| Революция и Гражданская война [64] |
| Красный террор [136] |
| Террор против крестьян, Голод [169] |
| Новый Геноцид [52] |
| Геноцид русских в бывшем СССР [106] |
| Чечня [69] |
| Правление Путина [482] |
| Разное [57] |
| Террор против Церкви [153] |
| Культурный геноцид [34] |
| ГУЛАГ [164] |
| Русская Защита [93] |
Политические настроения колхозников «Некрасовская деревня» Нужда, нищета колхозников в Болотном и в соседних деревнях была поразительная. Хлеборобы питались впроголодь. Ели только капустные щи и картофельный суп. А в некоторых дворах даже картофеля и капусты временами не хватало. Скотоводы ели «пустые щи» и «пустой суп», то есть, без масла и без сала. Масла у колхозников не было. Прежде крестьяне сеяли на своей огромной усадьбе (1-2 гектара) коноплю и имели вдоволь своего конопляного масла. А теперь, в колхозе, на крошечном усадебном участке (0,25 гектара), земледельцы могли садить только картофель и овощи. И больше ничего. Для конопли не было земли. Хлеба колхозники получали от колхоза так мало (от 100 до 400 граммов ржи на «трудодень»), что его хватало только на три-четыре месяца в году. А большую часть года хлебопашцы обходились совсем без хлеба. Никаких других продуктов — ни круп, ни гороха — колхозники никогда не получали. Ни мяса, ни сала у колхозников не было. Поросенка и теленка, выращенных за лето, колхозники должны были сдавать, во-первых, на мясозаготовку (32 килограмма мяса с каждого двора), а во-вторых, продавать на выплату денежного налога и займа (600 рублей со двора). Для самого «хозяина» от поросенка и теленка не оставалось ни мяса, ни денег. Молока у большинства колхозников тоже не было. {302} Треть дворов вообще коров не имела. У двух третей дворов коровы были, но из-за бескормицы каждая третья корова ежегодно оставалась яловой (люди не получали никаких кормов для своего скота). При этих обстоятельствах кормильцы всего населения сами вынуждены были жить и работать впроголодь. Они были худы, истощены, слабосильны. Многие часто болели. Одеты колхозники были буквально в тряпье, в лохмотья: в худых рубахах и штанах, в мешковине, в обносках одежды и обуви, оставшейся еще от нэповских времен. С каждым годом колхозной жизни одежда и обувь колхозников все ухудшились. Зимой колхозники мерзли без дров, без отопления. Крыши хат были из гнилой, почерневшей соломы. Даже солому земледельцы не могли получить из колхоза в достаточном количестве. Многие крыши протекали. Во время посещений, при виде нищей колхозной деревни, голодных, в отрепьях, людей-мучеников, сердце щемило от жалости... Невольно напрашивалось сравнение. Колхоз это — некрасовская, крепостная, так ярко описанная поэтом, деревня: «Нееловка», «Разу-тово», «Знобишино»... Сельские интеллигенты — учителя, врачи, агрономы — постоянно проводили ту же аналогию. В разговорах студентов, выходцев из деревни или наблюдавших колхозную деревню, употреблялось это же сравнение. Учащиеся старших классов городских средних школ, которых нередко посылали на каникулах в колхозы для сельскохозяйственных работ, — тоже высказывали это сравнение колхозной деревни с крепостной деревней, описанной Некрасовым. Многие ученики-горожане возвращались из колхозов с резко антисоветскими настроениями. В 1941 году мне в Болотном пришлось встретить одного случайно попавшего в те края столичного жителя, коренного москвича, который родился и вырос в столице, а деревню до тех пор видел только из окон поезда, мельком, издалека. Рассказывая о своих деревенских впечатлениях, он закончил их так: «Повидал я за последние месяцы много колхозных деревень в этих краях. И подумал: да ведь это та деревня, о которой я читая в стихах и книгах Некрасова»... О своей партийной принадлежности рассказчик умолчал, хорошо зная отрицательное отношение к коммунистам колхозников и беспартийной {303} интеллигенции. Но судя по тому важному посту, который он занимал, можно уверенно сказать, что он был членом партии, коммунистом. Даже коммунист, когда он говорил откровенно, не мог определить колхозную деревню иначе, назвав ее так же, как и другие наблюдатели: это — некрасовская крепостная деревня наших дней... Пропаганда «колхозного рая» и колхозники Колхозники испытывали беспросветную нужду, нищету и голод, мучились в «колхозном аду», как они называли свою жизнь. А в это время им уши