На горизонте замаячили спад урожайности и даже голод, но номенклатуру подобные «мелочи» мало беспокоили, т.к. главным оставалось одно — темпы социалистического преобразования деревни. В.М. Молотов — секретарь ЦК ВКП(б) по сельскому хозяйству и один из главных организаторов коллективизации — выразил уверенность в несомненной коллективизации Северного Кавказа к исходу лета 1930 г. После пленума в городах начался отбор 25 тыс. рабочих, в большинстве своём комсомольцев и коммунистов, направляемых в деревню для создания колхозов и руководства ими. «Двадцатипятитысячники», как их называли, не знали деревни и сельского хозяйства, крестьянских проблем и крестьянского быта, однако были готовы слепо и фанатично выполнить волю партии — любой ценой провести в деревне социалистические преобразования, разорить преуспевающие хозяйства, по сути дела ограбить крестьян и превратить их в покорных и равнодушных производителей сельхозпродукции. Большая часть «двадцатипятитысячников» направлялась на срок от одного до двух лет на Дон, Кубань, Украину, в центрально-чернозёмные районы РСФСР и другие зерновые регионы. Именно здесь производилась основная масса хлеба, поэтому ожидалось наиболее упорное сопротивление.

В декабре 1929 г. была создана комиссия для разработки вопросов о темпах коллективизации, которую возглавил нарком земледелия СССР Я.А. Яковлев (Эпштейн). В комиссию вошли в первую очередь представители партноменклатуры, руководившие уничтожением крестьянских хозяйств и насаждением колхозов: А.А. Андреев (Северный Кавказ), К.Я. Бауман (Московская область), С.В. Косиор (Украина), Б.П. Шеболдаев (Нижнее Поволжье), Ф.И. Голощёкин (Казахстан), И.М. Варейкис (центральные области РСФСР) и др. В зерновых районах СССР коллективизацию планировалось завершить в срок от 8 месяцев до 1,5 лет, в остальных — к завершению первой пятилетки, т.е. к концу 1933 г.

Под «сплошной коллективизацией» комиссия Яковлева подразумевала 100% принудительное включение в колхозы «бедняцких» и «середняцких» хозяйств. Хозяйства «кулаков» в колхозы не допускались; их собственность подлежала конфискации в пользу колхоза и государства, а сам «кулак» и члены его семьи подвергались различного рода репрессиям. Открытое ограбление крестьян, сопровождавшееся репрессиями, называли раскулачиванием.

Двадцатипятитысячники из Лениграда, приехавшие в Барнаульский округ 1930 г.

21 декабря 1929 г. народы СССР впервые помпезно отметили 50-летие со дня рождения И.В.Сталина.
По выражению историка М.Я. Геллера, Cоветская страна «впервые узнала, что у неё есть Великий Вождь — организатор Октябрьской революции, создатель Красной Армии и выдающийся полководец, разгромивший армии белых и интервентов, хранитель ленинской «генеральной линии», разгромивший всех оппозиционеров, вождь мирового пролетариата и великий стратег пятилетки». Спустя неделю Сталин выступил на конференции аграрников-марксистов, объявив о начале ликвидации «кулачества» в СССР: «Вопрос стоит так: либо один путь, либо другой, либо назад — к капитализму, либо вперёд — к социализму. Никакого третьего пути нет и не может быть». Речь Сталина означала формальный конец недолговечного нэпа, который фактически исчерпал себя ещё в период хлебного кризиса 1927—1928 гг. Кроме того, вождь заявил: «Теперь мы имеем возможность повести решительное наступление на кулачество, сломить его сопротивление, ликвидировать его как класс и заменить его производство производством колхозов и совхозов. Теперь раскулачивание производится самими бедняцко-середняцкими массами, осуществляющими сплошную коллективизацию. Теперь раскулачивание в районах сплошной коллективизации не есть уже просто административная мера. Теперь раскулачивание представляет там составную часть образования и развития колхозов. Поэтому смешно и несерьёзно распространяться теперь о раскулачивании. Снявши голову, по волосам не плачут».

