Абсолютная, неограниченная монархия в государстве Российском, унаследованная от предшествующих столетий, уже к 1905 году стала морально невыносимой для всех существовавших тогда сословий. Император постепенно утратил и сакральность, присущую православному царю, и столь необходимый любому главе государства авторитет.

Не в последнюю очередь этому способствовало три обстоятельства – утрата русской Церковью способности влиять на сознание и настроение русского население, что на рубеже веков, по-видимому, приобрело совершенно болезненные формы, массовое овладение грамотностью и широкое распространение кинематографа. Помазанник Божий, представший в своей повседневной деятельности на кино-экранах по всей стране, в глазах необразованного народа оказался обычным, даже невзрачным человеком, «гвардейским полковником». Под треск кинопроектора от нимба монарха не осталась и следа.

Общая ситуация

Общество, особенно высшие классы, требовали конституции, подразумевая под этим народное, то есть их представительство. Была уверенность, что «народ» сможет избирать такой «русский парламент», который произведет в жизни страны немедленные улучшения. В отличие от бюрократии, назначаемой царём, «страшно далекой от народа», появятся законодатели, которые примут правильные установления, и все неудобства, копившиеся столетиями, отпадут сами собой. В 1906 году власть пошла на уступки, и неограниченная монархия волей государя преобразилась в парламентскую. В окружении Николая полагали, что русское общество страшится анархии, угрожающей не только ужасами братоубийственной борьбы, но и расчленением государства, что свидетельствовало о незнании народа, которым оно пыталось управлять. И плохо продуманная реформа государственного строя вместо умиротворения лишь отсрочила народные волнения, оказалось - на 12 лет.

Анализируя участие «культурных» слоёв в событиях 1905 года, авторы «Вех», известного сборника, посвященного роли интеллигенции в политике, вышедшего в 1909 году, отмечали ее безрелигиозность, мечтательность, легкомысленность, неделовитость. Легковерие без веры, борьбу без творчества, фанатизм без энтузиазма, нетерпимость без благоговения. Главное же - отщепенство от государства. Добавим от себя. Жители городов,16% населения страны, - мещане, служащие, студенты, рабочие - были не лучше. Там зрели иные явления: грамотность без воспитания, ожидание без веры, инициатива без воодушевления, храбрость без верности. Страна была на подъеме, но развитие оказывалось болезненно неравномерным. Образование и культура не поспевали, причем катастрофически.

Самое же главное состояло в изменении умонастроения огромной крестьянской массы, составлявшей почти 80% населения империи, прежде всего великорусов европейского центра с его рискованным земледелием, бедными почвами и низкой аграрной культурой. Столыпинская земельная реформа, разрушавшая общину и дававшая право мужику быть самостоятельным хозяином, из благих пожеланий ввергавшая его в рыночные отношения, вместе с тем неумолимо обрекала и на обнищание и разорение, возбуждая в нём ненависть к начальству, к государю и вообще к существующему порядку вещей. Поскольку надежды на власть рушились, крестьянство превращалось в горючий материал, готовый вспыхнуть от одной спички.

Между тем, как и в прошлые годы, именно великороссы несли основную тяжесть налогового бремени: в конце XIX - начале XX веков в русских губерниях оно было в среднем на 59% больше, чем у инородческого населения окраин. С уровнем развития было не лучше. В конце XIX века доля грамотных среди русских составила лишь около 25%, что было втрое ниже, чем, положим, у прибалтов, финнов и евреев, значительно ниже, чем у поляков, а в Уфимской губернии - даже ниже, чем среди татар, лишь 1% имел высшее образование. До 1905 года на православных не распространялась веротерпимость, они не имели свободы религиозного выбора.

В сравнении с Европой Россия тогда была относительно неразвитой страной. Лишь 20% населения владели грамотой. Еще не появилось современных шоссейных дорог и главным транспортным средством были дороги железные. При призыве на действительную службу физически непригодными признавалось 48% призывников, в то время как в Германии — лишь 3%, а во Франции — один процент. (Уткин).

