданин.

Водовороты не испрашивают разрешения, без церемоний тянут в пучину, и — баста. Народоворотам почитание церемоний, присуще вряд ли большее. Вот деду от развернувшихся в родном селе событий  в стороне остаться и не удалось.

26 апреля 1919 года партизанский отряд Петра Гончарова разгромил новокусковскую волостную милицию. В селе стихийно организовался «Военный красный комитет». Орган народовластия, аналог советов депутатов, состоял из 12 человек. Практически сплошь бывшие фронтовики. Деда, учитывая церковно – приходское образование, обозначили секретарём.

Первым делом самодеятельный орган принялся за экспансию Советской власти, разослав по соседним деревням часть своих членов. Правда, продвижение вольнодумства власти пресекли на корню. Нагрянул карательный отряд капитана Сурова В.А. Комитетчикам пришлось спешно ретироваться из села. Василий Бурдавицын, Яков Кусков и мой дед решили переждать тугие времена на лугах, неподалёку от Ново – Кусково. Где их и обнаружил милиционер из местных – Михаил Чернышёв. Стрельбу односельчане открывать не стали, вступили в мирные переговоры. Представитель колчаковских правоохранительных органов предложил землякам сдаться добровольно. Дабы семьи не пострадали. Семьи – аргумент железный. Нелегалы посовещались. Решили, — а будь, что будет! И отправились сдаваться.

На постое у моего прадеда — Сухачёва Александра Ивановича тогда находилось  28 колчаковцев. Взвод. Плюс домочадцы. Уютной казарму не назовёшь. В числе постояльцев оказался совсем молоденький офицер. И как увидел он висевшую на стене групповую армейскую фотографию, так сразу принялся выяснять:

-Откуда у вас эта фотография?

-Дак это моего мужа. – Ответила бабушка. – Вон он с тремя Георгиями.

-Ну, а это мой отец! – Поделился радостью постоялец. – Бывают же такие совпадения! Вот удача, так удача, чёрт возьми! А как бы с ним поговорить? Дома он?

-Да нет. – Затряслись поджилки Хритинии Михайловны. – Муж на рыбалке.

Шли дни, офицер, время от времени, продолжал  справляться про рыбака. Хотелось ему увидеть сослуживца отца. А того всё нет и нет. Все истории имеют свойство когда-нибудь кончаться. Увы, кончилась и рыбацкая.

Капитан Суров много разговаривать не стал:

-Расстрелять!

С судьбой особо не поспоришь. Начертано быть расстрелянным, не утонешь точно. Но сроки предписанной небесами кончины вполне могут варьироваться. За мужиков вступился заведующий Ново – Кусковской больницей Николай Александрович Лампсаков. А так как, он исполнял ещё и обязанности начальника переселенческого пункта, то определённый вес не только в уезде, но и в губернии имел.

Да и офицер, чей отец служил и воевал вместе с дедом на Германском фронте, не смолчал. Благородство ведь не цветом убеждений достигается. Расстреливать защитников Отечества, тем паче Георгиевского кавалера, он полагал недопустимым. Есть кому нашей семье свечки в церкви ставить! Мой отец-то появился на свет 26 марта 1930 года. Одиннадцать, без малого, лет спустя.

Следовательно, заступничество удалось? Ещё бы! Суров сменил гнев на милость. Иногда и двадцать пять шомполов, учитывая альтернативу, звучат музыкой в ушах. Лимиты везения, знать ещё, выбраны не до конца.

Дед счастливым образом избежал расстрела в 1918 году,  колчаковцы подарили, казалось, очередную отсрочку, вышло – последнюю. Как он ей распорядился? Просто жил. Работал на своём наделе. Освоил несколько, нужных на деревне профессий. Мог катать валенки, шить сапоги, другую простейшую кожаную обувь, ложить печи, плотничать. Своими руками построил себе довольно большой дом, который и теперь стоит. В общем, он любил работать, и потому жизнь складывалась неплохо.  Но людям свойственно иногда совершать поступки, способные исковеркать судьбы, и не только их собственные. В двадцатых годах Пётр Александрович несколько лет прослужил в церкви псаломщиком. Развивать слух и ставить голос умели приходские учебные заведения. Но кому – то в молодой республике православная церковь сильно мешала.

Когда началась коллективизация, дед в числе первых вступил в колхоз. Но вскоре не поладил с записными активистами, всю энергию которых, похоже, отнимала борьба с мировым империализмом на многочисленных собраниях. Все жилы вытягивала неравная классовая битва.  Откуда ж, бедолагам, сил – то набраться для работы в полях?  Вот и халтурили. А дед халтурить не умел, пустозвонства не любил. Так что с колхозом расстался.

Актив, правда, настаивал на обсуждении отступных. Моральный урон оценили в четверть водки. Скрупулёзно подсчитанная компенсация учитывала и службу в церкви, и Георгиевские кресты (царские же!), и непокладистый характер. После предполагаемого совместного употребления возмещённого вреда, можно было обсудить вопрос о включении деда, а почему нет, даже в актив. Грамотные люди везде нужны. Четверть водки деда, конечно же, не разорила бы. Но, ох, уж эти принципы!

Посланные по известному адресу деятели многозначительно предупредили: Ну, смотри, Петруха, как бы пожалеть, потом не пришлось!

Случай для реванша представился скоро. Родной племянник деда, сын его старшей сестры Григорий Буевич, поспособствовал. Мама отрока, Лукерья Александровна, вторично собралась замуж, а шестнадцатилетний Гришка оказался в этом деле помехой. Вот она и упросила, Христом – Богом, Петра Александровича взять юношу пожить к себе. Мол, иначе, личной жизни полные кранты. Дед просьбу уважил.

