Более 70 лет отделяют нас от времени, получившего громкое название — эпоха «Большого террора». Об этом периоде советской истории написаны сотни книг, сняты кинофильмы, в той или иной степени отражающие ужасы политических чисток и массовых репрессий. Внимание историков привлекает не только сам масштаб репрессий, затронувших миллионы людей, но и их направленность. В отличие от проводившихся ранее кампаний арестов или ссылок, всегда нацеленных на строго определенные категории населения, репрессии 1937–1938 гг. захватили все без исключения слои советского общества, структуры и учреждения государственного и партийного аппарата. Именно то, что наряду с простыми гражданами репрессиям подверглись высокие функционеры правящей партии, и определило основные направления мифотворчества в осмыслении причин и характера чисток этого периода. До сих пор в ходу всевозможные «теории» о том, что Сталин в 1937 г., якобы, преследовал исключительно «коррумпированную» партийную верхушку, или что вовсе не Сталин, а местные «партийные аппаратчики» вопреки воле вождя развязали массовые репрессии. Но совокупность сохранившихся документов Политбюро ЦК ВКП(б) опровергает эти псевдоисторические построения.

Внешние проявления массового террора 1937–1938 гг. — аресты видных деятелей партии и государства, науки и культуры, многочисленные показательные процессы над «шпионами, заговорщиками и вредителями» — широко отражены в исторической литературе. Вместе с тем другая, скрытая сторона, когда сотни тысяч рядовых граждан были репрессированы по заданным сверху разнарядкам на аресты и расстрелы, до сих пор не может считаться хорошо изученной. Механизм и основная направленность массовых арестов впервые стали проясняться из опубликованных в 1992 г. документов Политбюро ЦК ВКП(б) о начале «генеральной чистки»¹.

Ниже публикуется полная подборка решений из «особой папки» Политбюро ЦК ВКП(б) о проведении «массовой операции» против т.н. кулаков и антисоветских элементов в 1937–1938 гг. Эти документы наглядно демонстрируют персональную роль Сталина, его ближайшего окружения и верхушки НКВД в развязывании беспрецедентного по масштабам террора. Направленность, механизм и количественные показатели этой акции были заданы приказом НКВД СССР № 00447 от 30 июля 1937 г.² Отчасти эта заранее спланированная операция по уничтожению «враждебных элементов» выглядела вполне традиционной в русле ранее проводившихся ОГПУ массовых кампаний осуждения и расстрелов крестьян в 1930–1931 гг. с помощью внесудебных органов — троек. Другое дело, новые направления массовых репрессий, возникшие тогда же, летом 1937 г. — т.н. «национальные операции», или репрессии против «национальных контингентов» (немцев, поляков, латышей и пр.)³. Но все же возникает ряд вопросов, связанных с действительной мотивацией этой акции и временем ее начала и проведения. Именно поэтому в настоящей подборке решений Политбюро ЦК ВКП(б) сделана попытка осветить историю возникновения и реализации приказа НКВД СССР № 00447 от 30 июля 1937 г.

Как представляется, Сталин готовил «большой террор» задолго до 1937 г. и не стеснялся делиться своими планами публично. Так, в 1933 г. на январском объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б)⁴ он развивал тезис об обострении классовой борьбы и усилении государственной власти в процессе создания бесклассового общества, заявляя, что «уничтожение классов достигается не путем потухания классовой борьбы, а путем ее усиления»⁵. Сталин поставил задачу «развеять в прах последние остатки умирающих классов» и перечислил категории будущих жертв: «частные промышленники и их челядь, частные торговцы и их приспешники, бывшие дворяне и попы, кулаки и подкулачники, бывшие белые офицеры и урядники, бывшие полицейские и жандармы, всякого рода буржуазные интеллигенты шовинистического толка и все прочие антисоветские элементы»⁶. Но проводить в жизнь эти установки он не торопился. Более того, в мае 1933 г. было принято даже специальное постановление⁷ об ограничении кампании массовых выселений и арестов⁸. Сталинские идеи 1933 г. оказались своего рода «ружьем на стене», которое выстрелило только в 1937 г.

