21 февраля 2000 года навсегда стал черным днем для армейского спецназа. В этот день в Чечне в районе села Харсеной в одном бою погибли три группы разведчиков армейского спецназа - двадцать пять человек. Выжили всего двое. Мне удалось побеседовать с непосредственным участником и свидетелями этих трагических событий: старшим сержантом Антоном Филипповым - одним из оставшихся в живых разведчиков, а также с майором армейского спецназа А., майором спецназа Министерства юстиции Николаем Евтухом и подполковником А.

Рассказывает майор А.:

- Зимой 2000 года генерал Владимир Шаманов проводил наступление на южную, нагорную часть Чеченской республики. Наша задача состояла в том, чтобы выдвинуться вдоль маршрутов движения основной колонны мотострелковых подразделений и обеспечить их прикрытие. Но продвижение пехоты было затруднено, техника застряла в грязи, практически утонула. Мы перемещались по горам только пешком. На пятые сутки все группы встретились и были перенацелены на Харсеной - это село такое. Задача та же - удерживать высоты, чтобы обеспечить проход техники мотострелковых подразделений.

21 февраля 2000 г. три разведгруппы ушли вперед вместе, так как связи у них практически уже не было, сели батареи у раций, только одна ещё работала. Накануне была радиограмма, что к двенадцати часам дня должно подойти пехотное подразделение, у них будет и связь, и продукты. Они должны были нас заменить и дальше выполнять эту задачу уже сами, а мы должны были уйти. Но к двенадцати часам они не пришли, не смогли подняться в горы. Продвигались очень медленно, техника у них завязла.

В то время находился на высоте на расстоянии где-то метров восьмисот. У меня в группе было много обмороженных и простуженных. Когда начался бой, мне приказали оставаться на высоте и удерживать её. Потом мы прошли эти восемьсот метров за полтора-два часа.

И боевые столкновения до этого у нас неоднократно были, и в засады мы попадали. Но всегда выходили. А чтобы в одном бою почти все погибли - такого не было никогда. В основном сказалась усталость, которая накопилась за восемь дней этих переходов, мотания по горам. А плюс ко всему люди уже расслабились, когда им сказали, что всё, пришли. Они уже слышали, как броня работает рядышком, и настроились - минут через пятнадцать-двадцать соберут вещи и уйдут.

У нас в живых остались двое. Одному - старшему сержанту Антону Филиппову - осколком гранатомета срезало нос, на месте лица просто кровавое пятно было. Его и не стали добивать, думали, он уже умер. Он так в сознании всё это время и пролежал. А второй получил контузию и три пулевых ранения, потерял сознание и скатился вниз под гору.

И вот что страшно: раненых вместе с боевиками дети из ближайшего села добивали. Взрослые в основном ходили и оружие собирались, боеприпасы, а дети от девяти до четырнадцати лет добивали в голову, если кто шевелился. Еще гранаты под голову подкладывали, чтобы взорвалось потом...

Рассказывает старший сержант Антон Филиппов:

- В Чечне я с 17 января 2000 г. Хотя это была моя первая командировка, но я уже участвовал в пяти боевых выходах. Срочную службу служил на Севере, в морской пехоте, Так что боевая подготовка у меня была более или менее приличная. Но в том бою ничего практически не пригодилось.

Погода в ночь на 21 февраля была ужасная. Мокрый снег шёл, все замерзли как цуцики. А утром солнышко выглянуло, в феврале солнышко хорошее. Я помню, как от всех пар валил. А потом солнышко исчезло, видимо, ушло за горы.

По нам ударили сначала с двух сторон, а потом окружили полностью. Били из огнемётов и гранатометов. Конечно, мы сами во многом были виноваты, расслабились. Но восемь дней по горам ходили, устали. Просто физически очень трудно было по снегу пробираться так долго, после этого нормально воевать очень тяжело. Спали прямо на земле. На себе всё приходилось нести, боеприпасы в первую очередь. Не каждый хотел нести еще и спальник. У нас в группе было всего два спальника - у меня и ещё у одного бойца. Я нёс рацию, батареи к ней, еще и гранатомет тащил. Были в составе группы прикомандированные - инженеры, авианаводчики, арткорректировщики. С ними был солдат-радист, его гранатомёт нес мой командир, Самойлов (Герой России старший лейтенант Сергей Самойлов. - Ред.), потом мне отдавал, затем мы менялись, и я его ещё кому-то отдавал. Просто тот радист совсем уже устал. Так и помогали, тащили.