Тем не менее, одно время могло показаться, что после массовых беспорядков и мятежей 1905 года, решительно подавленных, в целом сложился modus vivendi между успокоившимся русским народом и имперской властью. Империя питалась соками народа, существуя и развиваясь его эксплуатацией. Русские же, ощущая несправедливый характер этого отношения и враждебность власти, не могли не сотрудничать с ней, ибо власть формировала общий порядок русской жизни, обеспечивая относительную безопасность и сносные (по скромным отечественным меркам) условия существования. Какой бы ни была власть, она являлось единственным институтом, способным организовать народ, защищая независимость и достоинство обширной империи.

Но ни одна политическая сила общества, включая монархистов, не считала себя обязанной власти. Господствующие классы – бюрократия и дворянская аристократия, не желали поступиться даже крупицей своих привилегий, превращая тем самым даже образованную и состоятельную часть общества – интеллигенцию - в своих противников. Из-за крайне неудачных избирательных законов, обеспечивающих избрание в Государственную думу безответственных либеральных оппозиционеров и фразеров, она выступила детонатором политических возмущений. Из властного органа, в котором должны были создаваться государственные законы, Дума превратилась во фрондирующий политический клуб, где озвучивались интеллектуальные подстрекательства, будоражившее общество. Отсюда известные слова Столыпина, председателя кабинета министров, обращённые к членам Думы 10 мая 1907 года:

«Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия».

Но сторонники этого мнения находились тогда, да и сейчас, в подавляющем меньшинстве.

Ни политические лидеры, ни общественные деятели, ни предприниматели, ни служащие, ни квалифицированная часть наёмных рабочих, ни крестьянство, не были удовлетворены своим положением. Что же касается промышленников, то, как писал царю в. кн. Алексей Михайлович в письме от 4 февраля 1917 г, «капитал в России находится в руках иностранцев и евреев, для которых крушение монархии желательно». Все, стало быть, было в состоянии брожения. И требовался лишь повод, чтобы зревшее недовольство обрушилось на страну стихийным бедствием.

Таким поводом стали события мировой войны, развязанной, кстати говоря, властями Германии, Австро-Венгрии и Великобритании. При этом для организаторов и участников разного рода беспорядков в России не имело значение ни состояние внешней угрозы, обусловленное серьёзными неудачами на фронте в 1915 году, ни необходимость исполнения долга перед отечеством в тылу, чтобы действующая армия ни в чем не нуждалась, ни даже военные успехи, которые были достигнуты в 1916 году. Что бы ни происходило в Империи, на фронте или в столицах, разнуздавшаяся пресса, находившаяся в руках еврейства, и бесчинствующие политики, вроде профессора Милюкова, визжали о «глупости и измене», которые, якобы, поразили власть и двор.

Впав в состояние психопатии, общество было убеждено, что власть предаёт интересы России, что император «слаб» и не исполняет свои обязанности, а царское окружение, во главе с императрицей, кишит изменой. Недоверие верхов общества и командования армии к императору в действительности являлось свидетельством серьёзного противоречия между архаичной системой власти, опиравшейся на личную преданность царю, и процессом рождения национального мировоззрения. Всё дело в том, что Россия сословно-патриархальная уже превращалась в Россию национальную, и эта метаморфоза стала противоречить существовавшим административным, экономическим и социальным формам. Последние объективно были обречены на упразднение сверху или уничтожение снизу.

Критический момент наступил в начале 1917 года. Обусловили его несколько факторов - революционная ситуация, зревшая в крестьянской стране с 1902 года и постепенно усиливавшаяся неудовлетворительным решением земельного вопроса, брожение рабочей среды, провоцируемой агитацией социалистического подполья, участие России в мировой войне, победа в которой оказалась не такой быстрой, как ожидалось, паралич власти, огульная критика которой, переходящая в клевету и оскорбление, причем безнаказанную, сосредоточилась на фигуре монарха.

