| Революция и Гражданская война [64] |
| Красный террор [136] |
| Террор против крестьян, Голод [169] |
| Новый Геноцид [52] |
| Геноцид русских в бывшем СССР [106] |
| Чечня [69] |
| Правление Путина [482] |
| Разное [57] |
| Террор против Церкви [153] |
| Культурный геноцид [34] |
| ГУЛАГ [164] |
| Русская Защита [93] |
Учитывая, что традиционная семья рассматривалась большевистской идеологией в качестве своего рода анахронизма, цитадели буржуазных пережитков, а веками сложившиеся семейные ценности и нормы не вписывались в программу построения нового общества, попытки новой власти уже в первых декретах кардинально реформировать всю систему семейных отношений выглядели вполне логично. Так, принятые уже в декабре 1917 года декреты ВЦИК и СНК РСФСР «О гражданском браке, о детях и о ведении книг актов гражданского состояния» и «О расторжении брака»1 провозглашали:
а) полную свободу брака (отменялись все сословные, религиозные, имущественные ограничения для вступления в брак); б) свободу расторжения брака (устранялись все ограничения развода, устанавливалась максимально упрощённая процедура развода); в) полное устранение вмешательства церкви в сферу регламентации брачно-семейных отношений; г) принципы единобрачия, добровольного вступления в брак и равенства супругов; д) уравнение в правах брачных и внебрачных детей. Многие десятилетия господствовали оценки этих декретов как прогрессивных, ориентированных на демократизацию семейных отношений. Однако необходимо проанализировать истинные цели этих реформ, их соответствие насущным потребностям общества, степень ответственности власти за возможные их последствия. Многочисленные источники позволяют усомниться в прогрессивности и гуманности раннего советского законодательства. Новые нормы брачных отношений достаточно сложно и медленно распространялись на практике. Введение гражданского брака длительное время не находило поддержки у широких слоев населения даже в Москве и Петрограде (см. таблицу 1). Таблица 1.
ЧИСЛЕННОСТЬ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ГРАЖДАНСКИХ БРАКОВ В МОСКВЕ И ПЕТРОГРАДЕ (январь-август 1918 г.)  Значительная часть населения не верила в прочность советской власти, а провозглашённые ею новые принципы брачно-семейных отношений воспринимала весьма негативно. Организация отделов ЗАГС также оставляла желать лучшего. Например, в Петрограде большинство таких отделов возникло лишь к началу 1919-го, а в целом по России процесс завершился лишь к 1923 году2.  Новый обряд «октябрения» новорождённого в профсоюзе «Медикосантруд». 1925-1927 гг. РГАКФД. В Москве в первые месяцы советской власти более востребованным был декрет о разводе и численность заявлений о разводе значительно превышала количество заключённых браков. В это время распадались в основном те браки, которые фактически перестали существовать ещё до революции и не могли быть ранее расторгнуты из-за строгостей прежнего законодательства. Однако уже со второй половины 1918 года темпы роста разводов в Москве снижаются и их численность несколько стабилизируется (см. таблицу 2).  В других городах и в сельской местности введенная декретами практика регулирования брачных процедур распространялась крайне медленно. Например, в Витебской губернии пролетарские суды были созданы уже в январе 1918 года. Но в первые восемь месяцев этого года всеми судами губернии было рассмотрено только 50 бракоразводных дел, в то время как общегражданских дел рассматривалось в среднем до 55 в месяц, а уголовных — до 2504. Советская власть предпринимала активные действия для ослабления позиций церковного брака. Она объявила ему решительную войну, фактически навязывая гражданский брак как единственно законную, безальтернативную форму регистрации брачных отношений. В специльном постановлении ВЦИК«0 недопусимости пометок в паспорте о церковном браке»указывалось: «В паспортах иногда всё ещё помечается церковное венчание, а гражданки, повенчавшись, присваивают фамилию того, с кем повенчались. Более того, милиция иногда отмечает таковых лиц, как «женатых» и «замужних», а венчавшейся выдаётся паспорт на фамилию того гражданина, с кем она повенчалась. Таким образом, явно саботируется декрет о гражданском браке... Чрезвычайная комиссия... обязана в названных случаях строго преследовать всех участников означенных контрреволюционных деяний, направленных против раскрепощения человеческой личности»6. Постановление разрушает иллюзии о