На моей рации батареи почти сели. Думаю, где-то до вечера 21 февраля последняя проработала бы ещё. Утром двадцать первого я передал последний штатный доклад Самойлова. Он мне приказал сообщить командованию, что питание у рации на исходе и станцию мы выключаем, чтобы в крайнем случае можно было что-то передать, на один раз бы её хватило. Но когда бой начался, ничего мне передать не удалось.

Моя станция была от меня метрах в десяти, там еще шесть-семь автоматов ёлочкой стояли. Напротив меня сидел командир, а справа Витек (сержант Виктор Чёрненький. - Ред.). В самом начале командир ему сказал, чтобы он меня с рацией охранял, поэтому мы постоянно вместе держались. Когда бой начался, плотность огня была очень большая. Примерно как если роту поставить, и одновременно все начнут стрелять (рота - около ста человек. - Ред.). Все сидели по два-три человека, метрах в двадцати друг от друга. Как только всё началось, мы прыгнули в разные стороны. Самойлов упал под дерево, оно там стояло одно-единственное, и ложбинка там как раз небольшая была. Смотрю я на рацию свою и вижу, что её пули насквозь проходят, прошивают. Так что как она стояла, так и осталась стоять.

У меня лично, кроме гранат, ничего с собой не было, мне ничего больше и не положено. Я их в самом начале бросил туда, откуда по нам стреляли. А автомат вместе с рацией остался. У Самойлова с собой был пистолет Стечкина и, по-моему, автомат. Наши ребята начали отстреливаться из автоматов, пулемёты стреляли - и один, и второй. Потом мне сказали, что кого-то нашли убитым в спальном мешке. Но я не видел, чтобы кто-то спал, не знаю.

Дольше всех стрелял кто-то из наших из пулемета. Так получилось, он возле меня проходил. Чеченцы тогда кричали: «Русский ванька, сдавайся, русский ванька, сдавайся!» А он сам себе под нос бормочет: «Я сейчас вам дам сдавайся, я вам сейчас дам...». Встал в полный рост, на дорогу выскочил и только начал очередь давать, его и убили.

Мне кто-то из командиров - то ли Калинин (командир роты спецназа, Герой России капитан Александр Калинин. - Ред.), то ли Боченков (Герой России, капитан Михаил Боченков. - Ред.) кричал: «Ракету, ракету!..». Я помню, крик был такой дикий. Ракета - это сигнал, что что-то происходит. Но она должна быть красная, а у меня только осветительная была. Я ему в ответ: «Нет красной!» А он не слышит, что я ему кричу, шум, стрельба. Ответа я так от него и не дождался и сам запустил, какая была. И сразу после этого грохнуло что-то, и меня ранило осколком в ногу. Тогда, конечно, я не знал, что осколок, потом мне сказали. Косточку осколок на ступне сломал, так в каблуке и остался.

Я оборачиваюсь и спрашиваю у Витька (у него голова была у моих ног на расстоянии роста примерно): «Живой?». Он отвечает: «Живой, только ранило». «И меня». И так мы переговаривались. Потом опять что-то рвануло под носом. Я Вите: «Живой?».Голову поворачиваю, а друг лежит, хрипит, ничего уже не ответил мне. Видимо, его в горло ранило.

Меня второй раз ранило. Если бы я потерял сознание, то тоже бы захрипел. Тогда меня бы точно добили. «Духи» начали оружие собирать, «стечкиных» наших особенно (пистолет системы Стечкина. - Ред.). Я слушал, как они кто на русском, кто на ломаном русском, с акцентом, а кто по-чеченски, кричат: «О, я «стечкина» нашел!». Они думали, что я убит, вид у меня, наверное, «товарный» был. Лицо, да и не только - всё кровью было залито.

Сначала «духи» оружие быстренько похватали и унесли куда-то. Недолго отсутствовали, минут двадцать максимум. Потом вернулись и стали добивать уже всех. Видимо, таких много было, как Витек, который возле меня лежал и хрипел. Много ребят, видимо, признаки жизни подавали. Вот они всех и постреляли из наших же «стечкиных». Слышу - хлоп-хлоп-хлоп! А мне вот повезло. Я лежал тихо, чеченец подошел ко мне, с руки часы снял, простые часы были, дешёвые. Потом за ухо голову поднял. Ну, думаю, сейчас ухо будет резать, как бы только выдержать. Так всё болит, а если охнешь - всё, конец. Но он, как мне кажется, с шеи хотел цепочку снять. А я крестик всегда на нитке носил. Если бы была цепочка, и он начал бы её рвать - неизвестно, как бы все повернулось. Это я в госпитале потом вспоминал, прокручивал. Думаю, на то Божья воля была, потому всё так и получилось.