Убийство 1 декабря 1934 г. С.М. Кирова дало Сталину возможность приступить к реализации намеченных планов, обосновав проведение репрессивных кампаний наличием в стране многочисленных внутренних врагов и бывших оппозиционеров, якобы, переродившихся в «заговорщиков», «террористов» и «шпионов». К началу лета 1937 г. репрессиями были охвачены не только бывшие члены различных партийных оппозиций, но и верхушка РККА, Коминтерна и руководящий слой партийных функционеров и советских управленцев.

Можно предположить, что окончательно идея проведения широкой операции по арестам и расстрелам среди тех слоев населения, которые традиционно рассматривались как враждебные, созрела у Сталина накануне июньского пленума ЦК ВКП(б) (23–29 июня 1937 г.). На этом пленуме с обширным докладом выступил нарком внутренних дел Н.И. Ежов. Он сообщил о раскрытых НКВД за предыдущие месяцы «врагах» и их происках и обрисовал схему всеобъемлющего «враждебного заговора». Вместе с тем Ежов зловеще заметил: «К настоящему времени, когда ликвидирована в основном только головка и актив организации, уже определилось, что антисоветской работой организации были охвачены — система НКВД, РККА, Разведупр РККА, аппарат Коминтерна — прежде всего польская секция ИККИ, Наркоминдел, оборонная промышленность, транспорт — преимущественно стратегические дороги западного театра войны, сельское хозяйство»⁹. Подобная установка вполне могла означать начало большой чистки не только среди партийного и хозяйственного актива (где она фактически уже шла), но и на самом низшем уровне.

Косвенным подтверждением того, что уже к концу июня 1937 г. такой замысел у Сталина вполне оформился, служит принятое 28 июня (когда пленум еще не закончил своей работы) решение Политбюро (П51/66) о создании тройки в Западно-Сибирской области для ускоренного рассмотрения дел на «активистов повстанческой организации среди высланных кулаков» и применении к ним высшей меры наказания¹⁰. Кроме того, несколько раньше заместитель наркома внутренних дел М.Д. Берман дважды 21 и 23 июня напоминал начальникам местных НКВД о необходимости своевременной разгрузки следственных тюрем от осужденных и переводе их в лагеря¹¹, что тоже может свидетельствовать о готовящихся массовых арестах.

Вскоре, 2 июля 1937 г., было принято решение Политбюро ЦК ВКП(б) (П51/94), в котором содержалось утверждение, что «большая часть бывших кулаков и уголовников, высланных в одно время из разных областей в северные и сибирские районы, а потом по истечении срока высылки, вернувшихся в свои области, — являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений, как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых областях промышленности»¹². На этом основании партийным руководителям и начальникам НКВД республик, краев и областей было предложено взять на учет «антисоветские элементы» («кулаков и уголовников»), причем наиболее враждебные подлежали немедленному аресту и расстрелу в «порядке административного проведения их дел через тройки», а остальных следовало «переписать и выслать в районы по указанию НКВД». Для этого предлагалось в пятидневный срок сообщить в ЦК составы троек и количество подлежащих расстрелу и высылке¹³.