В тисках сталинской
коллективизации:
1930—1931 гг.

5 января 1930 г. ЦК ВКП(б) вынес постановление, согласно которому коллективизации подлежало «огромное большинство крестьянских хозяйств». Постановление грубо нарушало решение XVI партийной конференции (апрель 1929 г.), в соответствии с которым предлагалось коллективизировать не более 20%, но разве решения форумов партии не являлись фикцией перед волей её аппарата?

15 января решением Политбюро была образована новая спецкомиссия во главе с секретарём ЦК В.М.Молотовым, в которую вошли более 25 представителей номенклатуры ВКП(б), советских учреждений и центрального аппарата ОГПУ. В комиссию Молотова были кооптированы многие члены предыдущей комиссии Я.А.Яковлева: А.А.Андреев, И.М.Варейкис, Ф.И.Голощёкин, Б.П.Шеболдаев, сам Яковлев и др. Однако в отличие от комиссии Яковлева, занимавшейся общим планированием коллективизации, комиссия Молотова разработала конкретные предложения по «ликвидации кулачества», сводившиеся к следующему.

1. Отмена действия закона об аренде и применении наёмного труда — тем самым у «кулаков» выбивалась экономическая основа их хозяйства. Они больше не могли пользоваться собственным земельным наделом («аренда») и нанимать односельчан для его обработки («наёмный труд»).

2. Насильственное изъятие собственности: орудий производства, скота, хозяйственных и жилых построек, предприятий по переработке сельхозпродукции (мельниц и пр.), продовольственных, фуражных и семенных запасов.

3. Всё «кулацкое население» разбивалось на III категории: отнесённые ОГПУ и местным совпартактивом к I категории («контрреволюционный актив») — этапировались в концлагеря или подлежали расстрелу; отнесённые ко II категории — депортировались в отдалённые местности СССР; отнесённые к III категории — выселялись за пределы колхоза, проводившего раскулачивание.

30 января 1930 г. предложения комиссии Молотова были оформлены секретным постановлением Политбюро ЦК ВКП(б), явившимся одним из важнейших документальных оснований коллективизации. По I категории планировалось этапировать в концлагеря или расстрелять 60 тыс. человек, по II категории планировалось депортировать на север СССР, в Сибирь, на Урал, в Казахстан 245 тыс. человек. При депортации несчастным оставлялись лишь «самые необходимые предметы домашнего обихода, элементарные средства производства» (топор, лопата и т.п.), «минимум продовольствия». Деньги подлежали конфискации, на каждую семью разрешалось оставить не более 500 руб. (т.е. в среднем менее 100 руб. на человека, меньше месячной зарплаты). Отобранная у крестьян собственность поступала в фонды колхозов, часть конфискованного получало государство в качестве «возмещения долгов от кулачества». Дома «кулаков» превращались в избы-читальни, помещения сельсоветов, деревенские клубы, школы или общежития для колхозников. На колхозы возлагалась ответственность за засев «кулацкого» земельного надела и сдачу государству соответствующего количества сельхозпродукции. Грабежу подлежали и все вклады «кулаков» в сберкассах. Одновременно Политбюро приняло решения о закрытии сельских церквей и молитвенных домов, об увеличении штатов и войск ОГПУ, о запрете «кулакам» свободно переселяться из района проживания и распродавать своё имущество, о выделении спецэшелонов для этапирования спецпереселенцев к местам депортации и т.д. Вышеперечисленные мероприятия коснулись первоначально зерновых районов, а затем — территории всей страны.