демократичности брачных преобразований, которые осуществлялись вопреки реальным общественным потребностям. Это отчётливо проявилось и в законодательстве о разводе, и в практике его применения. Хорошо известен ленинский тезис о том, что введение свободы развода является предпосылкой и условием раскрепощения женщины. Если бы этот тезис реально соотносился со стремлениями самих женщин, то можно предположить, что после принятия соответствующего декрета произошёл бы резкий рост разводов по их инициативе. Но в действительности этого не случилось. Так, в Москве за первые семь месяцев 1918 года было подано 4913 заявлений о разводе, из них от женщин поступило только 1477 (30,1%)7. Таким образом, первоначально правом на развод воспользовались главным обраом мужчины, а новая власть не создала действенных механизмов, защищающих интересы (прежде всего экономические) женщин и дающих им реальные возможности воспользоваться правом развода. Основные положения декретов о гражанском браке и разводе были положены в основу первого советского семейного кодекса — «Кодекса законов об Актах гражданского состояния, Брачном, Семейном и Опекунском праве»8, принятого в сентябре 1918-го. Одной из его особенностей стало практически полное разделение брачного и семейного права. В основу брачного права было положено признание законным только зарегистрированного гражданского брака. Известный в 1920-е годы юрист Г. Рындзюнский писал: «Этой статьёй законодатель стремился переломить царящее в массах признание союза, только освящённого церковью, и хотел подчеркнуть решительно, что отныне, с установлением гражданской регистрации браков перед органами Советской власти, прежний церковный брак, как и всякий другой обряд, никаких последствий не порождает»9. После того как возможность реставрации былого влияния церкви на общественные процессы была фактически устранена, в новом Семейном кодексе 1926 года была отменена обязанность регистрации брака и фактический брак по своим юридическим последствиям приравнивался к зарегистрированному. Брачное законодательство было направлено и на устранение обусловленных религиозной моралью обычаев, запретов, норм и обрядов. В кодекс были введены элементы новой революционной обрядности. Кодекс фактически был построен на отрицании большинства дореволюционных моральных норм. В частности, он не устанавливал обязанности супружеской верности, а прелюбодеяние не являлось уголовно наказуемым, да и сам брак рассматривался как более или менее временный союз. Более того,традиционные идеалы стабильности и нерасторжимости брака активно осуждались массовой пропагандой. Весьма типично мнение Александры Коллонтай: «С точки зрения коммунистической идеологии не имеет большого значения то, что брак носит краткосрочный или длительный характер, что в основу его положены любовь, страсть или даже преходящее физическое влечение»10. По сути, впервые в российской истории кодекс устанавливал, а пропаганда зачастую и поощряла, возможность неограниченной серийной моногамии, ибо свобода брака и развода была возведена в культ. Развод по кодексу 1918-го мог осуществляться без каких-либо препятствий в органах ЗАГСа (при свободном желании супругов) и в местном суде (по просьбе одного из них). Сама процедура была максимально облегчена. В компетенцию органов власти не входило установление причин и мотивов развода. Даже возражения другого супруга не являлись основанием для хотя бы временного отказа в расторжении брака. Более того, появился и «заочный развод» — по истечении опеделённого срока в случаях неизвестного местожительства и отсутствия одного из супругов. Достаточно вспомнить опыт Остапа Бендера и гражданки Грицацуевой. Всё это приводило к быстрой деградации традиционных моральных ценностей. Так, в сельской местности после декрета, запрещавшего применение наёмного труда, участились случаи «браков на сезон», цель которых заключалась в использовании посредством брака дополнительной, к тому же бесплатной, женской рабочей силы в период интенсивных сельхозработ. Популярность таких браков сократилась после официального разрешения наёмного труда в крестьянских хозяйствах, утверждённого СНК СССР в апреле 1925 года. Случаи фиктивных браков и разводов были во многом спровоцированы самим законодательством. Так, установленный кодексом 1918-го запрет служить супругам в одном учреждении приводил, с одной стороны, к уклонению от регистрации брака, с другой — к фиктивным разводам. К