В ответ на указанное постановление в Москву стали поступать сообщения с мест с данными о числе кулаков и уголовников, которые должны были быть расстреляны или заключены в лагеря. И тут выяснилось, что никакого более или менее налаженного и достоверного учета этих «контингентов» нет. Большинство шифротелеграмм, полученных в ЦК, содержали «примерные» или «ориентировочные» оценки числа учтенных кулаков и уголовников или фразу о том, что «выявление продолжается» и в дальнейшем цифры могут увеличиться. Другие сетовали на недостаток времени и просили дополнительный срок для предоставления данных. Так, из Казани 1-й секретарь обкома 4 июля писал: «Проверили, учета сколько-нибудь удовлетворительного указанных категорий кулаков и уголовников НКВД не имеет. Поэтому прошу изменить решение той части, в которой говорится — в пятидневный срок… дав срок месячный»¹⁴. А 1-й секретарь Бурят-Монгольского обкома 14 июля сообщал, что «данные неполны из-за неточного учета, неудовлетворительности проработки подучетных, в процессе следствия цифры несомненно увеличатся»¹⁵.Отсутствие на местах точных количественных данных о намеченных к арестам и расстрелам и предопределило появление т.н. «лимитов», когда в Москве на основе полученных с периферии цифр старались заранее определить, сколько в том или ином регионе следует расстрелять человек. Конечно, при таком подходе размеры репрессий планировались в Москве с некоторым «запасом».

В последующие дни решениями Политбюро ЦК утверждались составы «троек по проверке антисоветских элементов» и «лимиты» для отдельных республик, краев и областей. С 5 по 31 июля 1937 г. было принято 13 таких решений, предшествовавших непосредственному утверждению на Политбюро ЦК ВКП(б) приказа НКВД № 00447¹⁶.

В порядке подготовки предстоящей кампании был проведен инструктаж руководителей региональных НКВД. Уже 12 июля все они были оповещены о предстоящем «оперативном совещании». В Москву на 16 июля были вызваны наркомы внутренних дел республик и начальники управлений НКВД тех регионов, где операция должна была начаться в первую очередь. К ним относились руководители большинства УНКВД РСФСР и Украины. Во вторую очередь были вызваны руководители НКВД республик Средней Азии, Казахстана и УНКВД Красноярского и Дальневосточного краев, Иркутской области и Якутской АССР. Здесь операцию намечалось развернуть чуть позднее.

Как позднее показал на следствии бывший начальник УНКВД по Западно-Сибирскому краю С.Н. Миронов, совещание проводили нарком внутренних дел Н.И. Ежов и его заместитель М.П. Фриновский. «Ежов дал общую оперативно-политическую директиву, а Фриновский уже в развитие ее прорабатывал с каждым начальником управления "оперативный лимит”. Указания Ежова начались с угроз тем начальникам управлений НКВД, которые проявили "оперативную инертность”, тогда как другие "уже взяли полный разбег по вскрытию контрреволюционных формирований внутри партии и вне ее”»¹⁷. Здесь же Ежов впервые заявил и о предстоящих «национальных» операциях: «все должны подготовиться к массовым арестам по харбинцам, полякам, немцам, кулацко-белогвардейским группировкам и антисоветским группировкам внутри партии и в советском аппарате». По показаниям другого участника совещания — начальника Оренбургского управления НКВД A.И. Успенского — начальники управлений «пытались превзойти друг друга, рапортуя о гигантском числе арестованных» (речь шла о намеченных к аресту). Успенский цитирует произнесенные Ежовым слова о том, что «в связи с разгромом врагов будет уничтожена и некоторая часть невинных людей, но это неизбежно»¹⁸. В других источниках приводятся иные формулировки того же самого: Ежов на совещании объявил, что «если во время этой операции будет расстреляна лишняя тысяча людей — беды в этом особой нет»¹⁹. Стиль такого заявления очень напоминает сталинский. Вполне возможно именно так Сталин объяснил Ежову некоторую условность «лимитов» и необходимость округлять присылаемые из регионов цифровые показатели намеченных к арестам.

Во время совещания, Ежов впервые заявил Миронову, что «в отдельных случаях, если нужно», по его (Миронова) санкции начальники отделов УНКВД «могут применять и физические методы воздействия»²⁰. Ежов ясно дал понять, что в рамках предстоящей операции «нужно арестовывать по соцпризнаку и прошлой деятельности в контрреволюционных партиях»²¹. Столь определенная и жесткая установка требовала пояснений о максимальном возрасте людей, попадающих под репрессии. Как вспоминал Успенский: «Тут же, на совещании, я подошел к Ежову и в присутствии Фриновского спросил его, как быть с арестованными 70-летними — 80-летними стариками. Ежов мне на это буквально ответил: "Если держится на ногах — стреляй”»²².

