Самое удивительное в эти дни - поведение царя. Сначала он покинул 22 февраля столицу из-за Ставки, затем 28 февраля Ставку - из-за оставленной в Царском Селе семьи. Так ему казалось. В результате он стал заложником поезда, метавшегося между Могилевом, Бологим и Псковом. Пока царь бездействовал в роли пассажира, все ключевые решения состоялись без него, столица оказалась в руках бунтовщиков, и на псковском вокзале 2 марта его ожидал генерал Рузский, командующий Северным фронтом, чтобы вежливо потребовать отречения.

Спасший Россию от германского вторжения в 1914 году, предотвративший военное поражение русской армии в 1915, организовавший победы русского оружия в 1916 году, обеспечивший возможность наступательной стратегии 1917 года, за которой должен был последовать разгром противника, государь оказался бессильным противостоять примитивному заговору думской оппозиции, который к тому же не был ни для него секретом, и сговору военных, что, наоборот, стало для него полной неожиданностью.

В отличие от Карла Английского и даже Людовика Французского Николай Русский, имевший в своём распоряжении не менее семи миллионов войск, верных присяге, решил не сопротивляться, не драться, не карать измену во всяком случае. В последние дни и часы царствования он психологически перестал быть государем и верховным главнокомандующим. Остался любящим мужем, страдающим отцом, проявил себя нерешительным и сломленным человеком, ошибочно вообразившем себя на краю пропасти в совершенно безвыходном положении.

Да, именно это было главным. Государь бездействовал, был скован нерешительностью, никем не руководил, ничего не предпринимал. В ключевые дни перед отречением, если не касаться душевных переживаний, мы видим пассивность человека, решившего не сопротивляться обстоятельствам. По принципу: пусть идёт, как идёт.

Выше мы уже говорили, после победоносного лета 1916 года и фактического разгрома Австро-Венгрии в Брусиловском наступлении государю надо было бы вручить власть главнокомандующего действующей армии другому лицу. Сосредоточиться на делах страны. Главной заботой становился не фронт, а тыл, столица, которую разъедала дезорганизация и беспорядки, разлагало взяточничество, раздирала партийная грызня, пронизывали германская пропаганда и шпионаж. Острой проблемой стало создание дееспособного и авторитетного правительства, а не армия, в боеспособности которой, несмотря на явные признаки усталости, не было причин сомневаться.

Увы, это решение не созрело. Но в начале 1917, когда отовсюду приходили донесения и сигналы о взрывоопасной ситуации в столице - как можно было покидать Петроград, оставляя «на хозяйстве» некомпетентных, безвольных, равнодушных, в сущности случайно, по протекции назначенных чиновников?

Была еще одна возможность предотвратить уязвимость столицы, обусловленную ее периферийным географическим положением, к тому же переполненную беженцами, маргиналами, спекулянтами и евреями из западных губерний, что пробрело опасный характер после начала войны. Надо было эвакуировать парламент, учреждения государственной власти и двор в Москву, как это сделало французское правительство, временно переехавшее в Бордо из Парижа, когда возникла угроза прорыва к нему германский армий, оккупировавших 10 северных и восточных департаментов страны. Но и на этот шаг, такой понятный в чрезвычайных условиях войны, царь не решился.

Между тем, стоило возникнуть в столице беспорядкам и массовому неповиновению, как система управления рассыпалась. Ставка, куда прибыл государь, узнавала о них из телеграфных сообщений, опаздывавших, как правило, на день или два, причем почти все они были к тому же недостоверными. А несколько отчаянных телеграмм императрицы вообще не дошло. Оказалось, что между Могилевом и Петроградом нет надежных боевых частей, которые можно было бы спешно использовать для наведения порядка. Еще в январе решено было перебросить к Петрограду несколько кавалерийских дивизий, но Хабалов воспротивился. И дело заглохло. Ни ставка, ни военное министерство не имели планов, если произойдет мятеж в столице. Из 180-тысячного гарнизона Петрограда верными присяги было, как впоследствии оказалось, не более 12 тыс. и всего лишь 3 тыс. полицейских чинов. И это на город с 2-миллионным населением, состоящим, в сущности, инородцев-космополитов и рабочих-пролетариев, которым до России не было никакого дела.