Не стоит сбрасывать со счетов также подрывные акции немецкой и австрийской агентуры, действующей в русском тылу, и враждебную деятельность «союзников», чьи эмиссары вступили в сговор с «темными силами» оппозиции, созревшими для конспиративных заговоров. Несмотря на различие целей, - одни стремились разложить противника, другие - предотвратить сепаратизм союзника, результат их действий вел к одному - к государственной дезорганизации.

Истинное отношение к России британцев, которое не меняли никакие военные соглашения с ней, выражалось, например, в том, что для королевы Виктории Александр III был «варваром», для ставшего позже премьером лидера лейбористов Макдональда Николай II - «обычный убийца», для драматурга и социалиста Дж. Б. Шоу - англо-франко-русский союз был позором западной демократии (письмо Горькому от мая 1917 г). Премьер-министр времен войны Ллойд-Джордж при известии о падении монархии в России не смог скрыть удовольствия: «Одна из целей войны для Англии наконец достигнута». В отличие от англичан, французов и немцев не разделяло 50-километровое морское пространство, и поэтому Париж был гораздо осторожнее в выражениях, чем Лондон.

Военное положение

Как бы там ни было, власть и народ России вели войну, вынужденные действовать во враждебном окружении. Блок правых и либералов Государственной Думы использовал политический «черный пиар», инспирированный такими деятелями, как Гучков, Родзянко, Милюков, отчасти шантажирующий власть, отчасти говоря ей правду. Много факторов, помимо думских, следует учесть для анализа причин Февраля. Влияния земских организаций, военно-промышленных комитетов и большого капитала, революционную пропаганду большевиков и рабочее движение в столицах, «немецкие деньги» и «еврейский вопрос», возрождение масонства в России и сепаратистские брожения на окраинах империи, заговоры генералов и промышленников и интриги аристократии (убийство Распутина), требование конституционных реформ в военное время и изощренные провокации в прессе, находившейся в руках еврейства.

Одна из основных ошибок в организации государства, когда шла война что самым роковым образом проявилось в 1915 году, а затем и в 1917, заключалась в сохранении сложившейся прежде системы власти и управления. Они предполагали, что русский верховный главнокомандующий имеет полномочия лишь на театре военных действий. Остальные войска подчинялись военному министру. В тылу вообще не существовало режима военного положения. Промышленность, транспорт, торговля, пресса функционировали так, словно никакой войны не было. В это трудно поверить, но так оно и было.

Всеевропейская война, масштабы которой поражали воображение, требовала коренных перемен, но ничего не происходило. Главное - не возник общегосударственный орган, который бы объединял управление всех сторон жизни воюющей страны - не только военной, но и экономической, финансовой, промышленной, аграрной, культурной. Если Сталину в 1941 году потребовалось менее месяца, чтобы понять, что ему самому надлежит взять все бразды управления в свои руки, то у Николая II на это ушел целый год. Да и то речь шла лишь о принятии им на себя летом 1915 года функции верховного главнокомандующего, в то время как стране был нужен подлинный национальный вождь.

Когда же военные неудачи 1915 года были преодолены, армия значительно усилена и стала одерживать победы, о которых даже не могли мечтать союзники, то вместо того, чтобы назначить на пост главковерха военачальника, проявившего себя в боях, тех же Брусилова, Юденича или Щербачева, и сосредоточится на проблемах тыла, становившегося все менее спокойным, как и в 1904 году, Николай опять оставил все как есть. И это несмотря на то, что об угрозе революции, заговоров, переворота с конца 1916 года ему докладывали все - от Родзянки до членов семьи. Нетерпеливое ожидание коренных изменений, которые должны произойти со дня на день, пропитало и фронт, и тыл.

Родзянко, который, видимо, не был среди заговорщиков, но имел о заговоре какие-то сведения, в январе заявил государю, с присущей ему резкостью и прямолинейностью, что «вся Россия» требует смены правительства, что императрицу ненавидят, что её надо отстранить от государственных дел, что в противном случае будет катастрофа. «Я вас предупреждаю, что не пройдет и трех недель, как вспыхнет революция, которая сметет вас, и вы уже не будете царствовать». Николай, глядя в сторону: «Ну, Бог даст». Родзянко прервав царя: «Бог ничего не даст. Революция неизбежна».