просверлила и глаза намозолила назойливая, лживая, наглая коммунистическая пропаганда о «колхозном рае», о «зажиточной жизни колхозников»... Все стены сельских учреждений Болотного — сельсовета, колхозного правления, почты и колхозного клуба — были завешены плакатами и лозунгами о «гигантских успехах социалистического строительства», о «самом передовом, социалистическом земледелии», о «колхозном изобилии и зажиточной колхозной жизни», о «благодарности колхозников товарищу Сталину за счастливую жизнь»... Почти вся библиотека в колхозном клубе, все газеты и журналы, разложенные там на столе, были посвящены той же теме: Гром победы раздавайся! Ты-ж, колхозник, трудись, постись и веселись, ибо, как сказал тов. Сталин, «жить стало лучше, жить стало веселей!... » Иногда вечером посмотрят колхозники кино в клубе. Показывают картины о колхозах — по сценариям Шолохова, Ерусалимского и прочих изготовителей «колхозного сиропа». В картинах вставные песенки: Джамбула, Дунаевского, Лебедева-Кумача и других придворных трубадуров. Картины показывают, как плохо будто бы жилось крестьянам до революции; даже сибирским земледельцам и казакам России... И как хорошо стали они жить в колхозах. Бывшие донские казаки теперь даже во сне все время улыбаются, видя счастливую колхозную жизнь... Колхозники в кинофильмах только тем и заняты, что устраивают пиршества, пьянствуют, поют, танцуют, веселятся... И декламируют: «Жить стало лучше, жить стало веселей!...» {304} В одной кинокартине колхозники устраивают соревнование в обжорстве: кто из них съест больше пельменей. Картина показывает колхозников, которые не могут справиться с горой пельменей в своих мисках и... выбрасывают пельмени под стол... — Жаль, что адреса этого колхоза не указано. А то мы бы отправились туда: подбирать пельмени под столами, — иронизируют колхозники Болотного после просмотра картины... Послушают колхозники радио в клубе. А оттуда, под гармонику, раздаются разухабистые, так называемые «колхозные частушки»: Растяну гармошку шире, Пусть девчата подпоют, Чтоб узнали во всем мире, Как колхозники живут! «До чего весел стал свет», — Говорит колхозный дед: «Как у нас, на свиноферме, Во колхозной во деревне, Свиньи слушают кларнет. Радиолы только нет»... — Так, так... Свиньям скоро радио-музыку проведут, а нам и хлеба нет, — ворчат колхозницы, покидая клуб... Одна старушка, колхозница Болотного, слушает радио на квартире учителя. Содержание передачи обычное: одна половина программы была посвящена «социалистическому раю», другая половина — «величайшему и мудрейшему гению в истории», Сталину. В передаче радиодиктор с неописуемым пафосом передавал отчет «украинского народа» о достижениях социализма на Украине. Отчет был написан в стихах и был адресован «вождю прогрессивного человечества», «зодчему социализма». Ему, всемогущему, приписывалось не только все, что делалось в Советском Союзе, но даже... само появление солнца... — «Ты наше Солнце зажег!» — гремели поэтические лакеи и истошно вопил на весь мир радиохолуй... Колхозница слушала все это по радио, качала головой. Ворчала: — И по радио все то же. Трубят и бубнят: «Счастливая колхозная жизнь». А нашего «счастья» хлебнуть не желают. «Мудрый, великий {305} Сталин!...» Такой «великий и мудрый», что даже солнце запалил! Солнце запалил, а нас даже огоньком не снабдил: ни тебе спичек, ни керосину, ни дров... Сиди в темноте, мерзни и волком вой... Прежде, до революции, так не возносили царя, не величали даже Бога. Нет уж, Бог с ним, с таким радио. Слушать тошно... А из мужчин-колхозников некоторые реагировали на подобные радиопередачи многоэтажными ругательствами. Конечно, когда не было коммунистических «всеслышащих ушей»... Другие отплевывались и поскорее уходили от радиопередатчиков. — От греха подальше. А то станешь ругаться — и пожалуйте туда, «куда Макар телят не гонял»... Нередко партийное начальство на собраниях обязывало колхозников принимать резолюции, которые обыкновенно заканчивались так: «Мы, колхозники, благодарим великого вождя коммунизма, дорогого товарища Сталина, за нашу счастливую, колхозную жизнь»... Того, кто позволял критически отозваться о такой резолюции, в присутствии коммунистов или комсомольцев, — по доносу арестовывали и отправляли в лагери. Такие случаи были в Болотном и в соседних колхозных