Цепочку он не нашёл, голову мою бросил, и сразу передернулся затвор на «стечкине». Я думаю: всё-всё-всё... И выстрел раздаётся, хлопок. Я аж передернулся весь, не удержаться было уже. Видимо, не заметил он, что я вздрогнул. В Витька, похоже, стрельнул.

Недалеко Самойлов лежал, метрах в пяти. Как его убили, не знаю, но в окопчик, где они втроём лежали, боевики гранату кинули.

Если бы я сознание потерял в первый момент и стонал, то точно бы меня добили. А так вид у меня совсем неживой был. В руку пулевое ранение, остальные осколочные - лицо, шея, нога. Нашли меня, может, часа через четыре, так и лежал в сознании. Видимо, шоковое состояние было, отключился уже перед вертолётом, после пятого промидола (обезболивающий укол. - Ред.). Сначала пришла, кажется, пехота, с которой мы должны были встретиться и которая задержалась. Помню, у меня кто-то всё спрашивал: «Кто у вас радист, кто у вас радист?». Отвечаю: «Я радист». Рассказал им всё, что касалось алгоритма выхода в эфир. Потом меня перебинтовали, ничего после этого уже не видел, только слышал.

А в госпиталь я попал только на следующий день. С двадцать первого на двадцать второе февраля пришлось ночевать в горах, вертолёт ночью не полетел. Вертушки (вертолёты. - Ред.) пришли только утром двадцать второго. Помню, пить хотелось ужасно. Пить мне давали, наверное, можно было. Ещё я спросил: «Сколько осталось в живых, сколько положили?». Сказали, что двое живы. Попросил сигарету, курнул и... очнулся уже в вертолёте. Там медик был наш, что-то говорил мне, успокаивал. Мол, держись, всё хорошо, живой. Я, естественно, спросил, что у меня с лицом. Такое было ощущение, что его как будто вообще нет. А он давай меня успокаивать - всё нормально. Я снова говорю: «Что с лицом?». Он мне - носа и правого глаза нет. Видимо, глаз заплывший был сильно. Потом я уже опять вырубился в вертолете, что там со мной делали, не помню.

Уже 23 февраля в палате проснулся, в сознание пришёл. Ни встать, ни пошевелить ничем, естественно, не могу - капельница, забинтованный весь. Я стал рукой лицо трогать. Думаю, дай-ка погляжу, глаз-то есть или нет. Разодрал всё вокруг глаза и обрадовался - вижу! Потом из Моздока в Ростов-на-Дону на самолете, из Ростова уже в Москву, в госпиталь. Сейчас я в своей родной бригаде продолжаю служить.

Рассказывает майор спецназа «Тайфун» Министерства юстиции Николай Евтух:

- Мы прибыли в район села Харсеной в начале февраля 2000 года, а ушли 23-24 февраля. В Дагестане спецназ Минюста хорошо себя зарекомендовал, особенно в горах. Поэтому наш отряд прикрывал пехоту, которая с равнины поднималась вверх. Сначала там идут высоты, до двух тысяч метров, с лесом, а дальше уже скалистые горы. Задача перед нами была поставлена такая - искать на склонах старые-старые тропы, чтобы по ним технику наверх можно было загнать.

На одной из высот у нас была база, откуда мы уходили утром и куда возвращались вечером. Помню, как раз в то время неподалеку ездила чеченская машина с зенитным пулемётом, за нашими вертолётами охотилась. Однажды часов в шесть утра сбили чеченцы вертолёт МИ-24, он летел на высоте полторы тысячи метров. Так, по-моему, эту машину с пулемётом и не поймали.

С разведчиками мы встречались на склонах, у них к 20 февраля было много больных и обмороженных. У нас в группе только арткорректировщик болел. Их с радистом сняли с другого задания и кинули к нам вообще без ничего. Мы-то сразу поставили палатку, а парни первые дни спали на снегу. У них были только рация да бушлаты, вот и всё. Мы их покормили, но когда пошли на выход, радист их упал с высоты метра в полтора - и не шевелится, не было у человека сил никаких. А второй прыгнул оттуда же и щиколотку подвернул. Кое-как с передыхом подняли их наверх, вертушка (вертолёт. - Ред.) прилетела и забрала. Так мы дальше без корректировщика и работали.

Накануне 21 февраля со стороны Грузии на равнину шли боевики, мы их издалека в приборы ночного видения наблюдали. Под нами стояла пара домиков, и ночью в них горели огоньки. А на следующий день всё и случилось.

В то утро 21 февраля 2000 г. я лег отдохнуть в палатке. И где-то после обеда пошла стрельба, взрывы. Закончилось все быстро, минут за пятнадцать-двадцать. Мы находились от места боя примерно в километре, если по прямой. Когда уже потом мы спустились со своей высоты и начали сопоставлять факты, то стало ясно, что это был бой под селом Харсеной.