Воздух столицы на протяжении многих месяцев накануне февральских событий был насыщен слухами о неизбежной смене власти. Маяковский в стихах пророчил революцию в 1916 году. Поэт Хлебников назначал её на 1917. Известно, что в конце января 1917 г. один из будущих членов Временного правительства сообщил помощнику британского военного атташе полковнику Торнхиллу, что революция произойдет весной, и она продлится не больше двух недель.

При этом речь шла не о спасении страны. Здесь как раз было все в порядке. Объективные данные говорили о неизбежной победе союзников в 1917 году. Германия была обречена несмотря на то, что на русском фронте из-за неудачной кампании 1915 года русские были вынуждены оставить территорию 12 привислинских и литовских губерний - около 1,5% земель империи. Но та же Франция, на территории которой шла война на Западе, потеряла относительно гораздо больше территории, чем Россия, и ее потери были гораздо значительнее русских, и напряжение экономики превосходило русские усилия. Тем не менее Франция жаждала победы, а Россия - революции.

Конечно, русская армия, фронт которой составил в Европе и на Кавказе более 3 тыс. км, понесла во время войны крупные потери. Но они были вполне сопоставимы с потерями армий-союзников и армий противника. Так, например, в русской армии они составили 14,5% ее численности, когда как у Франции этой показатель составил 16,7%, а у Германии 17,7%. Повлиять на моральный дух солдат и их боеспособность сами по себе они не могли. При этом надо учесть относительно слабое обеспечение русской армии средствами ведения войны в первые ее годы, прежде всего в артиллерии и пулеметах. Их недостаток, конечно же, приводил к излишним потерям.

Впрочем, действительные русские потери в Первой мировой войне в источниках весьма противоречивы. Так, согласно второму изданию Большой советской энциклопедии (1957 г., т. 50, с 203) на 1 февраля 1917 года они составили 6038 тыс. чел, в том числе убитых и умерших от ран 599 тыс., отравленных газами 33 тыс., раненых 2465 тыс., контуженных 102 тыс., без вести пропавших 190 тыс., находящихся в плену 2650 тыс. В издании «Россия. Хроника основных событий. IX-XX вв» (с.344) общее число погибших определено в 1,7 млн. По Урланису, профессору МГУ, безвозвратные потери составили 2,25 млн. Кроме того, полтора миллиона были либо в отпуске, либо освобождены от воинской службы, миллион, главным образом из западных и инородческих губерний, дезертировал.

Однако к 1917 году у русской армии не было особых претензий к количеству и качеству вооружения. «Кризис с нехваткой оружия был в основном преодолен, военно-промышленный комплекс работал на полную мощь». Действующая армия имела 202 дивизии на фронтах против 159 неприятельских. Генерал Людендорф, фактически руководивший вооруженными силами Германии, оценивал ее положение «почти безвыходным».

Если в средствах ведения войны на фронте ощущался дефицит, то его вещевое и продовольственное снабжение было поставлено вполне удовлетворительно. Русская армия, например, за 1914-1917 гг. потребила (в округленных цифрах) 9,64 млн. тонн муки, 1,4 млн. тонн крупы, 3,74 млн. тонн мяса, 0,51 млн. тонн жиров, 11,27 млн. тонн фуражного овса и ячменя и 19,6 млн. тонн сена общей стоимостью (по ценам 1913 г.) в 2 млрд. 473,7 млн. рублей. На фронт было отправлено 5 млн. полушубков и бушлатов, 38,4 млн. фуфаек и телогреек, 20,1 млн. ватных брюк и шерстяных кальсон, свыше 75 млн. пар нижнего белья, 86,1 млн. пар сапог и ботинок, 6,6 млн. валенок и т. д. России было чем и в чём воевать.