Прибыв днем 23 февраля в Ставку, царь два дня оставался в неведении о том, что происходило в Петрограде. Только вечером 24 в телефонном разговоре с царицей, жившей с заболевшими корью детьми в Царском, он узнал «о голодных беспорядках». Днем 24 от нее пришла записка, в которой, между прочим, сообщалось, что бедняки брали приступом булочные и вдребезги разнесли магазин Филиппова. Но серьезного значения им не придали: царь знал, хлеба в Петрограде достаточно. На 25 февраля, по данным Хабалова, в городе хранилось 5,6 млн. пудов муки (около 900 тыс. тонн).

Днем 25 февраля Ставка получила донесения военного министра Беляева и генерала Хабалова о забастовках и демонстрациях, но ничего экстраординарного в них не было, вечером же того же дня пришли телеграммы Беляева и министра внутренних дел Протопопов, в которых впервые прозвучала тревога. В столице буйства, 200 тыс. бастующих, убийства. Тогда же царь послал лаконичную телеграмму Хабалову: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией».

26 февраля во второй половине дня телеграмму царю прислал Родзянко:

«Положение серьёзное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт продовольствия и топливо пришли в полное расстройство. Растет общее недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы этот час ответственности не пал на Венценосца».

Реакция государя была: вздор, не надо отвечать. Но вечером он решил возвращаться в Царское Село, назначив отъезд на 2 ч. 30 м. 28 февраля.

Поздно вечером 26 февраля Родзянко прислал длинную телеграмму генералу Алексееву. В ней после драматической оценки ситуации, складывающейся в Петрограде, содержалось, как последний выход, предложение о «безотлагательном призвании лица, которому может верить вся страна и которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения», за каким «пойдет вся Россия воодушевившись вновь верою в себя и своих руководителей» и просьба поддержать это предложение перед государем, чтобы «предотвратить катастрофу». Такие же телеграммы он послал командующим армиями.

Утром 27 февраля царю было доложено содержание полученных телеграмм, в том числе мнение генерала Брусилова, согласившегося с Родзянкой. Кажется, впервые царь понял серьезность положения. Днем Хабалов телеграфировал о бунте в запасных батальонах Павловского, Волынского, Литовского и Преображенского полков. Генерал просил «прислать немедленно надежные части с фронта». Одновременно министр Беляев сообщал об успешном подавлении волнений в частях, что было откровенной ложью. Днем пришла еще одна телеграмма от Родзянки. Председатель Госдумы, прося отменить указ о прерывании работы палат парламента, сообщал:

«Правительство совершенно бессильно подавить беспорядок. На войска гарнизона надежды нет. Запасные батальоны гвардейских полков охвачены бунтом. Убивают офицеров. Примкнув к толпе и народному движению, они направляются к дому министерства Внутренних дел и Государственной Думе. Гражданская война началась и разгорается. Государь, не медлите. Если движение перебросится в армию, восторжествует немец и крушение России, а с ней и династии неминуемо».

Но царю опять не понравился тон обращения председателя Госдумы, и из Ставки не последовало никаких распоряжений. Однако вечером пришли телеграммы от Беляева, развеявшие невозмутимость и спокойствие. Министр писал:

«Военный мятеж немногими, оставшимися верными долгу частями, погасить пока не удается. Напротив того, многие части постепенно присоединяются к мятежникам. Начались пожары, бороться с ними нет средств. Необходимо спешное прибытие действительно надежных частей, притом в достаточном количестве, для одновременных действий в различных частях города».

Не реагировать стало невозможно. После совещания с Алексеевым государь решил командировать в Петроград для прекращения бунта и беспорядков 65-летнего генерала Иванова, бывшего командующего Юго-западным фронтом, назначив его командующим Петроградским военным округом. По мнению Деникина, в тот момент Иванов бы дряхлый старик, не обладавший ни силами, ни энергией, ни волей, ни суровостью.