Минуло несколько лет. Подошло время, дед женил племянника, честь по чести. Племяшу процесс, похоже, понравился. Вскоре он «переженился», отправив первую жену с ребёнком на все четыре стороны. Матери аморальные подвиги сына очень не понравились. Она, в свою очередь, предложила блудливому пареньку позабыть порог родного дома. Без затей указала на те же четыре стороны. Мол, там пускай и женихается, с новой – то молодухой. Наказала и деду гнать Гришку со двора.

Выслушай женщину…, дальше можно не рассказывать. Пётр Александрович и поступил наоборот. Выделил Гришке из хозяйства полный пай. Стороны подписали соответствующие бумаги. Оно, конечно, топором – то, написанное не возьмёшь. А чего рубить, когда можно потерять или сжечь. Сообразил племяш, какие наступают времена! Какие перспективы в смысле карьеры. Теперь только б в партию пролезть.

Надо склепать пролетарское прошлое? Чтоб, окромя цепей, ни хрена? Плюнуть раз. Он же теперь не токмо сирота (при живой – то матери), но и батрак. А батрак кто? Пролетарий и есть. Угнетённый! Угнетённее не бывает. Смышленого племяша тут же, причём чрезвычайно, стала угнетать беспредельная наглость деда, посмевшего оставить своей семье из четырёх человек половину хозяйства и собственного дома. Типичный кулак. Мироед ярый, да классово – чуждый элемент.

-Ах, родственник говорите? Какой – такой родственник? Раз фамилии разные, общего ничего с энтими кровососами иметь не желаю! А желаю соответствовать историческому моменту!

Что ж, признаем, двоюродный племянник Петра Александровича Сухачёва прозрел в строгом соответствии историческому моменту.Радетель за права угнетённых строчит телегу по известному адресу. Дальше телега заскрипела по накатанной колее. Деда раскулачили, семью «мироеда» выкинули на улицу. Хозяйство и дом отошли мнимому батраку. Партия радушно и скоро распахнула объятия сознательному сельскому пролетарию. Не хилый гонорар за страничку текста! А некоторые «Войну и мир» сочиняли. Ну да, Чехов – то, Антон Палыч куда смотрел. Не сказал про сестру таланта — краткость Льву Николаевичу. А может, просто таланты бывают разные? Или сёстры у талантов?

Актив злополучную четверть отыграл с лихвой? Нет, погодите. Вновь выявленного эксплуататора права голоса лишили. Вот теперь, пожалуй, будет с лихвой. Хотя сломать Петра Александровича не получилось. Он написал жалобу в Москву, на имя М.И. Калинина. Жалобу удовлетворили, полностью восстановили в правах. Основанием послужило распоряжение ВЦИК от 10 марта 1935 года. Наверное, при этом, в столице не слабо удивились принципиальности товарищей на местах. Ведь, даже при сильном умопомутнении трудно представить обладателя дома, сарая и одной свиньи отъявленным мироедом. Данные взяты из «Справки об имущественном положении жителя с. Ново – Кусково Сухачёва Петра Александровича» от 22 июля 1937 года. Племянника батраком москвичи воспринять отказались наотрез. Дьяконом служил? А Иосифа Виссарионовича за семинарское прошлое велите расстрелять тоже!?

Пока неповоротливая отечественная бюрократическая машина восстанавливала справедливость, дед покинул село.  Подался в Кемерово, но через год вернулся. Потом уже со всей семьёй перебрался в село Сергеево. Там похоронили старшего брата моего отца Сергея Петровича, который вернулся из трудармии с тяжёлой формой туберкулёза. И снова, летом 1937 года, понадеявшись на распоряжение ВЦИК, Сухачёвы двинули в Ново – Кусково. Не сладили с ностальгией.

Двоюродный брат деда — Иван Чернышов приютил лишенцев.Однако лимиты на везение уже выбраны дочиста. Господь отправился собирать очередной урожай доспевающих яблок.

Здесь, у чужого порога, в июне 1937 года, Сухачёва Пётра Александровича и достали ежовые рукавицы. Дед до конца верил в законы и справедливость рабоче – крестьянской власти. Не забыл удавшееся битие челом всесоюзному старосте. Только пресловутые «тройки» к справедливости и закону уже отношения не имели. 19 сентября было вынесено предсказуемое решение, а 25 сентября 1937 года деда расстреляли.

***

История постоянно нас учит тому, что она нас постоянно ничему не учит. Потому, морщить лоб и изрекать глубокомысленные истины погодим. Просто подумаем вот о чём: Ведь главные мужские задачи на этой земле дед успел выполнить. Построил дом, посадил деревьев немеряно, вырастил сына. А иметь в роду Георгиевского кавалера и косить от воинской службы, согласитесь, не солидно как – то.

Сухачёв Павел Петрович — мой отец демобилизовался из ВС страны в звании старшего лейтенанта. Из Красноярска. Почётный гражданин города Асина, Томской области.

Я, как и отец отправился в запас в звании «старший лейтенант». В 1980 году. Из Кабула.

Отслужил и правнук Сухачёва Петра Александровича, младший сержант Владимир Сухачёв. Мой сын пополнил географию вооружённого присутствия нашей семьи Кемеровской и Новосибирской областями.

Жизнь продолжается.

Александр Сухачёв

http://hero1914.com/georgievskij-kavaler-suxachyov-pyotr-aleksandrovich/