На союзнической конференции, проходившей в Петрограде в январе 1917 года, генерал Гурко, начальник штаба русской Ставки, временно заменявший отдыхавшего в Крыму генерала Алексеева, доложил, что у России к началу 1917 г. под ружьем в действующей армии находится семь с половиной миллионов человек и два с половиной — в резерве. Наступление может начать после завершения обучения и экипировки новых дивизий. Их оснащение займет, возможно, год. Пока же русская армия в состоянии удержать противника на Восточном фронте, осуществляя наступательные второстепенные операции. Судя по всему, русскому командованию надоело обеспечивать победы западных союзников кровью своих солдат.

Состояние тыла

Кризис в начале 1917 года назрел не в действующей армии и был связан не с ходом ведения войны, победа в которой России и ее союзников была уже практически предопределена. Опасность для государственного строя созрела в тылу, конкретно, - в столице империи. Петроград кишел изменой и бунтом, когда как остальные внутренние территории страны жили привычной, почти что мирной жизнью.

Говорят, 1916 год был в России неурожайным; ничего подобного - «хлебные губернии утопали в зерне». А вот в Германии урожай сельхозпродукции снизился на 32%; ее население, в отличие от русского, голодало. Немцам пришлось перейти на карточную систему, когда как в городах России продукты питания продавали без каких-либо ограничений, а в армии даже удвоили продовольственное снабжение. Не лучше было и во Франции. Она лишилась 2 млн. га сельхозугодий из имевшихся 6,24 млн, занятых немцами, и столкнулась с падением сельхозпроизводства в среднем на 30%.

Россия же перед 1917 годом находилась на экономическом подъеме. В период мировой войны семьи рабочих, призванных на военную службу, получили 276 млн. руб. пособий, семьи крестьян - 925 млн. В результате запрещения продажи водки и пива экономическое положение крестьянства улучшилось на 600 млн. руб. Поставка лошадей дала им ещё 450 млн. (лошадь стоила 75 руб). Революция взорвала страну, когда доходы мужика почти удвоились.

Наше незнание России посреди России, обнаруженное еще Гоголем, поразительно. Клевета о нашей абсолютной отсталости - постыдна. Все наоборот. Если принять условия Англии за 100, то гектар земли, при прочих равных условиях, должен давать в год в Швеции 58 единиц урожая; а в России - 7. Следовательно, производительная сила русской почвы более чем в 14 раз меньше английской. Известно, что в России всегда был низкий душевой доход. Из-за низкого уровня прибавочного продукта. Но если учесть природные условия, оказывается, что русские извлекают из своей земли все, что можно, используя её естественные возможности на 13% лучше, чем все другие белые народы.

Одно из самых глубоких заблуждений - революции начинаются из-за отчаянно плохого положения вещей. Ничего подобного. Массы приходят в движение, когда видят, что можно жить еще лучше. Перед французской революцией XVIII в. уровень жизни французских крестьян и ремесленников, например, был самым высоким в Европе. И по расчетам Струмилина в 1913 году в России реальная заработная плата (наемных работников) составляла 85% от уровня США и превышала реальную заработную плату в Англии, Германии и Франции. Не то что голода, вообще отсутствовали какие-либо существенные экономические трудности.

По европейским критериям в Российской Империи все было в порядке. Конечно, два с половиной года войны не прошли даром. Доход на душу населения, исчисляемый в золотых рубля, снизился на 15,7% - с 101,5 в 1913 г. до 85,6 руб. в 1916/1917 гг. По сравнению с тем, как упали доходы 80-ю годами позже - сущая мелочь. Кстати говоря, заработок французских рабочих во время Первой мировой составлял 66-75% от довоенного.

Следовательно, не тяжкие материальные условия обусловили Февраль, а политические обстоятельства, назовём их всеобщим помрачением рассудка, на какое-то время переросшим в Петрограде в массовый психоз. На этот счет русский премьер Витте писал: «Громадное большинство россиян как бы сошло с ума». Двадцатый век, увы, не раз демонстрировал такое их качество. Нечто подобное происходило с москвичами и в 1988-1989 годах, совсем недавно.