Переписка центра с периферийными органами НКВД в июле 1937 г. похожа на указания о проведении войсковой операции в военный период. Предписывалось учесть все категории «враждебных» элементов, вызвать всех начальников городских и районных отделов НКВД в областное УНКВД для инструктажа, вернуть из судебных органов все дела «деревенской, кулацкой, бандоповстанческой и церковной контрреволюции» для передачи их на рассмотрение троек УНКВД и продолжать учет «кулаков, белогвардейцев, карателей, эсеров, меньшевиков». Предлагалось также отозвать из отпуска руководящих работников местных органов. Начало «операции по первой категории» (т.е. аресты тех, кто подлежал расстрелу) намечалось на последние числа июля, как это видно из текста отправленной 21 июля телеграммы в Омск присутствующим на совещании начальником УНКВД Омской области Э.П. Салынем своему заместителю С.В. Здоровцеву. Он писал о необходимости приготовить ордера на аресты, выделить нужное количество чекистов для посылки их на места в районы, с тем, чтобы в областном центре оставалось только 50 % личного состава для ведения текущих дел. При этом Салынь сообщал, что операция должна начаться 28 июля.

Это обстоятельство объясняет поспешность, с которой некоторые начальники УНКВД республик Северного Кавказа, разъехавшиеся после совещания на места, начали, не дожидаясь выхода в свет приказа НКВД, проводить операцию. Вероятнее всего, сам Ежов, полагая, что приказ будет быстро подготовлен и утвержден Политбюро ЦК, ориентировал участников совещания на более ранний срок.

Наконец, решением Политбюро ЦК ВКП(б) 31 июля 1937 г. был утвержден «Оперативный приказ НКВД СССР № 00447 Об операции по репрессированию бывших кулаков уголовников и др. антисоветских элементов»²³. В его вступительной части говорилось об «осевших» в сельской местности бывших кулаках (как уже отбывших наказание, так и бежавших из мест заключения и ссылки), церковниках и сектантах, бывших членах «антисоветских политических партий» и, наконец, о бывших активных участниках восстаний против советской власти, белого движения и репатриантах. Далее следовало утверждение о том, что часть этих людей ушла в города и «проникла на предприятия промышленности, транспорт и на строительства». Не были забыты и уголовные преступники, осуждавшиеся ранее и бежавшие или скрывшиеся от репрессий. Все эти лица объявлялись в приказе «главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений» в колхозах, совхозах и в промышленности. Цель предстоящей операции НКВД против указанных категорий граждан была сформулирована предельно четко:

«Перед органами государственной безопасности стоит задача — самым беспощадным образом разгромить всю эту банду антисоветских элементов, защитить трудящийся советский народ от их контрреволюционных происков и, наконец, раз и навсегда покончить с их подлой подрывной работой против основ советского государства».

Согласно приказу, операцию следовало начать 5 августа во всех регионах, за исключением Узбекской, Туркменской, Таджикской и Киргизской ССР, где она должна была начаться 10 августа и Восточно-Сибирской области, Дальневосточного и Красноярского краев, где начало планировалось на 15 августа 1937 г.