Ставка выделила Иванову Георгиевский батальон и от Северного и Западного фронтов по бригаде пехоты, бригаде кавалерии и по одной кольтовой пулеметной команде. Но попытка создать в районе Царского Села 40-тысячную группировку сорвалась. Прибыв на место, генерал не нашел войск. Они растянулись в эшелонах между Двинском, Полоцком и Лугой. Под рукой Иванова было всего 800 чел. В тот же день Алексеев дал ему распоряжение не принимать активных мер. Это означало, что операция провалилась.

27 февраля от брата Михаила, находившегося в Петрограде, царь получил телеграмму с просьбой уволить министров, назначив премьером князя Львова. В ответ государь сообщил, что все мероприятия откладываются до его возвращения в Царское Село. В этот же день царица телеграфировала:

«Революция вчера приняла ужасающие размеры…Известия хуже, чем когда бы то ни было», затем: «Уступки необходимы. Стачки продолжаются. Много войск перешло на сторону революции», наконец: «Окружный суд горит».

Разверзалась картина катастрофы. Между тем Алексеев, в эти дни температуривший, просил государя не покидать Ставку, а Рузский телеграфировал, что репрессиями положение в Петрограде не выправить. В ночь на 28 февраля пришла телеграмма от Хабалова:

«исполнить повеление о восстановлении порядка в столице не мог. Большинство частей, одни за другими, изменили своему долгу, отказываясь сражаться против мятежников. Другие части побратались с мятежниками и обратили свое оружие против верных Его Величеству войск. Оставшиеся верными долгу весь день боролись против мятежников, понеся большие потери. К вечеру мятежники овладели большей частью столицы. Верными присяге остаются небольшие части разных полков, стянутые у Зимнего дворца…, с коими буду продолжать борьбу».

В третьем часу ночи 28 февраля генерал Беляев сообщал, что

«мятежники заняли Мариинский дворец... там теперь члены революционного правительства. Министры, кроме Покровского и Кригер-Войновского, заблаговременно ушли из дворца».

В 4 часа утра поезд с государем из двух составов отправился в Царское, поезд с генералом Ивановым отошел туда же в 13 часов дня. Отчего государь поехал без воинского сопровождения, зачем?

Царский поезд

Литерный поезд с государем двигался по маршруту Могилов-Орша-Вязьма-Лихославль-Тосно-Гатчина-Царское Село. Всего около 950 верст. В Орше была получена телеграмма от ряда членов Госсовета. Они просили назначить «правительство народного доверия». Министр Беляев телеграфно доложил:

Мятежники овладели во всех частях города важнейшими учреждениями. Войска, под влиянием утомления, а равно пропаганды, бросают оружие и переходят на сторону мятежников или становятся нейтральными. Сейчас, даже трудно указать какое количество рот является действительно надежными. На улицах все время идет беспорядочная пальба, всякое движение прекращено, появляющихся офицеров и нижних чинов разоружают. При таких условиях сколько-нибудь нормальное течение жизни государственных установлений и министерств прекратилось.

В 4-м часу ночи поезд прибыл в Малую Вишеру. Появились сообщения, что дорога на Царское перекрыта, а в Любани взбунтовались войска. Государь повелел: повернуть обратно и свернуть на Псков. В Бологом от Родзянки была получена просьба об аудиенции. Около 3 часов дня 1 марта оба состава прибыли на ст. Дно. Здесь же стало известно, что через Дно только утром проследовал эшелон генерала Иванова. Он катастрофически опоздал прибыть в Царское Село. Таким образом, все расчеты и планы по усмирению Петрограда срывались.

Между тем Рузскому в Псков для государя 1 марта в 3 ч. 58 м. поступила телеграмма от генерала Алексеева. Сообщив в ней о начавшихся в Москве беспорядках и забастовках, Алексеев докладывал:

«Беспорядки в Москве, без всякого сомнения, перекинутся в другие большие центры России, и будет окончательно расстроено и без того неудовлетворительное функционирование железных дорог. А так как армия почти ничего не имеет в своих базисных магазинах и живет только подвозом, то нарушение правильного функционирования тыла будет для армии гибельно, в ней начнется голод и возможны беспорядки. Революция в России, а последняя неминуема, раз начнутся беспорядки в тылу, — знаменует собой позорное окончание войны со всеми тяжелыми для России последствиями. Армия слишком тесно связана с жизнью тыла, и с уверенностью можно сказать, что волнения в тылу вызовут таковые же в армии. Требовать от армии, чтобы она спокойно сражалась, когда в тылу идет революция, невозможно.