Ч то же касается начала XX века, то знатоки той эпохи неоднократно отмечали почти всеобщую интеллектуальную дезориентацию общественных верхов, их необъяснимую склонность выбирать наихудшие из возможных вариантов. Метафорически можно сказать, что блестящая имперская Россия начала XX века безоглядно и с каким-то злорадным упоением двигалась к собственной гибели.

Наиболее сильным признаком надвигавшейся катастрофы явилось фактическое бездействие правительства. Оно почти не боролось за своё существование. Как писал Солженицын, «вся царская администрация и весь высший слой аристократии в февральские дни сдавались как кролики - этим-то и была вздута ложная картина единого революционного восторга России».

Рабочая масса медленно, но верно, раскачивалась. Стачки не прекращались несмотря на войну. Их организация и участие в них не считались даже преступлением. Инциденты с полицией учащались. Женщины и дети, застрельщики беспорядков, становились на окраинах Петрограда всё смелее и развязнее. Самое дерзкое поведение оставалось безнаказанным. Полиция была демонстративно вежлива, за что все платили ей презрением.

При этом власть была хорошо информирована о положении дел в Петрограде. Этим занималось городское Охранное отделение. В начале января его начальник, жандармский генерал Глобачев, докладывал:

Настроение в столице носит исключительно тревожный характер. Все ждут каких-то исключительных событий и выступлений как с той, так и с другой стороны. Одинаково серьёзно и с тревогой ожидают как разных революционных вспышек, так и, несомненно, якобы, в ближайшем будущем «дворцового переворота», провозвестником которого, по общему убеждению, явился акт в отношении пресловутого старца… Либеральные партии верят, что в связи с наступлением, перечисленных выше, ужасных и неизбежных событий, правительственная власть должна будет пойти на уступки и передать всю полноту власти в руки кадет, в лице лидируемого ими Прогрессивного блока и тогда на Руси все образуется.

В другом январском докладе отмечалось растущее недовольство от дороговизны жизненных продуктов, успех левых газет и журналов, симпатии широких масс к Гос. Думе, готовящийся террор, разговоры о существовании офицерской организации, которая решила убить ряд лиц, мешающих обновлению страны. «Население, - писал Глобачев, - открыто, на улицах, в трамваях, в театрах, магазинах критикует в недопустимом по резкости тоне все правительственные мероприятия». Но доклады не производили впечатления.

Петроград

Незадолго до февральских дней ничто, казалось, не предвещало, что беспорядки в Петрограде могут привести к падению монархии. Ожидались забастовки, локауты, демонстрации, разного рода насильственные правонарушения. Но мало кто предвидел волнение воинских частей и абсолютную неспособность министров подавить волнения и обеспечить правопорядок.

Впрочем, выступая еще в 1916 году в Государственном Совете, Щегловитов, его председатель, в прошлом министр юстиции, человек умный, ученый, большого опыта, железной воли, ненавидимый социалистами и евреями, так выразился про тогдашнее правительство: «Паралитики власти слабо, нерешительно, как-то нехотя, борются с эпилептиками революции». Эта фраза раскрывает практически всё. И предчувствие революции, и предвидение ее характера, и диагноз тех деятелей, которые окажутся во главе, и недееспособность власти, и горечь по отношению к императору, предоставившему событиям беспрепятственно развиваться самым худшим образом. Но кто обратил внимание на слова, принадлежащие «Ваньки Каину»?

Дальнейшее распадается на несколько потоков, происходящих одновременно. В Петрограде это рабочие забастовки, перешедшие в уличные беспорядки. Поведение частей столичного гарнизона, сначала противодействие беспорядкам, затем переход на сторону восставших. Конспиративная деятельность думцев, от заговора с целью смещения Николая и замены его Михаилом к закулисному созданию «правительства народного доверия». Равнодушие и апатия царских министров, не решившихся ни на что и безропотно сложивших полномочия. Суетливая самоорганизация евреев и других «левых», самозвано создавших «совет рабочих депутатов», опиравшийся на восставших рабочих и взбунтовавшийся гарнизон, представлявших в столице реальную вооруженную силу. Позиция безучастного наблюдения за петроградскими событиями со стороны руководства Ставки, склонивших верховное командование фронтов на участие в заговоре против государя. Наконец, странное, мягко говоря, поведение императора, не оказавшего заговору и бунту решительного сопротивления.