В первом разделе приказа № 00447 подробно описывались «контингенты, подлежащие репрессии». Помимо упомянутых выше, говорилось и об уже содержавшихся в местах заключения (лагерях, тюрьмах, трудовых поселках и колониях), но «продолжавших вести там активную антисоветскую подрывную работу». Их вновь предстояло осудить. Этот принцип распространялся и на уголовников. Но речь шла уже не о повторных сроках наказания: теперь всех их собирались расстрелять. Именно этот факт, на наш взгляд, наиболее выпукло показывает настоящую цель приказа № 00447. Это была попытка «окончательного решения» вопроса внутренней оппозиции режиму и форсированное установление социально-политической однородности советского общества. Разумеется, все означенные в приказе социальные категории являлись наиболее вероятными носителями чуждых взглядов. Однако не случайно при перечислении категорий населения, попадающих под репрессии, говорилось либо о скрывшихся от репрессий, либо о возобновивших свою «активную антисоветскую деятельность», а не обо всех кулаках, участниках запрещенных политических партий, уголовниках и т.д. Вероятно, большая их часть, по мысли Сталина, вполне могла встать на путь «исправления» и по прошествии времени идейно и социально ассимилироваться в обществе. Подобные взгляды Сталин высказал в докладе о проекте Конституции СССР 25 ноября 1936 г., утверждая, что экономические и политические противоречия между социальными группами в СССР стираются и «старая классовая исключительность исчезает»²⁴. Можно предположить, что одной из целей «массовой операции» было приведение общества в соответствие с теоретическими установками Сталина и положениями новой Конституции. Отсюда, вероятно, и берет свое начало фраза о необходимости «раз и навсегда покончить» с «антисоветскими элементами», прозвучавшая в преамбуле приказа № 00447.

Во втором разделе приказа говорилось о мерах наказания репрессируемым. Было установлено две категории. К первой относились все «наиболее враждебные» элементы, подлежащие немедленному аресту и расстрелу (после рассмотрения их дел на тройках), а ко второй — «менее активные, но все же враждебные элементы», подлежащие аресту и заключению в лагеря или тюрьмы на срок от 8 до 10 лет. Далее приводились количественные показатели репрессируемых в каждом отдельном регионе (квоты или «лимиты» по республикам, краям и областям), разработанные на основе поступивших в течение июля учетных данных с мест.

По каждому региону в приказе указывалось количество репрессируемых отдельно по первой и второй категориям и содержалась общая цифра. При этом для системы лагерей НКВД имелось задание на репрессирование 10 тыс. человек, причем только по первой категории, т.е. никаких повторных сроков, а сразу расстрел. Эти показатели несколько отличались от тех, что утверждались на Политбюро в течение июля. Как правило, они были округлены в большую сторону. Так, для Омской области на Политбюро были утверждены цифры в 479 и 1959 соответственно первой и второй категорий, а в приказе 00447 показатели для этой области составили 1000 и 2500; для Черниговской области вместо 244 и 1379 — 300 и 1300 соответственно; для Грузии вместо 1419 и 1562 — 2000 и 3000 соответственно и т.д. Однако в ряде случаев «лимиты» по 00447-му приказу были существенно меньше, нежели ранее утвержденные для этих регионов. Так, для Челябинской области вместо утвержденных Политбюро 2552 человек намеченных к расстрелу, в приказе № 00447 было означено только 1500; для Курской области вместо 1798 — 1000; для Свердловской области вместо 5000 — 4000; для Азово-Черноморского края вместо 6644 — 4000 и т.д.²⁵

Как видим, на заключительной стадии подготовки приказа цифровые показатели подлежащих репрессиям были произвольно изменены. Это стало источником дальнейшей корректировки «лимитов» в сторону увеличения уже в ходе начатой операции. И действительно, если данные оперативных учетов областей содержали определенное количество «враждебного элемента», о чем было проинформировано Политбюро, и это количество было заявлено, то в дальнейшем не могла не сложиться ситуация, когда «лимиты» в ходе арестов уже исчерпаны, а «враждебный элемент» на оперативном учете еще остался. Отсюда и неизбежные просьбы ряда местных НКВД об увеличении «лимитов».