Нынешний молодой состав армии и офицерский состав, в среде которого громадный процент призванных из запаса и произведенных в офицеры из высших учебных заведений, не дает никаких оснований считать, что армия не будет реагировать на то, что будет происходить в России. … Пока не поздно, необходимо принять меры к успокоению населения и восстановить нормальную жизнь в стране.

Подавление беспорядков силою, при нынешних условиях, опасно и приведет Россию и армию к гибели. Пока Государственная Дума старается водворить возможный порядок, но если от Вашего Императорского Величества не последует акта, способствующего общему успокоению, власть завтра же перейдет в руки крайних элементов и Россия переживет все ужасы революции. Умоляю Ваше Величество, ради спасения России и династии, поставить во главе правительства лицо, которому бы верила Россия и поручить ему образовать кабинет.

В настоящее время это единственное спасение. Медлить невозможно и необходимо это провести безотлагательно.

Докладывающие Вашему Величеству противное, бессознательно и преступно ведут Россию к гибели и позору и создают опасность для династии Вашего Императорского Величества».

В 4 ч. 59 м. из Ставки сообщили для доклада государю, что в Кронштадте беспорядки, Москва охвачена восстанием и войска переходят на сторону мятежников, что начальник Балтийского флота адмирал Непенин признал Временный Комитет. В 5 ч. 53 м. из Ставки телеграфировал адмирал Русин: в Кронштадте анархия, командир порта Вирен убит, офицеры арестованы. Русин передавал также телеграмму Непенина, в которой последний докладывал Государю

«свое искренне убеждение в необходимости пойти навстречу Гос. Думе, без чего немыслимо сохранить в дальнейшем не только боевую готовность, но и повиновение частей».

Подготовленный таким образом генерал Рузский встречал поезд государя, прибывший на станцию Псков в 7 часов вечера 1 марта.

Псков

Доклад был назначен на 9 вечера, после обеда. Разговор свелся к тому, что Рузский горячо доказывал необходимость ответственного министерства, а государь возражал, доказывая, что он, в силу основной клятвы перед Богом, не может предоставить управление страной случайным людям, которые сегодня как правительство могут принести России необычайный вред, а завтра отойдут от власти, как ни в чем не бывало. Разговор был прерван полученной в 10 ч. 20 м. вечера телеграммой от генерала Алексеева следующего содержания:

Ежеминутно растущая опасность распространения анархии по всей стране, дальнейшего разложения армии и невозможность продолжения войны при создавшейся обстановке настоятельно требуют немедленного издания высочайшего акта, могущего еще успокоит умы, что возможно только путем призвания ответственного министерства и поручения составления его председателю Государственной Думы. Поступающие сведения дают основание надеяться на то, что думские деятели, руководимые Родзянко, еще могут остановить всеобщий развал и что работа с ними может пойти. Но утрата всякого часа уменьшает последние шансы на сохранение и восстановление порядка и способствует захвату власти крайними левыми элементами. Ввиду этого усердно умоляю Ваше Императорское Величество соизволить на немедленное опубликование из Ставки нижеследующего манифеста:

«Объявляем всем нашим верным подданным. Грозный и жестокий враг напрягает последние силы для борьбы с нашей родиной. Близок решительный час. Судьба России, честь геройской нашей армии, благополучие народа, все будущее дорогого нашего отечества требует доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Стремясь сильнее сплотить все силы народные для скорейшего достижения победы, я признал необходимым призвать ответственное перед представителями народа министерство, возложив образование его на председателя Государственной Думы Родзянко, из лиц пользующихся доверием всей России. Уповаю, что все верные сыны России, тесно объединившись вокруг престола и народного представительства, дружно помогут доблестной нашей армии завершить ее великий подвиг. Во имя нашей возлюбленной родины, призываю всех русских людей к исполнению своего святого долга перед ней, дабы вновь явить, что Россия столь же несокрушима, как и всегда, и что никакие козни врагов не одолеют ее».