фиктивному разводу прибегали и для того, чтобы избежать сокращения по службе, ибо в этом случае по действующему законодательству льготы предоставлялись прежде всего матерям-одиночкам и одиноким женщинам. В период нэпа фиктивные браки и разводы получили особенно широкое распространение. В кодексе 1918 года брачное право фактически было отделено от семейного. Для брачного права особое значение имел момент регистрации брака, а семейное право основывалось на принципе действительного происхождения детей от определённых родителей, то бишь родство признавалось им безотносительно к тому, каков был союз родителей. В сущности, это означало, что объектом права являлась не только традиционная семья, основанная на браке, но и отношения, подобные семейным и не связанные с узами брака. До революции отношение родства между родителями и детьми признавалось лишь в законном браке. Внебрачные дети объявлялись вне закона и были лишены многих прав. Это положение было коренным образом изменено уже в первых декретах советской власти. Была ликвидирована дискриминация внебрачных детей. Государство декларировало, что вся совокупность отношений родства и родительства рассматривалась им только с точки зрения интересов детей. Статья 153 кодекса 1918-го гласит: «Родительские права осуществляются исключительно в интересах детей». Интересы самих родителей, их права и потребности в реализации родительских функций практически игнорировались властью. Обязанности родителей были строго регламентированы. Закон вторгался в самые интимные сферы родительских отношений. В частности, по кодексу мужчина под страхом уголовной ответственности не должен был записывать на своё имя ребёнка, рождённого его женой не от него. То, что всегда считалось личным делом супругов, по новому законодательству становилось предметом общественного интереса и контроля. А статья 144 по сути вводила любопытную практику многоотцовства: «Если суд при рассмотрении вопроса установит, что лицо... в момент зачатия хоть и было в близких отношениях с матерью ребёнка, но одновременно с другими лицами, то суд постановляет о привлечении последних в качестве ответчиков и возлагает на всех них обязанность участвовать в расходах». Большевики таким специфическим способом пытались решить проблему внебрачной рождаемости. При этом необходимость доказательства отцовства устранялась самими законодателями. Нередко установление отцовства использовалось женщиной в корыстных целях, так как это был один из самых гарантированных способов их достижения. Случаи судебного отказа в удовлетворении исков женщин были крайним исключением. Как правило, даже необоснованные иски удовлетворялись, а мотивировка судов иногда просто умиляет: «Хотя истица и не доказала своего иска, но, учитывая её забитость и тупоумие, ответчик должен быть признан отцом ребёнка». В другом случае иск при отсутствии доказательств был удовлетворён на том основании, что «должен же кто-нибудь содержать ребёнка»11. Неудивительно, что в 1920-е многие города и уезды захлестнула «алиментная эпидемия». Только в Москве в 1925 году по сравнению с 1924-м численность алиментных дел возросла на 45,9 процента, а в уездах — на 81 процент, в то время как число бракоразводных дел за этот же период увеличилось в городе на 11,7 процента, а в уездах — на 25,3 процента12. Можно предположить, что основная масса алиментных дел была связана с установлением отцовства. Итак, государство, провозгласившее равноправие брачных и внебрачных детей, на практике устранилось от значительной доли ответственности, связанной с реализацией этого принципа. И в отношении детей государство не стало последовательным защитником их интересов. Проблемы детей решались лишь в рамках интересов самой власти и приносились в жертву идеологическим установкам. Наиболее отчётливо это проявилось в отношении к институту усыновления. Исходя из убеждения, что посредством усыновления создаётся возможность эксплуатации детского труда, законодатели предпочли отменить в кодексе 1918-го институт усыновления как таковой, провоцируя рост и без того немалой армии беспризорных и сирот. В целом раннее советское брачно-семейное законодательство, «принципиально отрицающее, — как справедливо отмечал И. Ильинский, — обычай и ни капли не озабоченное сохранением семейных устоев»13, спровоцировало ускоренную деформацию сущности основных семьеобразующих отношений и негативно повлияло на динамику ряда социально-демографических процессов.