деревнях. Колхозники и «драконы» Озлобление голодных и закрепощенных колхозников против коммунистов было страшное. Колхозники в разговорах между собой всегда противопоставляли себя и коммунистов. «Мы», колхозники, крепостные рабы коммунистов, — и «они», коммунисты, наши закрепостители и мучители, наши господа и враги, — так разделялась колхозная деревня в представлении колхозников. Колхозники всегда иронизировали или ругались по адресу коммунистов. Конечно, между собой, без присутствия коммунистов и комсомольцев. Кому же хотелось отправляться в лагерь за открытое слово, сказанное в глаза своему врагу?! {306} Свое озлобление против коммунистов колхозники выражали также в ругательных, злобных прозвищах, которыми они окрестили коммунистов. Если в первые годы революции и в годы нэпа крестьяне ругали коммунистов «босяками», «пьяницами-голодранцами», то при коллективизации они стали ругать их «Соловьями-Разбойниками», заимствовав это прозвище из былины об Илье Муромце, известной им по старым, дореволюционным школьным хрестоматиям. А потом колхозники дали коммунистам еще другое прозвище: «драконы». — У-у, драконы проклятые!... — скрежеща зубами, ругались колхозники по поводу какого-либо издевательского действии или распоряжения коммунистических начальников. «Драконы»!... Какое яркое, мощное и выразительное прозвище! Какой красочный и живой, сказочно-легендарный образ народной поэзии! Чудовище, жуткое по внешнему облику, страшное по силе и злобности, кошмарное по своим омерзительным, садистским повадкам. Это они, крылатые чудовища с огнедышащей пастью, ядовитым дыханием и с могучими лапами, — схватывали людей, запирали навсегда в своих крепостях — подземных пещерах и лабиринтах, превращали их в вечных своих рабов-слуг или рабынь-жен. И вечно мучили своих рабов, упиваясь своей властью над ними и наслаждаясь муками этих жертв... Люди, попавшие в эти страшные лапы и безвыходные подземные крепости, бессильны перед этими омерзительными чудовищами. Только герои-богатыри способны победить таких страшных чудовищ и избавить от них вечных рабов, их жертвы. Только герои-богатыри — Георгий Победоносец, Добрыня Никитич, Илья Муромец — способны победить таких страшных и могучих чудовищ. Раньше, до революции, начиная со школьной скамьи, крестьяне читали легенды, былины и сказки о драконах, о «Змеях Горынычах», о «Соловьях-Разбойниках». Но после Октябрьской революции все эти былины, сказки, легенды — были изъяты из школьных хрестоматий, изо всех других библиотек и уничтожены, как «несозвучные коммунизму». Но у некоторых культурных крестьян эти школьные хрестоматии, былины, легенды, сказки сохранились дома, в их маленьких библиотечках. {307} Их хранили, как драгоценность, и читали. Да и все другие пожилые колхозники их не забыли. А огромную картину с изображением Георгия Победоносца, который верхом на белом коне налетает на страшное зеленое чудовище, на дракона с огнедышащей пастью, и поражает его копьем, — эту картину крестьяне, посещая церковь или проезжая мимо нее, всегда могли видеть. Она была нарисована на фронтоне церкви в Болотном и на городских храмах. Полустертая, эта картина сохраняется еще и теперь на фронтоне закрытой церкви, превращенной в склад для сельскохозяйственного инвентаря. И теперь, за годы пребывания в крепости дракона, в «колхозном аду», — в переживаниях и мыслях колхозников их самочувствие и надежды оформились именно в этих ярких и выразительных былинно-легендарных образах. Коммунисты это и есть разбойники-грабители, современные «Соловьи-Разбойники» или еще более жуткие драконы-истязатели. А колхозники это — попавшие к ним в неволю рабы, жертвы этих кошмарных чудовищ. Колхозники мучительно переживали это свое порабощение коммунистическими «драконами». По их откровенным рассказам, по их прозвищам, которые они дали своим врагам-мучителям («Соловьи-Разбойники», «драконы»), — ясно было, что в глубине души они лелеют мечту о своем освобождении из лап этих чудовищ. В их сердцах теплится никогда не умирающая надежда на героев-освободителей, воинов-богатырей, сильных и вооруженных для такого решительного победоносного боя. Живет надежда на героя-воина, Георгия Победоносца, «Егория Храброго», память которого крестьяне чтили каждую весну — в то символическое время, когда Егорий Храбрый, вместе с Солнцем, побеждал