Да поможет вам Господь Бог».

Согласившись с манифестом, государь распорядился послать Родзянке соответствующую телеграмму. Затем продолжился разговор с Рузским (он продолжался до 2 часов ночи), и генерал убедил царя отменить поручения генералу Иванова. Тогда же Рузский приказал возвратить на фронт взятых от него войск и телеграфировал Алексееву об отозвании войск, посланных с Западного фронта. Вооруженное подавление мятежа в столице не состоялось. Как полагал генерал Спиридович, Рузский сломил измученного, издерганного государя, не находившего в те дни серьезной поддержки. Царь уступил силе, напористости, грубости, дошедшей до топания ногами и до стучания рукою по столу.

Завершив разговор с государем, Рузский через час двадцать минут телеграфно связался с Родзянко, предполагаемым премьером, который обещал, но так и не приехал в Псков. Состоялся разговор. Он предопределил дальнейший ход событий. Родзянко сообщил, что его присутствие в Петрограде позволяет остановить разбушевавшиеся страсти, так как исполняются только его приказы. (Это была ложь).

Затем, узнав основные положения одобренного царём Манифеста, Родзянко, ссылаясь на то, что войска окончательно деморализованы, страсти сдержать невозможно и агитация направлена на всё, что более умеренно в своих требованиях, оценил его положения опоздавшими. Династический вопрос поставлен ребром. На просьбу Рузского уточнить, в каком виде намечается его разрешить, Родзянко, указал, что «грозное требование отречения в пользу сына при регентстве Михаила Александровича становится определенным». Манифест надо было издать после его первой телеграммы немедленно. А теперь время упущено и возврата нет. Рузский согласился, что «в сущности, цель одна: ответственное министерство перед народом и есть для сего нормальный путь для достижения цели перемены порядка управления государством». На это Родзянко ответил: Не забудьте, что переворот может быть добровольный и вполне безболезненный для всех и тогда все кончится в несколько дней, — одно могу сказать: ни кровопролитий, ни ненужных жертв не будет, я этого не допущу. (Родзянко блефовал).

Разговор закончился в 5 часов утра 2 марта. Не упоминая династическую тему, Рузский отправил отчет Алексееву в Ставку в 5 ч. 48 м. Тем временем в Петрограде уже два дня функционировало «революционное правительство» Временного Комитета Государственной думы и редакция газеты «Псковская Жизнь» собиралась напечатать различные сообщения от нового правительства, на что Рузский, не питавший никаких иллюзий, дал свое разрешение.

А в Петрограде думские заговорщики висели на волоске. Спасать надо было не только страну и монархию, но и их самих. Город никому не подчинялся, солдаты превратились в пьяных мародеров. С минуты на минуту ожидали резню офицеров. На совещании членов Временного комитета решили, что порядок можно восстановить только ценой отречения Николая в пользу Алексея. Было решено послать к царю Гучкова и Шульгина. В шестом часу утра 2 марта они покинули Таврический Дворец и сумели уехать в Псков.

Около 9 часов утра 2 марта Алексеев, прочитав текст разговора Рузского с Родзянкой и ссылаясь на захват мятежниками Царского Села (чего не было) телеграфировал Рузскому:

по моему глубокому убеждению, выбора нет и отречение должно состояться. Если не согласиться, то, вероятно, произойдут дальнейшие эксцессы, которые будут угрожать царским детям, а затем начнется междоусобная война и Россия погибнет под ударами Германии и погибнет вся династия. Мне больно это говорить, но другого выхода нет.