Поводом для беспорядков стало 23 февраля, считавшееся у социалистов «женским днем». Работницы-текстильщицы Выборгского района, желая ознаменовать этот день, объявили забастовку. Их делегатки рассеялись по фабрикам, прося поддержки. Выборгский большевистский комитет, по требованию женщин, санкционировал забастовку с лозунгами «Долой войну» и «Давайте хлеба» По городу ползли слухи, что в булочных нет хлеба, провоцируя «хвосты», накануне было объявлено о введении в городе хлебных карточек. Троцкий писал: это новшество ударило по нервам.

Тогда же полиция задержала с поличным два десятка агитаторов, призывавших предприятия к забастовкам и снимавших с работы людей, работавших на войну. Почему-то никто из них не был предан военно-полевому суду. Немедленный расстрел подстрекателей произвел бы отрезвляющее действие лучше всяких военных частей. Но власти лишь наблюдали. А задержанные были вскоре отпущены. Зинаида Гиппиус записала в дневнике: «обыкновенный голодный бунтик».

24 февраля, в пятницу, движение в Петрограде приняло радикальный характер. Бастовало до 170000 рабочих. От появившегося в печати успокоительного объявления генерала Хабалова, командующего Петроградским военным округом, что хлеба достаточно, просто отмахнулись. Между тем генерал заявлял:

«Недостатка хлеба в продаже не должно быть. Если же в некоторых лавках хлеба иным не хватило, то потому, что многие, опасаясь недостатка хлеба, покупали его в запас, на сухари. Ржаная мука имеется в Петрограде в достаточном количестве. Подвоз этой муки идет непрерывно».

На самом делеХабалов лукавил. Проблема была. Из-за снегопадов и сильных морозов, доходивших в феврале до 30 градусов, в работе железных дорог начались сбои. Вместо 450 вагонов, необходимых ежедневно для подвоза в столицу продовольствия и топлива, доходило в среднем по 116. Трудности были временными, но решали часы, которых у власти уже не было.

У нелегальных же партий возник повод для активных действий. Их агитаторы призывали к демонстрациям с лозунгами «Долой Царское правительство, Долой Войну, Да здравствует Временное Правительство и Учредительное Собрание». Всюду возбуждение. Срывают с работы еще не бастовавших, останавливают трамваи, мальчишки бьют стекла, громят лавки. Все отмечают бездействие казаков, которые смешиваются с демонстрантами. «Толпы мальчишек и барышень». Политический характер неповиновения очевиден.

25-го февраля, в субботу, забастовка в Петрограде охватила до 240000 рабочих. Большевистская листовка с призывом к всеобщей забастовке заканчивалась так: «нас ждет верная победа. Все под красные знамена революции. Долой Царскую монархию. Да здравствует демократическая республика. Да здравствует восьмичасовой рабочий день. Вся помещичья земля народу. Долой войну. Да здравствует братство рабочих всего мира. Да здравствует социалистический интернационал». Повсюду лозунг — бросать работу и на Невский.

Трехдневная безнаказанность и фактическая бездеятельность войск и полиции показала участникам беспорядков, ставших массовыми и дерзкими, что власть в растерянности и вряд ли на что-либо решиться. К тому же общение с забастовщиками и демонстрантами находящихся в бездеятельности солдат производило разлагающее и деморализующее воздействие. «Хлеб забылся, как случайность». (Заметим, происходило почти так же, как в августе 1991 года).

26 февраля, в воскресенье, в Петрограде никто не работал. Праздничный день. Газеты не вышли. С утра повсюду войсковые наряды. Мосты через Неву, дороги и переходы по льду охраняют войска. Несмотря на это рабочие и всякий люд, особенно молодежь, тянутся к Невскому. Препятствия обходятся. С отдельными солдатами разговаривают мирно. Пешей полиции не видно. Всюду войска. Около трех часов в разных местах Невского впервые пехотные команды стреляли по толпам и в воздух, в ответ стрельба по солдатам, и тут же их братание с митингующими. На появившееся сообщение о прекращении занятий Госдумы до апреля никто не обратил внимание. Вечером бунт в запасном батальоне лейб-гвардии. Павловского полка и битком забитые публикой театры.