Обращает на себя внимание разнобой в заявленных с мест показателях оперативного учета «враждебных элементов». Для ряда автономных республик число лиц, первоначально намеченных решениями Политбюро к расстрелу было невелико, например, для Карелии 12 человек, Удмуртии — 63, Коми — 211, Северной Осетии 169 человек, а выделенный приказом 00447 «лимит» составил, соответственно, 300, 200, 100 и 200 человек по «первой категории»²⁶. В то же время ряд регионов направил в Москву в июле астрономические цифры количества «враждебного элемента». Так, 1-й секретарь Московского обкома Н.С. Хрущев 10 июля писал Сталину об учтенных по области 41 305 лицах, из них 33 436 уголовников²⁷. Напрашивается вывод об отсутствии на местах единых критериев в оценке количества «враждебного элемента» и, более того, об отсутствии хорошо поставленной системы оперативного учета. В этом смысле показателен пример Якутии, ставшей единственным районом, где не проводилась операция по приказу 00447. Позднее причину подобного положения объяснил в докладной записке на имя Ежова нарком внутренних дел Якутии Дорофеев. Он описал настроения руководящих якутских чекистов, которые «выдвигали теорию, что Якутия находится на особом положении, что классовая борьба в Якутии проистекает в иных формах, что кулака в Якутске нет, что для иностранной разведки Якутия интереса не представляет, так как здесь нет промышленности, армии и других объектов, имеющих оборонное значение». Как пояснил Дорофеев, «при таком положении с учетом на запрос Москвы дать сведения о числе лиц, по которым нужно немедленно нанести удар, мы могли дать столь мизерную цифру, что операцию нам проводить по приказу 00447 не позволили». В данном случае интересен тот факт, что вовсе не мизерность цифр отменила операцию для Якутии (в Карелии с ее первоначальной цифрой в 12 человек операция состоялась, и цифры были во много крат увеличены), а прозвучавший тезис об отсутствии объектов интереса для иностранных разведок и особом, надо полагать, географическом положении.

Сама по себе система оперативного учета в органах госбезопасности СССР (в ОГПУ—НКВД) подразумевала сбор и классификацию материалов о потенциальных и действующих «враждебных элементах», перечень коих устанавливался специальными приказами и циркулярами. При этом происходило постоянное обновление и изменение категорий граждан подлежащих оперативному учету. Так, по состоянию на январь 1929 г. в перечне появились исключенные из ВКП(б), но еще не было кулаков. В марте 1931 г. в материалах оперативного учета уже значатся «контрреволюционные кулацкие группировки», хотя и неясно, брали ли тогда на учет всех без исключения кулаков (конечно, если не считать административно высланных, которые несомненно учитывались). Однако должного порядка в деле учета социальных категорий, например, привлеченных к ответственности органами ОГПУ в начале 1930-х гг. не наблюдалось. Об этом красноречиво свидетельствует приказ ОГПУ от 19 июня 1933 г. в котором отмечалось, что процент социально близких прослоек по данным учета привлеченных по следственным делам в госбезопасности оказался «раздутым, не соответствующим действительному положению». Этот приказ строго предписывал учитывать имущественное и социальное положение лиц до их вступления в колхоз или поступления на работу в промышленность: «Если, например, до своего поступления на предприятие обвиняемый имел кулацкое хозяйство или был раскулачен, его надо квалифицировать как кулака… Категорию лиц с уголовным прошлым и настоящим характеризовать, как "деклассированный элемент”, независимо от их пребывания в колхозе или работы на промпредприятиях и т.д.». Однако эти замечания касались только учета арестованных по заведенным следственным делам. Трудно сказать, как обстояло дело с теми, кто к ответственности не привлекался. Вероятнее всего, отсутствие твердых установок и привело к существенной разнице количества взятых на учет «враждебных элементов» в сводках с мест в Политбюро в июле 1937 г.

Согласно первоначальным установкам, как это явствовало из цифр, приведенных в тексте приказа 00447, общие показатели репрессий против указанных категорий по всей стране должны были составить 268 950 человек, из них 75 950 подлежали расстрелу. Однако в ходе реализации приказа выделялись новые «лимиты» и таким образом общее число подлежащих аресту выросло почти в 3 раза — до 753 315 человек.