В штабе Рузского не были уверены, что генерал уговорит государя отречься. И тогда Алексеев решил привлечь к делу главнокомандующих фронтами Брусилова, Эверта, Сахарова и в. кн. Николая Николаевича, направив им циркулярную телеграмму, суть которой содержалась в следующих словах:

Его Величество в Пскове изъявил согласие учредить ответственное перед палатами министерство, поручив председателю Госдумы образовать кабинет. Последний ответил, что это было бы своевременно 27 февраля, в настоящее же время этот акт является запоздалым. Теперь династический вопрос поставлен ребром и войну можно продолжать до победоносного конца лишь при исполнении предъявляемых требований относительно отречения от престола в пользу сына при регентстве Михаила Александровича. Необходимо спасти действующую армию от развала, продолжать до конца борьбу с внешним врагом, спасти независимость России и судьбу династии. Это нужно поставить на первый план хотя бы ценою дорогих уступок. Если вы разделяете этот взгляд, то не благоволите ли телеграфировать спешно свою верноподданническую просьбу Его Величеству через Главкосева. Между высшими начальниками действующей армии нужно установит единство мыслей и целей и спасти армии от колебаний и возможных случаев измены долгу. 2 марта 1917 г.

Утром того же дня, в 10 часов, Рузский явился к государю и положил перед ним текст разговора с Родзянкой. Прочитав его, царь сказал, что приносит несчастье России, что уже вчера понял, что манифест о даровании ответственного министерства не поможет. «Если надо, чтобы я отошел в сторону для блага России, я готов, но я опасаюсь, что народ этого не поймет». Принесли телеграмму Алексеева командующим фронтами. Царь просил Рузского прийти после завтрака. В свите царили подавленность и уныние. Адмирал Нилов громко заявлял, что Рузского надо арестовать и расстрелять, что Ставка предала Государя.

В 2 часа 30 минут Штаб Рузского принял телеграмму генерала Алексеева на имя государя, содержащей ответы командующих фронтами. В верноподданнических выражениях Николай Николаевич, Брусилов и Эверт просили его отречься от престола в пользу Алексея (другого выхода нет, единственный исход, единственное решение). Сам Алексеев умолял безотлагательно принять решение. Через час Рузский, взяв с собой генералов Данилова и Савича, явился к государю с телеграммой. Как потом писал в воспоминаниях Савич,

«Рузский сначала предложил для прочтения Государю телеграммы, а затем обрисовал обстановку, сказав, что для спасения России, династии сейчас выход один - отречение его от престола в пользу наследника. Государь ответил: «Но я не знаю, хочет ли этого вся Россия». Рузский доложил: «Ваше Величество, заниматься сейчас анкетой обстановка не представляет возможности, но события несутся с такой быстротой и так ухудшают положение, что всякое промедление грозит неисчислимыми бедствиями. Я вас прошу выслушать мнение моих помощников, они оба в высшей степени самостоятельные и притом прямые люди».

Генералы, в свою очередь, подтвердили, что не видят другого выхода, кроме принятия предложения Думы. Наступило общее молчание, длившееся одну-две минуты. Государь сказал: Я решился. Я отказываюсь от престола, - и перекрестился. Перекрестились и генералы. Примерно в 4 часа дня Николай подготовил две телеграммы. В адресованной Родзянки говорилось:

«Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и для спасения родимой матушки России. Посему я готов отречься от престола в пользу моего сына, с тем, чтобы он оставался при мне до совершеннолетия, при регентстве брата моего Михаила Александровича».

Другая телеграмма на имя генерала Алексеева гласила:

«Во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России, я готов отречься от престола в пользу моего сына. Прошу всех служить ему верно и нелицемерно».

Но тут Рузский сообщил, что из Петрограда едут делегаты от Временного комитета Гос. Думы член Гос. Совета Гучков и член Гос. Думы Шульгин. Было решено до переговоров с ними эти телеграммы не отправлять. Пока ожидали делегатов, у государя состоялся разговор с лейб-хирургом Фёдоровым, во время которого Федоров предположил, что Алексею придется жить в семье регента. Этот аргумент так подействовал на государя, что он тотчас взял обратно обе телеграммы, решив изменить формулу отречения.

В шестом часу пришла запоздалая телеграмма от генерала Сахарова из Ясс, где размещался штаб Румынского фронте. Назвав «преступным и возмутительным» мнение Родзянки, отклонившим манифест о правительстве, а Думу «разбойничьей кучкой людей» Сахаров, все-таки, соглашался на «решение пойти навстречу уже высказанным условиям».