Чудовище-Зиму. Колхозники надеялись и ждали, как Георгий-Победоносец на вихревом скакуне налетит на страшное чудовище, Дракона Современного, и мощным копьем пронзит его кровавую, ненасытную, огнем и серой дышащую пасть. В сердцах колхозников горит неугасаемый огонь надежды на мужицкого богатыря, Илью Муромца, который жил в этих краях — в Дебрянских (Брянских) лесах, в селе Карачарове, которое впоследствии стало городом Карачевом, Орловской губернии. {308} Надеются и мечтают земледельцы всей Колхозно-Подтянутой Империи, а среди них и орловско-брянские земляки Ильи Муромца. Вот выпьет Илья оживляющей воды Божией, излечит свою расслабленность, встанет на резвы ноги. Тогда вскочит на коня богатырского, ранит каленой стрелой «Соловья-Разбойника» (кровавого палача, обитателя Брянских лесов, непроходимых дебрей), свяжет его. А потом Илья всенародно казнит его за дела разбойничьи, отрубит ему голову, приговаривая: «Полно-тко тебе слезить отцов-матерей, Полно-тко вдовить жен молодыих, Полно спущать сиротать малых детушек! .. » Вспоминая героические былины и легенды о Георгии Победоносце, об Илье Муромце и Добрыне Никитиче, колхозники сопровождали их такими разговорами, которые ясно показывали, что они люди реального, здравого смысла. Они хорошо понимали, что многомиллионную, хорошо вооруженную и сплоченную партию, армию «драконов» и «Соловьев-Разбойников», победить нелегко. Бороться с этой партией-армией в одиночку не сможет никто, даже Илья Муромец или Георгий Победоносец. Победоносцев и Муромцев должно быть много. А под их командой должны принять активное участие в боях все жертвы «драконов» — весь подсоветский народ, в первую очередь, колхозники, как самые угнетенные и обиженные жертвы «драконов». — Против «драконов» и «Соловьев-Разбойников» нужно бороться всем честным народом, — говорили колхозники. — Да не с голыми руками. Оружие нужно... — А тогда уж: «драконам» не сдобровать!... Таково было отношение колхозников к коммунистическим «драконам» и к «Соловьям-Разбойникам». II. Но колхозники не ограничивались только злобной руганью да мечтами и планами о свержении «драконовской власти» всенародными усилиями, под руководством новых героев, Победоносцев и Муромцев. {309} Некоторые колхозники проявляли эту свою вражду к «драконам» и действенно, в индивидуальном порядке. Колхозники нападали на «драконов», стремясь избить или даже убить их, хотя хорошо знали, что за это установлено тяжелое наказание, вплоть до расстрела, как за «антисоветский террор и бандитизм» — так советская власть квалифицировала эти «антисоветские преступления». Об одном случае, о нападении колхозника-плотника на председателя сельсовета в Болотном, уже было рассказано в одном из предыдущих очерков. Был и другой, аналогичный случай. Колхозник напал на местного секретаря партячейки и избил его. Этот секретарь сделал на колхозника донос за то, что тот отрицательно отозвался о колхозной системе, высказав свою уверенность, что проклятая антинародная система скоро сгинет. Третий случай нападения, — когда колхозник грохнул письменным прибором в служебном кабинете самого председателя райисполкома, типичного «дракона», истязателя колхозников... Четвертый случай (о котором рассказано в одном из предыдущих очерков), когда колхозник-подросток напал на своего отца-коммуниста и хотел проломить ему молотком голову, — тоже в своей основе имел политическое умонастроение колхозника. Мальчик так сильно озлобился на отца не за то, что тот развелся с его матерью. Таких случаев было слишком много, и они такого враждебного отношения у детей не вызывали. Но мальчик-колхозник так сильно озлобился на своего отца за то, что тот со своей новой, молодой женой живет материально очень хорошо, а оставленным детям-колхозникам никакой материальной помощи не оказывает. Колхозные же порядки таковы, что дети, оставленные без помощи, там голодают, бедствуют, мучаются. Отец-коммунист, живущий хорошо, оставляет своих голодающих детей без помощи не только в противоречии с совестью, но даже вопреки советским, коммунистическим законам о выплате детям алиментов после развода. Именно из-за этого голодающий, брошенный без помощи, колхозник-подросток бросился с молотком на своего сытого отца-коммуниста. Он считал своего отца-коммуниста вдвойне виновным перед собой: и за тот колхозный режим