Подполковник А.: Первой к месту боя подошла пехота, но боевиков уже не было. Наш отряд армейского спецназа как раз в то время менялся, некоторые уже были в Москве. У погибших разведчиков это был последний выход, дальше их должны были заменить.

Н. Е.: Когда мы побывали на том месте, стало ясно, что позиция у разведчиков была невыгодная, снизу на полянке они сели. А «духи» их с высоты атаковали. Да и расслабились они чересчур.

Подполковник А.: Но я скажу так. Человек имеет возможность эффективно работать на выходе три дня. Конечно, можно и месяц проходить, но результат будет нулевой. На четвертый день человек начинает уставать. Дают себя знать и тяжесть снаряжения, и холод, и недосыпание. Таких профессионалов, которые могут неделю воевать, очень мало. А тогда разведчики ходили восемь дней. И не осмотрели вокруг место, просто сели на полянке. Вроде кругом свои, наша техника урчит рядом. Кажется, уже всё закончилось, пришли. А расслабляться можно только дома.

Н. Е.: Потом уже, когда бой практически закончился, мы по рации услышали от той группы разведчиков, которая находилась на высоте метрах в восьмистах от места боя, что они ждут вертушки. Этой группой старший лейтенант командовал, ему новости с базы выдавали, по ним он общую картину и составлял. Но что там происходит точно, было непонятно. Если бы мы сразу туда пошли, как бой начался, не знаю, успели бы или нет. На первый взгляд, когда с горы смотришь на равнину, кажется, что недалеко. А на самом деле идти прилично, мы потом шли больше часа. С одной горы перешли на другую, по ней прошли и вышли по ручью. В ту зиму снег был по пояс, рыхлый. Когда идешь груженный, то постоянно проваливаешься по пояс, дыхалка забивается. К себе на базу мы только к вечеру вернулись. Но под перекрестный огонь мы, если бы сразу отправились к месту боя, попали бы почти наверняка.

Подполковник А.: Ко всему еще огромное количество мин, напичкано ими всё. Но самое страшное, что после восьми дней работы у них сели батареи для раций - у нас же нет вечного питания к радиостанциям. Посему они очень экономили это питание, оно и так уже было подсевшее, да и дальность не та.

Н. Е.: В эфир они долго не выходили. Из-за этого, когда стрельба началась, командир ещё одной группы так и не смог их дозваться. Не работали у них рации.

На следующий день, 22 февраля, на другой стороне высоты мы нашли разгрузки раненых боевиков, места их остановок, банки из-под прибалтийской тушёнки, сгущёнки. Были там и цинки (оцинкованные коробки для хранения патронов. - Ред.). Самое интересное, что серии совпадают с нашим боекомплектом. Вот и думай что хочешь.

Сергей Галицкий: Разведчиков было двадцать пять человек, длился бой, как сказал Николай, до получаса. Сколько могло быть нападавших?

Подполковник А.: Человек десять.

Н. Е.: Их в начале обстреляли из «мух» (ручных гранатометов. - Ред.). Если разведчики кучно сидели, то там много народа и не надо было.

С. Г.: Они тремя группами сидели, метрах в двадцати друг от друга.

Подполковник А.: В каждую кучку сделали по одному выстрелу из гранатомета. Ведь когда рядом разрывается заряд, человек попадает в прострацию. Это не контузия, но в течение нескольких минут с человеком можно делать всё что угодно.

С. Г.: Антон Филиппов, который остался в живых, рассказывал, что из разведчиков стреляли многие - оба пулемёта, стрелял командир группы старший лейтенант Сергей Самойлов. А у Антона было только три гранаты - автомат так и остался стоять в пирамиде. Говорит, что бросил куда-то гранаты, и его оборона на этом закончилась.

Вся беда в том, что люди-то считали, что их выводят на безопасное место, зная, что они после восьми суток работы усталые, что рации у них толком не работают. Кто-то же должен был позаботиться, посмотреть.

Подполковник А.: К сожалению, среди наших военных в Чечне были люди, которые просто рвались к власти, им надо было сорвать какую-нибудь звездочку. Для этого такому вояке надо обязательно выполнить задание, а какой ценой - это его не интересует. Так же было и при штурме села Комсомольское в марте 2000 года, через две недели после гибели наших разведчиков. Девять генералов этой операцией командовали, а село по фронту километра два всего. И что они там накомандовали?..

Впервые опубликовано: http://blog.zaotechestvo.ru

Сергей Галицкий, Русская линия