Из перечня представителей высшей номенклатуры ВКП(б) и органов ОГПУ виновными в планировании и организации преступлений в отношении крестьянства в 1929—1930 гг. следует назвать следующих лиц: членов Политбюро К.Е.Ворошилова, М.И.Калинина, В.В.Куйбышева, В.М.Молотова (Скрябина), А.И.Рыкова, Я.Э.Рудзутака, И.В.Сталина (Джугашвили), М.П.Томского (Ефремова); секретарей крупных территориальных комитетов ВКП(б), а также представителей советских органов власти и юстиции, практически организовывавших выполнение постановления Политбюро: И.М.Варейкиса, В.Я.Чубаря, Ф.И.Голощёкина, Б.П.Шеболдаева, Р.И.Эйхе, Н.В.Крыленко, И.А.Зеленского, И.Д. Кабакова, Ф.Г.Леонова, М.О.Разумова, П.П.Постышева, Л.Б.Рошаля, А.А.Андреева, И.А.Спирова, М.М.Хатаевича, Я.А.Яковлева (Эпштейна), П.И.Стучку, Н.А.Кубяка и др.; руководителей центрального аппарата и подразделений в системе органов ОГПУ СССР: В.Р.Менжинского, Г.Г.Ягоду, Л.М. аковского (Штубиса), Е.Г.Евдокимова, Я.С.Агранова (Соринзона), Т.Д.Дерибаса, Я.К.Ольского-Куликовского, Д.Я.Кандыбина, Г.Е.Прокофьева, Г.Я.Рапопорта, П.Г.Рудя, В.И.Музыканта, Л.Г.Миронова, Г.П.Матсона и др.

К февралю коллективизация вовсю набирала обороты, постановление Политбюро от 30 января лишь подхлестнуло её и фактически узаконило невиданный произвол, творимый в отношении крестьянства представителями райисполкомов, местных комитетов партий, сельсоветов и уполномоченными райотделов ОГПУ. Заведующий отделом агитации ЦК ВКП(б) Г.Н. Каминский, обращаясь к территориальным советским и партийным органам, цинично заявил: «Если в некотором деле вы перегнёте и вас арестуют, то помните, что вас арестовали за революционное дело». Создание крупных колхозных хозяйств, объединявших зачастую по несколько сёл и деревень, превращалось в полную профанацию, т.к. обрабатывать образовавшуюся огромную пахотную площадь было нечем — к весне 1930 г. в зерновых районах 1 трактор приходился на 10—15 колхозов, а в остальных — на 50—60 колхозов.

Как же происходил процесс раскулачивания?

Раскулачивание владельца фотомастерской Ю.Зайцева. Чувашия

«Кулаков», отнесённых к подрасстрельной «I категории», арестовывали уполномоченные ОГПУ и организовывали доставку арестованных в окружной, областной или краевой отдел ГПУ, где решалась их судьба: лагерь или расстрел. Во многих зерновых районах СССР и, в частности, на Северном Кавказе в бывших областях казачьих войск массовые аресты «кулаков I категории» начались в ночь с 5 на 6 февраля, в Донецком и Шахтинско-Донском округах — с 24 на 25 февраля. Всего за три недели с 6 по 26 февраля только по Северному Кавказу и Дагестану чекисты арестовали более 26 тыс. «кулаков» — «глав кулацких хозяйств», а к концу февраля по СССР — более 62 тыс. человек! Заодно по старой чекистской традиции арестовывались монахи, священники, деятельные прихожане, бывшие помещики и дворяне, белогвардейцы и т.д. Семьи арестованных ОГПУ «кулаков» автоматически относились к следующей категории. За период с января по апрель органы ОГПУ арестовали по политическим мотивам 141 тыс. человек (в том числе «кулаков» — 80 тыс.), а за май — сентябрь — 143 тыс. человек (в том числе «кулаков» — 45 тыс.). Всего за 1930 г. через «тройки» органов ОГПУ прошло почти 180 тыс. человек, из которых около 19 тыс. были осуждены к расстрелу, и около 100 тыс. — к заключению в тюрьмах и лагерях.