голода, который установила партия «драконов», при активной помощи отца; и за то, что сытый отец-коммунист оставляет безо всякой помощи своих голодных детей, даже вопреки коммунистическим законам. {310} Все вышеперечисленные случаи нападения на коммунистов были случаями индивидуальными и стихийными, осуществленными сразу, без подготовки, импульсивно. «Драконы» довели свои жертвы до невыносимого положения, и те с отчаянием, долго не раздумывая, бросились на своих мучителей, «драконов», с кулаками, письменным прибором или молотком. Мне рассказали о случае группового и обдуманного нападения колхозников на «дракона». В одном поселке, который при коллективизации не был присоединен к соседней деревне, а остался на положении самостоятельного колхоза, — не было ни одного коммуниста: ни члена партии, ни комсомольца. Председателем колхоза был тоже беспартийный местный крестьянин, действительно избранный собранием жителей. Пользуясь такими обстоятельствами, этот маленький поселковый колхоз самочинно осуществлял много таких мероприятий, которые для колхозников были очень благоприятны и желательны, но совершенно противоречили советским законам о колхозах. Так, например, председатель колхоза, желая максимально снизить хлебозаготовки, в своих отчетах вдвое снижал уровень урожая. А в соседних колхозах председатели-коммунисты в своих отчетах обыкновенно увеличивали размеры урожая вдвое, по сравнению с действительным: им хотелось похвастать своими «достижениями» перед своими районными партийными начальниками и сдать своему государству как можно больше хлеба в виде хлебозаготовок. Об интересах же колхозников они совсем не заботились. Хлеб и другие продукты колхозникам раздавали в этом колхозе не по трудодням, как установлено в советском законе, а по едокам. — «Хлеб едят не только рабочие, но и дети, и старики, и больные, и другие неработоспособные. Почему же их оставлять без хлеба!.» После урожая на этом поселке хлеб раздавали прежде всего хлеборобам. Затем засыпали колхозные фонды. А потом уже остатки, после выполнения всех сельскохозяйственных работ, они сдавали государству. Почти весь скот держали в индивидуальном владении. Усадьбы на колхозный двор у них были прежние, еще с нэповских времен, двухгектарные, то есть, в восемь раз большие, чем в соседних колхозах. Половину дня колхозники работали на колхозных полях, другую половину — на своей усадьбе, на огороде, в саду, в своем {311} хозяйстве, по своим делам. В воскресенье посельчане не работали ни в колхозе, ни дома: отдыхали. При этих порядках колхоз выполнял все свои обязательства перед государством (продуктозаготовки) наравне с другими колхозами. Но жители этого поселка из-за таких порядков получили возможность жить во много раз лучше, чем в соседних колхозах. У них было не только хлеба и картофеля вдоволь, но и все другие продукты: каша, масло, молоко, мясо, овощи, фрукты. Они жили почти так же, как в нэповские времена. Ввиду того, что свои обязательства перед государством колхоз выполнял нормально, местные органы власти ничего об этих оригинальных порядках не знали. Сами же колхозники-поселяне дружно и крепко хранили в тайне свои дела и порядки. Случайно заехавшего уполномоченного поселковое правление угощало и спаивало так, что он засыпал и не в состоянии был ничего увидеть и узнать. Но вот однажды к ним в поселок, в гости к родственникам, пришел комсомолец из другой деревни, пробыл там несколько дней, кое-что разузнал и настрочил в райком донос об «антисоветских порядках в поселковом колхозе». Представители районных органов власти начали расследовать дело. Поселяне и колхозное правление держались так дружно, что комиссия ничего точно разузнать не могла. Но вынесла решение, что «поселковый» колхоз должен быть присоединен к большой артели в соседней деревне «...