Весьма красноречивым свидетельством этому является статистика браков и разводов. В первые послереволюционные годы (и это в условиях войны, голода, разрухи, массового оттока населения в сельскую местность) в городах наблюдался беспрецедентный рост уровня брачности, названный известным демографом С. А. Новосельским явлением «социально-патологического характера»14 (см. таблицу 3).  Именно действия власти спровоцировали рост кратковременных сожительств и фиктивных союзов, распространение легкомысленного отношения к браку и семье. Влияло и искусственное стимулирование брака посредством введения различных льгот, предоставлявшихся семьям мобилизованных. Не случайно, что в Петрограде во второй половине 1919 года 37 процентов приходилось на браки красноармейцев и моряков16. В первую очередь распадались именно молодые семьи, продолжительность брака которых была очень невелика. Так, в 1920 году в Петрограде свыше половины (51,1%) расторгнутых браков были продолжительностью менее года, среди них 11 процентов были продолжительностью менее месяца, 22 процента — менее двух месяцев, 41 процент — три-шесть месяцев и лишь 26 процентов свыше шести месяцев17. Более того, частота разводов была пропорциональна возрасту разводившихся. По данным Новосельского, среди разводившихся преобладали лица в возрасте моложе 20 лет. Это было отражением тех процессов в молодёжной среде, о которых писал педагог-революционер Отто Рюлэ: «В недрах пролетариата пускает ростки такое поколение, для которого семья...перестала вовсе существовать»18. Постепенно у определённой части населения брак перестал ассоциироваться с созданием полноценной семьи. В 1923 году Коллонтай отмечала: «Как часто теперь... брачные пары вовсе не связывают своих отношений со строительством гнезда»19. В действительности при очень высокой брачности практически повсеместно наблюдалось сокращение рождаемости. Весьма типичными были данные по Вятской губернии (см. таблицу 4).  То, что «в ненормальных условиях революционного времени, — как писал Питирим Сорокин, — браки стали бесплодными и... превратилисьтолько в легальную форму случайных связей «без санкций и обязательств», без прочности и потомства»21, было спровоцировано действиями самого государства, проводившего сознательную политику дестабилизации традиционных основ брака и семьи. ___ Примечания
1. СУ РСФСР. 1917. № 11. Ст. 160; № 10.Ст.152.
2. Новосельский С. А. Естественное движение населения в Петрограде в 1919 г.//Материалы по статистике Петрограда. Вып. 2. Пг. 1920. С. 6; Естественное движение населения Союза ССР за 1923-1925 гг. М. 1928. С. VI. 3. Гойхбарг А. Г. Брачное, семейное и опекунское право Советской республики. М. 1920. С. 41. 4. Пролетарская революция и право. 1918. № 5. С. 78. 5. Гойхбарг А. Г. Ещё о браке и разводах//Пролетарская революция и право. 1918.№ 2-4. С. 84. 6. Известия ВЦИК. 1918. № 229. 7. Гойхбарг А. Г. О браках и разводах//Пролетарская революция и право. 1918. № 5 - 6 . С. 12. 8. СУ РСФСР. 1918. № 76-77. С. 818. 9. Рындзюнский Г. Вопросы действительного семейного права//Еженедельник советской юстиции. 1922.№ 18. С. 4. 10. Коллонтай А. М. Проституция и меры борьбы с ней. М. 1921. С.18. 11. Иодковский А., Роднянский А. Кодекс законов о браке, семье и опеке. М. 1931. С. 29. 12.Стельмахович А. Дела об алиментах. М. 1926. С. 7. 13. Ильинский И. Право и быт. М. 1925. С. 13. 14. Новосельский С. А. Естественное движение населения в Петрограде в 1919 г.//Материалы по статистике Петрограда. Вып. 1. Пг. 1920. С. 14. 15. См.: Родин Д. О моральной статистике// Вестник статистики. 1922. № 9-12. С. 113. 16. Новосельский С. А. Об индексах гомогамии и гетерогамии (притяжения и отталкивания) в петроградской брачности//Материалы по статистике Петрограда. Вып. 4. Пг. 1921. С. 50. 17. Новосельский С. А. Естественное движение населения в Петрограде в 1920 г.//Там же. Вып. 5. Пг. 1921. С. 27. 18. Рюлэ 0. Пролетарское дитя.М. 1923. С. 20. 19. Коллонтай А. М. Труд женщины в эволюции хозяйства. М.; Пг. 1923. С. 190. 20. Бухман К. К вопросу о монографическом изучении естественного движения населения за последние годы//Вестник статистики. 1922. №9-12. С. 120,123. 21. Сорокин П. А. Общедоступный учебник социологии. Статьи разных лет. М. 1994. С. 421. Опубликовано: Журнал "Родина", №5,2009. -с.107-109 Ольга ДОРОХИНА, кандидат социологических наук http://d-v-sokolov.livejournal.com/256704.html | |
|
| |
| Просмотров: 4736 | |