В Ставке генерал Алексеев поручил генералу Лукомскому и церемониймейстеру Базили составить проект манифеста об отречении и передал его в штаб Рузского 2 марта в 17 ч. 40 м. при телеграмме: «Сообщаю проект выработанного манифеста на тот случай, если бы Государь Император соизволил принять решение и одобрить изложенный манифест».

В 9-м часу вечера через Алексеева была получена телеграмма Родзянки, в которой тот сообщал об образовании Временного правительства во главе с князем Львовым. «Войска, - писал Родзянко, - подчинились новому правительству … и все слои населения признают только новую власть». От имени Временного Комитета Гос. Думы он просил назначить на должность командующего Петроградским военным округом Корнилова, «как доблестного боевого генерала, имя которого было бы популярно и авторитетно в глазах населения». Алексеев «всеподданнейше» просил согласия на это назначение и на возвращение Иванова в Могилев. Государь наложил резолюцию: «Исполнить».

Незадолго до приезда Гучкова и Шульгина пришла телеграмма командующего Балтфлотом адмирала Непенина, присоединявшегося к мнению командующих фронтами. Адмирал сообщал, что «с огромным трудом удерживает в повиновении флот и вверенные войска». Через 40 часов он был убит матросами в Свеаборге. Только командующий Черноморским флотом адмирал Колчак на телеграмму Алексеева ничего не ответил, но, как он говорил впоследствии, факт перехода власти к Госдуме он «всецело приветствовал».

Экстренный поезд с Гучковым и Шульгиным прибыл в Псков в 9 ч. 40 м. вечера 2 марта. Собрались в вагон-столовой. Гучков сообщил государю ситуацию. Петроград в руках движения. Бороться с ним безнадежно. Борьба поведет лишь к напрасным жертвам. Попытки послать для усмирения войска с фронта не будут иметь успеха. Даже надежная воинская часть, соприкоснувшись с атмосферой Петрограда, перейдет на сторону движения и поэтому «всякая борьба для Вас, Государь, бесполезна». Необходимо последовать совету Временного Комитета — отречься от престола. Большинство думцев стоит за конституционную монархию. Советуют отречься в пользу наследника Алексея Николаевича с назначением регента в. кн. Михаила Александровича. Закончив говорить, Гучков подал государю бумагу — проект манифеста, написанный накануне Шульгиным.

Николай сказал, что он уже обдумал этот вопрос и еще раньше принял решение отречься в пользу сына, но затем изменил решение. Он не может расстаться с больным сыном и решил отречься в пользу Михаила. «Надеюсь, вы поймете чувства отца».

Совещание прервалось часа на полтора. Переговорив, Гучков и Шульгин согласились с неожиданным решением царя. Во время перерыва государь составил черновик акта, затем его переписали на машинке. Подписав, Николай подал его Гучкову. Гучков прочитал вслух. Шульгин просил вставить, что новый император должен принести на верность конституции «всенародную присягу». Николай вставил: «принести ненарушимую присягу». По просьбе Шульгина отметил на акте: 2 марта 15 часов.

Затем депутаты просили назначить именем государя князя Львова председателем Совета министров и в. кн. Николая Николаевича Верховным Главнокомандующим. Николай согласился и на это и написал два указа Сенату, пометив их 2-мя часами 2 марта. Около часу ночи 3 марта указы были оформлены, скреплены подписями и вручены депутатам. Вскоре поезд с Гучковым и Шульгиным отбыл в Петроград. Позже отошел и «Поезд Литера А». На имя нового императора Всероссийского была послана телеграмма:

«Его Императорскому Величеству МИХАИЛУ. Петроград. События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить. Останусь навсегда верным и преданным братом. Возвращаюсь в Ставку и оттуда через несколько дней надеюсь приехать в Царское Село. Горячо молю Бога помочь тебе и твоей Родине. НИКА».

В личный дневник Николай Александрович ночью лаконично записал суть того, что происходило в последний день его царствования:

«Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из членов Думы будто бессильно что-либо сделать, так как с ним борется эс-дековская партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2 1/2 ч. пришли ответы. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии, нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я переговорил и передал им подписанный переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость и обман».

ЖУРНАЛ "ЗОЛОТОЙ ЛЕВ"