В уезде, к которому принадлежало село Болотное, власть была захвачена уездным революционным комитетом (ревкомом), который был назначен уездным комитетом коммунистической партии. Впослед­ствии ревкомы были переименованы в исполкомы.

            Только несколько месяцев уездный ревком состоял из большевистских и левоэсеровских комиссаров. После того, как партия ле­вых эсеров была разгромлена в центре и исключена из советской правительственной коалиции, уездный ревком тоже стал однопартийно-большевистским. Это было летом 1918 года.

            Уездный ревком назначил волостных комиссаров, а волостной — сельских.

            Так власть повсюду была установлена сверху, однопартийная ком­мунистическая диктатура. Официально она называлась: «советская власть», или «диктатура пролетариата и беднейшего крестьянства».

            Большевистский уездный ревком разгромил все местные организации других партий: кадетов, октябристов, эсеров — сначала правых, потом левых. Руководители этих организаций были посажены в тюрьму.

            Был издан и широко опубликован приказ о немедленной сдаче оружия властям. За хранение оружия грозила смертная казнь. Это был один из самых первых приказов советской власти в уезде.

{16}     Разгромив некоммунистические партийно-политические организации, обезоружив население, вооружив всех коммунистов, большевист­ская власть осуществляла свою политику, не считаясь с населением.

            В деревнях большевиков было очень мало. Но всю власть в деревнях уездный ревком передал только им.

            В волостях в те годы были волостные комиссары: земельный, продовольственный, военный, председатель волревкома (волисполкома).

            В деревнях было два руководителя: сельский комиссар и председатель комитета бедноты («комбеда»).

            Зимой 1917-го года в Болотное вернулись два дезертира из армии. Они вступили в партию большевиков.

            Одному из этих большевиков, отходнику-бобылю, горькому пьяни­це, был вручен пост сельского комиссара.

            Председателем комитета бедноты, «комбеда», был назначен молодой отходник, краснобай и беспринципный человек, руководившийся в своей деятельности только интересами личными и своих близких.

            В других селениях большевиков тоже было очень мало: один-два на деревню. В местных деревнях было так мало большевиков, что в волости не было даже сельских партийных ячеек: обычно там не на­ходилось даже трех членов партии, чтобы образовать ячейку. По­этому была только одна партийная организация, которая руководила политическими делами во всех деревнях волости.

            В то время советская власть, начиная от столичной и кончая сельской, повсюду — и в конституции и на собраниях — откровенно провозглашала себя «диктатурой»: «диктатурой пролетариата и беднейшего крестьянства». И была, действительно, открытой диктатурой: монопартийной диктатурой партии большевиков.

            Сельский комиссар — в сапогах, галифе, в кожаной тужурке — ходил по Болотному и, размахивая револьвером, командовал, кричал, грозил, отдавал приказы.

            — Законов больше нет! — орал он во всю глотку. — Все старые законы товарищ Ленин отменил. Мои приказы — вот закон! .. Это вам не фунт изюму, а всамделишная диктатура пролетариата и сель­ской бедноты! Потому — у кого оружие, у того и власть! ..

            Он постоянно производил обыски, конфисковал то, что ему понра­вится, отбирал у крестьян продукты, скот, вещи, «боролся с самогон­кой». {17}      Большевистская власть провозгласила своей опорой бедноту и свою политику старалась осуществлять через нее. Так, например, проведение продразверстки в деревне было передоверено советской властью сельским группам и комитетам бедноты, «комбедам», кото­рыми обычно руководили местные партийцы или комсомольцы.

            Партийный председатель комбеда в Болотном действовал по свое­му произволу. Земля после революции распределялась в деревнях равномерно по живым душам. Но продразверстку в селе председатель комбеда распределял не по количеству земли, а по другим признакам. Членов комбеда, своих родственников и приятелей, он освобождал от продразверстки, а на другие дворы раскладывал разверстку в много­кратном размере. У одних крестьян председатель комбеда продукты отбирал. А другим дворам он раздавал продукты.

            У зажиточных крестьян Власть отобрала все кустарные предприятия и сдала для управления членам комбеда.

            Большевистская власть свою экономическую и политическую борьбу направила против зажиточных крестьян, которых официаль­но называла бранной кличкой: «кулаки». Советская власть отобрала у них кустарные предприятия, часть их земли и конфисковала у них и продукты и скот.