Утром 27-го, в понедельник, восстал запасной батальон Волынского полка, к нему стали присоединяться другие части. С этого момента стихийные демонстрации перерастают в восстание: толпы народа и солдат без какого-либо сопротивления берут Петропавловскую крепость, врываются в Зимний дворец - резиденцию императора, захватывают оружейный арсенал (там 70 тысяч винтовок и револьверов), сжигают Охранное отделение со слишком опасным для многих «революционеров» архивом. Из тюрем выпущены заключенные. Делегация от 25 тыс. восставших войск подошла к Думе, сняла охрану и заняла ее место.

Единственная попытка оказать организованное сопротивление в этот день - формирование сборного отряда во главе с приехавшим с фронта в отпуск полковником Кутеповым, чтобы «смирить бунтовщиков и восстановить порядок» - провалился. Отряд, потерявший несколько человек убитыми, растворился в многотысячных толпах, затопивших город.

К вечеру 27 февраля почти весь Петроград уже во власти беснующийся толпы. Все командиры запасных батальонов сказались больными. По улицам толпы солдат и вооруженных рабочих. Повсюду беспрерывная и беспорядочная стрельба. Последними сдались защитники Адмиралтейства. Все, что перед окончательным падением оставалось в распоряжении Хабалова от столичного гарнизона - это четыре гвардейские роты, пять эскадронов и две батареи. Остальные части присоединились к восставшим.

Правительство, в течение дня проводившее частные совещания и ничего не предпринимавшее, днем собралось в Мариинском дворце. В шесть часов премьер Голицын послал в Ставку телеграмму с просьбой государю назначить в Петроград для командования войсками популярного генерала, и далее - что Совет министров не может справиться с беспорядками и просит государя его уволить и поручить лицу, пользующемуся общим доверием, составить новое правительство. Министры считали дело проигранным и лишь ожидали ареста. В это время сообщили, что к дворцу идет толпа. Произошло смятение. Потухло электричество. Министры разбежались. Вскоре во дворец нахлынула вооруженная толпа. Начался разгром... Протопопов скрылся у своего портного, Добровольский - в итальянском посольстве. Власть в Петрограде пала.

Спросим себя: кто мог бы стать спасителем или диктатором – 59-летний генерал Хабалов, командующий войсками в Петрограде, 63-летний генерал Рузский, командующий Северным фронтом, самым близким к столице, 60-летний генерал Алексеев, начальник штаба Ставки? Никто из них не был готов к тому, чтобы остановить беспорядки и подавить мятеж. Как это сделали французские политики, когда страна была с состоянии войны и в осажденном немцами Париже в 1871 году возникла Коммуна. Или как в 1916 году поступил либеральный Лондон, расстреляв из орудий восставший Дублин, залив его кровью. Но в России 1917 года никто не решился стать «диктатором», «мясником», «душителем свободы». Никому не захотелось повторить 1905 или 1906 год. Скажем прямо: ни в правительстве, ни в армии не нашлось смелых мужчин, готовых уничтожить внутреннего врага, взбунтовавшегося и взявшегося за оружие.

В 6 ч. утра 28-го Родзянко послал генералу Алексееву и всем командующим фронтами и начальникам флотов телеграмму:

«Временный Комитет членов Госуд. Думы сообщает Вашему В-ву, что ввиду устранения от управления всего состава бывшего Совета министров, правительственная власть перешла в настоящее время к Временному Комитету Государственной Думы».

Фактически в этот момент никакого правительства в государстве не было, временный комитет никем не управлял, столица России находилась во власти анархии, вооруженной и никому не подчинявшейся.

ЖУРНАЛ "ЗОЛОТОЙ ЛЕВ"