в целях укрупнения колхоза, усиления партийного контроля над ним и предотвращения возможности устройства антиколхозных порядков на поселке. После этого жители поселка поймали доносчика и жестоко избили его, приговаривая: «Это тебе пока за один донос! А ежели последует другой, тогда совсем прикончим!...» Таковы несколько фактов о покушениях колхозников на местных «драконов»-коммунистов. Эти покушения были произведены в последние годы перед войной. Они могут характеризовать накаленную атмосферу вражды в деревне, озлобленность крестьян против советской власти и коммунистических «драконов». Отношение колхозников Болотного к коммунистам-«драконам» было настолько озлобленное, что они порвали всякие связи с коммунистами, родными и родственниками, связи, которые в годы нэпа были более или менее нормальными. {312} Пораженческие настроения колхозников Живя в «колхозном аду» и испытывая неистовое озлобление против коммунистической власти, виновницы этой адской жизни, колхозники не испытывали ни малейшего желания защищать эту власть, воевать за нее. С тех пор, как советская власть насильственно, террором и голодом, отняла у крестьян землю и все имущество и ввела колхозные порядки, адскую жизнь для крестьян, — с этих пор у крестьян выработалось иное отношение к войне и защите отечества, чем это было раньше. Крестьяне переменили свое вековое, постоянное и прочное, оборонческое мировоззрение на пораженческое. — Защищать отечество?! — разговаривали колхозники между собой по поводу коммунистической пропаганды о «советском патриотизме». — Да разве колхозная каторга может быть моим любимым отечеством?! Нет, такое «отечество» защищать нет смысла... Широкое распространение пораженческих настроений я замечал еще в годы коллективизации. А потом, в связи с публичными процессами над вождями «правых уклонистов» (Бухариным, Рыковым и другими), эти настроения еще более усилились. Большевистское правительство обвиняло вождей «правых уклонистов» за то, что они, во-первых, боролись против принудительной колхозной системы, и во-вторых, за то, что они были «изменниками» советского государства, так как замышляли, в случае войны, «открыть ворота врагу»... — Вишь, какое преступление: «распустить колхозы» требуют, — обсуждали крестьяне сообщения советских газет. — Да за это их расцеловать надо, а не судить!.. — «Ворота врагу открыть!»... — Тоже правильно надумали. Если на нашего врага нападет кто-либо, то он нам союзником будет. А более жестокого врага, чем коммунисты-драконы с их колхозным адом, для нас, крестьян, еще никогда не было. Наверное, и быть не может. При таких настроениях колхозники, хотя и ожидали от войны много бедствий, но питали твердую надежду, что, в конце концов, дело обернется к лучшему для колхозников, для народа вообще. Конкретно, эти надежды основывались на таких соображениях: Во-первых, колхозники, хорошо зная советское, социалистическое хозяйство и враждебное отношение народа к власти, были твердо уверены в том, {313} что в войне с другим большим государством Советский Союз будет побежден. Во-вторых, люди верили в то, что колхозы, созданные насильственно и доказавшие свою полную экономическую несостоятельность, будут распущены любой властью, какая установится после разгрома большевиков. Они не допускали даже такой возможности, что после страшного колхозного опыта может появиться в пределах России другое, кроме большевистского, настолько глупое или сумасшедшее правительство, которое не позволит крестьянам распустить колхозы и продолжит социалистические эксперименты в деревне. В-третьих, колхозники были так измучены «колхозным адом», государственным крепостным правом, что считали его худшим, чем помещичье крепостное право. И поэтому были уверены в том, что хуже «колхозного ада» для них ничего раньше не было и ничего в будущем не может быть. (о настроениях в деревне см. также напр. Д. В. Константинов «Я сражался в красной армии»; у нас на стр. ldn-knigi) Малые, успешные для Советского Союза, войны и захваты 1939-1940 годов — войны с Польшей и Финляндией, захваты прибалтийских государств — этого пораженческого настроения крестьян не изменили ни в малейшей мере. Солдаты, вернувшиеся с этих фронтов, рассказывали в деревнях, что жизнь крестьян, ведущих индивидуальное хозяйство, в этих странах неизмеримо богаче, лучше и свободнее, чем в «колхозном раю». А что касается «побед» и «успехов» Советского Союза в этих войнах и захватах, то колхозники со своим здравым смыслом расценивали их реалистически: — Захватить остатки Польши, уже разбитой Германией, это «победа» небольшая... — А обманным путем ввести армию, сбросить чужое правительство и назначить свое, коммунистическое — как в Латвии, Литве и Эстонии, — это сделать еще легче. — Но крошечную Финляндию Советский Союз еле-еле, с большой натугой, одолел, да и то не совсем. Двухсотмиллионный