            Советское правительство отстранило зажиточных крестьян от всякого участия в политической жизни государства. Их лишили пра­ва голоса и не пускали на собрания, мотивируя тем, что они являют­ся «классовыми врагами», ибо они «богаты», имели кустарные пред­приятия, или тем, что они являются «эксплуататорами», так как до революции нанимали на лето батрака или батрачку.

            У местного лавочника конфисковали все его имущество. Сам он в эти месяцы умер, а семья уехала в город.

            Семью священника тоже лишили права голоса, подвергали обыскам. Священник с семьей тоже поспешил куда-то уехать.

***

С самого момента своего возникновения, большевистская дикта­торская власть приучала все население, а особенно «мелкую бур­жуазию», «крестьян-собственников», к повиновению и покорности, обуздывая инакомыслящих и непокорных.

{18}     Если кто-либо осмеливался возражать, критиковать власть или местного партийного начальника, то уже через несколько дней он мог ощущать тяжкие последствия этой непокорности. Чаще всего местные начальники применяли такие методы борьбы с непокорными:

            во-первых, конфискацию продуктов и скота;

            во-вторых, донос в уездную «Чека» («Чрезвычайную Комиссию по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем»). Этот донос часто оканчивался арестом и тюрьмой.

            Предлоги для доноса и ареста легко находили в деятельности и разговорах каждого крестьянина. Высказал кто-либо недовольство со­ветскими порядками, критическое замечание о комиссаре или пар­тийной ячейке — это расценивалось, как «контрреволюция». Выме­няла баба за хлеб или картофель у горожанина коробку спичек, кусок мыла или фунт соли, — это называлось «спекуляцией». Не полностью выполнил крестьянин наложенную на него комбедом непосильную продразверстку — это характеризовалось, как «антисоветский са­ботаж»...

            В первые годы революции очень многие крестьяне были арестованы Чекой, побывали в ней на мучительных допросах и посидели в тюрьме.

            В тюрьме, по рассказам заключенных, их мучили разными пытками: жарой и холодом, голодом и жаждой, истязали побоями. Один, побывавший в тюрьме, местный политический деятель рассказывал о том, как его сначала мучили голодом, добиваясь от него требуемых показаний. Потом накормили селедкой и несколько дней не давали ни капли воды и никакой жидкой пищи. Жажда мучила, с ума сво­дила... А потом дали некипяченой воды и вызвали мучительное расстройство желудка...

            В те годы было много расстрелов. Каждый уездный комиссар мог не только расстрелять, но и просто застрелить жителя, и за это он ни перед кем не отвечал. Расстреливала не только Чека, но и воен­ный комиссар, и продкомиссар, и другие.

            Были расстрелы крестьян за укрытие хлеба при разверстке.

            Военный комиссар в пьяном виде разболтал, как он со своим отрядом самолично расстрелял двух юнцов, уклонившихся от призыва в Красную армию. Когда в 1918 году был объявлен приказ советской власти о принудительном призыве в Красную армию, двое юношей не явились на призывной участок и скрывались. Их скоро поймали и {19} привели к уездному военному комиссару на расправу. Тот решил: для устрашения других призывников точно выполнить приказ пра­вительства о расстреле дезертиров и уклоняющихся от военной службы. Восемнадцатилетние юноши, после оглашения приказа о расстреле, рыдали у вырытой могилы, как обезумевшие, ползали на коленях у ног военного комиссара, умоляли его пощадить их, обе­щали верно служить в Красной армии. Но ничего не помогло. Бес­пощадный комиссар выполнил жестокий приказ советского прави­тельства...

            Некоторые расстрелы уездная Чека производила даже публично. В 1917 году для сведения населения был опубликован приказ Чека о сдаче органам советской власти всякого оружия, имеющегося у населения, и о расстреле за невыполнение этого приказа. Во время последовавшего затем обыска в уездном городе в одном доме был найден револьвер. Чека немедленно арестовала офицера, не сдавшего свое оружие советской власти, и его отца, земского деятеля, на квартире которого оружие было найдено. На второй день на окраине го­рода днем была назначена публичная казнь — расстрел — офицера и его отца. Расстрел был произведен отрядом Чека, в присутствии большого количества любопытных. В городе была совершена пуб­личная казнь, о которой раньше ни местные жители, ни их предки даже не слышали. Эта казнь возымела свое действие: население бы­ло ошеломлено и запугано большевистским террором...

***

            Так узурпаторская власть осуществляла свою диктатуру драконовскими мерами. Беспощадным террором она приучала подсоветское население к соблюдению главного правила поведения в условиях диктатуры: «держать язык за зубами и повиноваться власти всегда, во всем и беспрекословно!»...