В третьем разделе приказа 00447 говорилось о сроках и порядке проведения операции. Существенным моментом здесь является изначально установленный четырехмесячный срок проведения всей операции. Нетрудно увидеть, что ее окончание планировалось в первых числах декабря 1937 г. Сам собой напрашивается вывод о тесной увязке кампании массовых арестов с намеченными на 12 декабря выборами в Верховный Совет. Ведь не случайно, что вопросы выборов в Верховный Совет и положение о них также рассматривались на том же июньском (1937) пленуме ЦК ВКП(б), когда, мы предполагаем, Сталиным было принято решение об операции против «враждебных элементов». Согласно новой Конституции (1936), в СССР избирательные права получили все граждане, за исключением осужденных и умалишенных, тогда как по предыдущей Конституции существовал целый ряд категорий граждан, лишенных избирательных прав. К ним-то, как раз и относилась большая часть тех, кто попадал под понятие «враждебных элементов»²⁸. Отчасти возникновение и нацеленность приказа 00447 можно считать необходимым сталинским элементом обеспечения успешных выборов в Верховный Совет. Ведь провозглашенная в новой Конституции норма всеобщего равного и прямого избирательного права, по мысли Сталина, таила в себе и определенные опасности. Некоторые категории недостаточно лояльных граждан могли воспользоваться предоставленной «свободой» волеизъявления на выборах в своих целях. И не случайно в отчетном докладе 18 съезду ВКП(б) в марте 1939 г. успешное проведение декабрьских (1937) выборов в Верховный Совет СССР и июньских (1938) в Верховные Советы республик Сталин объяснил своевременно проведенными репрессиями²⁹. Нелишне отметить и то, что иностранные граждане по новой Конституции потеряли избирательное право, тогда как по прежним нормам, основанным на идеях «пролетарской солидарности» и имевшим ярко выраженный классовый характер, такое право предоставлялось «всем трудящимся иностранцам, проживающим на советской территории»³⁰. Это становится особенно понятным в свете развернувшихся со второй половины 1937 г. т.н. «национальных операций» НКВД, когда были приняты установки, что лица «иностранного происхождения» или связанные с заграницей являются базой иностранного шпионажа.

Вообще, принятие новой Конституции усиливало опасения правящей советской верхушки о возможной активизации оппозиционных элементов. Так, на февральско-мартовским (1937) пленуме ЦК ВКП(б) многие ораторы обращали внимание на эту проблему, подчеркивая опасность исходящую от вернувшихся из ссылки «кулаков» и «баев», а также угрозу в период предстоящих выборов со стороны верующих и активистов церковных организаций³¹.

Конечно, реализация приказа № 00447 не была закончена в 4 месяца, но еще в начале ноября 1937 г. руководство НКВД питало надежды на окончание всех «массовых операций» до 10 декабря, т.е. за 2 дня до предстоящих выборов в Верховный Совет³².

Итак, 31 июля 1937 г. Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило приказ НКВД № 00447 и издало распоряжение о выделении НКВД 75 млн рублей из резервного фонда советского правительства для покрытия расходов, связанных с операцией. Из них 25 млн предназначалось для оплаты железнодорожных перевозок осужденных в лагеря. Аванс в 10 млн рублей из того же самого фонда был выделен ГУЛАГу на организацию лагерей. Заключенных следовало использовать на стройках и лесоразработках³³. 7 августа Прокурор СССР Вышинский дал указания региональным прокурорам принять к сведению приказ № 00447 и присутствовать на заседаниях троек. Он писал, что при этом «соблюдения процессуальных норм и предварительные санкции на арест не требуются» и добавлял: «Требую активного содействия успешному проведению операции»³⁴.

Вступительная статья, подготовка текста к публикации и комментарии Н. Петрова и Н. Сидорова

Источник