великан едва справился с трехмиллионным карликом. Значит, этот великан болен, если он такой слабый. А Финляндия это действительно героическая страна: сумела отстоять себя при нападении такого великана. Вот как борются люди за свое действительное отечество!... {314} — Если с Финляндией еле-еле справились, то что же будет в войне с Германией? Германия это тебе, дорогой товарищ Сталин, не Польша и не Румыния... Что большая война Советскому Союзу предстоит именно с Германией, в этом колхозники были убеждены непоколебимо. И в годы сталинско-гитлеровского союза они своего мнения не изменяли. — Это союз непрочный, для отвода глаз. Кто кого перехитрит и на лопатки положит... По поводу своего участия в этой надвигающейся войне колхозники говорили: — Воевать за Сталина?! За колхозную каторгу?! Нет, дураков больше не осталось... — За драконов проклятых мы воевать не будем... . — Мы им навоюем! .. В рабочем поезде я видел колхозника-отходника. Он плакал с горя и жаловался: его в этот день присудили за двадцатиминутное опоздание на работу к условному тюремному заключению и огромному штрафу. Вытирая слезы, он жаловался всем пассажирам, находящимся в вагоне, на свое горе, на свою обиду. И постоянно, как припев, повторял угрожающе по адресу власти-обидчицы, драконов-истязателей: — Ну, погодите!... Вот наступит война, заберут в армию, я вам тогда все припомню. Я вам тогда навоюю!... Приходилось читать письмо колхозника-отходника, бывшего матроса-комсомольца, к своим родным, живущим в колхозе. Оно заканчивалось так: «О ваших жалобах одно скажу: пока потерпите, дорогие мои. Скорой войны не миновать. А после войны дело должно измениться. На войне же... мы им навоюем!» От колхозников, побывавших в лагерях — за колоски, за картофель, за другие пустяки, — приходилось слышать, как они, работая на лесозаготовках и зная, что лес этот пойдет за границу, писали записки и всовывали их в щели бревен. Записки содержали призыв к свободному миру: «Братья! Свободные люди! Нас душат. Придите на помощь! Защитите, освободите! Спасите! SOS!...» {315} Свои пораженческие настроения колхозники высказывали всегда, как только беседа касалась темы о войне и когда не было близко коммунистических доносчиков. — Пусть грянет война... Мы им тогда навоюем!... Разговор на колхозном кладбище Апрель 1941 года. Село Болотное. Разоренное кладбище около закрытого храма, превращенного в склад сельскохозяйственного инвентаря. Несколько колхозников занимаются починкой инвентаря. Подошел. Разговорились о колхозном житье-бытье. Колхозники сразу же стали жаловаться: «Не живем, а мучимся»... Они ругают коммунистов «драконами» и часто посматривают на картину Георгия Победоносца. Эта полустертая картина виднеется на фронтоне храма. Какие-то мысли мелькают в глазах колхозников... . — Да... на днях в избе-читальне мы прочли в газетах, что немецкая армия с танками высадилась уже в Африке. Вы тоже читали это известие? — обратился ко мне один из колхозников. Перемена темы разговора показалась мне настолько резкой и внезапной, что я даже оглянулся: уж не приближается ли к нам кто-либо из партийных «слухачей» и соглядатаев? Нет, никого, кроме нас, тут не было. А колхозники продолжали разговор. — Немец, он в Африке не остановится. Он и до нас доберется. Головой своей ручаюсь за то, что немец к нам обязательно и скоро пожалует. Он будет тут, вот на этом самом месте!... Взлохмаченный, весь в заплатах, колхозный пророк для вящей убедительности притопнул ногой по пыльной площадке... — Вот тогда и наше время приспеет, — продолжил его мысли другой колхозник.—И тогда уж берегитесь, «драконы»!... — Каюк вам будет, крышка!... Колхозники злорадно засмеялись... И опять взглянули на картину Георгия Победоносца... Тогда мне стали понятны и течение ассоциаций у колхозников и строго-логическая нить их беседы: освобождение от коммунистических «драконов» они связывали с приездом на танке немецкого «Победоносца»... {316} Теперь, через много лет после этого разговора, думалось: малограмотные колхозники оказались пророками-ясновидцами. Не могли предвидеть они только одного: что из «Победоносцев» бывают и такие, которые стремятся поразить «драконов» не для того, чтобы освободить их жертвы, а для того, чтобы самим занять место этих низвергнутых «драконов»... | |
|
| |
| Просмотров: 1120 | |