Списки «кулаков II категории» составлялись на общем собрании колхозников и утверждались райисполкомами — исполнительными органами местных Советов. Порядок выселения за пределы колхоза «кулаков III категории» определяли местные исполнительные органы советской власти. Здесь открывался небывалый простор для сведения личных счётов, удовлетворения чувства зависти и мести лодырями и деревенскими пьянчугами по отношению к более трудолюбивым хозяйственным соседям. Массовое раскулачивание на Украине, Северном Кавказе, в Поволжье, Центрально-Чернозёмном районе, на Урале началось в начале февраля 1930 г. Выполняя процентную «норму по раскулачиванию», действовали без особого разбора: в Курском округе из 9 тыс. раскулаченных почти 3 тыс. составляли середняки, около 500 — семьи военнослужащих РККА и т.д. В Льговском округе более 50% раскулаченных оказались середняками и семьями красноармейцев. В одном Хопёрском округе оказались раскулачены более 3  тыс. середняков и 30 бедняков (!). Холмогорский район за первые 10 дней марта «коллективизировался» с 9 до 93% (!).

Имущество и вещи раскулаченных тут же складывались у церкви, продавались с торгов, часы, шубы покупали за бесценок местные коммунисты и активисты колхоза. Подобные безобразия творились на всей территории страны.

Местный колхозный актив, члены ВКП(б) и комсомольцы вместе с представителями райисполкомов, райкомов партии проводили опись имущества, затем семья «кулака», насчитывавшая в среднем от 5—6 до 10—12 человек, выгонялась из дома на улицу с минимальными пожитками и в кратчайший срок отправлялась на ближайшую железнодорожную станцию в общей колонне таких же несчастных. Дорвавшийся до дармового, недоступного ранее добра, колхозный актив отбирал у раскулачиваемых валенки, полушубки, шапки, платки, шали, перины, подушки, посуду, детские игрушки и матрасики — всё, что ценилось, вплоть до женского нижнего белья. По выражению одной коммунистки, участвовавшей в раскулачивании, «оставляли их в чём мать родила». По донесениям органов ГПУ, в Смоленской области лозунгом многих бригад по раскулачиванию стали слова: «Пей и ешь — всё наше!» Одно из самых пронзительных свидетельств рисует следующую картину раскулачивания в средней полосе РСФСР.

«Было мне тогда четыре года, когда пришли раскулачивать моих родителей. Со двора выгнали всю скотину и очистили все амбары и житницы. В доме выкинули всё из сундуков, отобрали все подушки и одеяла. Активисты тут же на себе стали примерять отцовские пиджаки и рубашки. Вскрыли в доме все половицы, искали припрятанные деньги и, возможно, золото. С бабушки (она мне приходилось прабабушкой, ей было больше 90 лет, и она всегда мёрзла) стали стаскивать тулупчик. Бабушка, не понимая, чего от неё хотят активисты, побежала к двери, но ей один из них подставил подножку, и когда она упала, с неё стащили тулупчик. Она тут же и умерла.

Раскулачивание Художник Г.Попов

Ограбив нас и убив бабушку, пьяные уполномоченные с активистами, хохоча, переступили через мёртвое тело бабушки и двинулись к нашим соседям, которые тоже подлежали раскулачиванию, предварительно опрокинув в печи чугуны со щами и картошкой, чтобы мы оставались голодными. Отец же стал сколачивать гроб из половиц для бабушки. В голый и разграбленный наш дом пришли женщины и старушки, чтобы прочитать молитвы по новопреставленной рабе Господней. Три дня, пока покойница лежала в доме, к нам ещё не раз приходили уполномоченные, всякий раз унося с собой то, что не взяли ранее, будь то кочерга или лопата. Я сидела на окне и караулила — не идут ли опять активисты. И как только они появлялись, быстро стаскивала со своих ног пуховые носочки, которые мне связала моя мама и прятала под рубашку, чтобы их у меня не отняли.

В день, когда должны были хоронить бабушку, в наш дом ввалилась пьяная орава комсомольцев. Они стали всюду шарить, требуя у отца денег. Отец им пояснил, что у нас уже всё отняли. Из съестного в доме оставалось всего килограмма два проса, которое мама собрала в амбаре на полу. Его рассыпали в первый день раскулачивания из прорвавшегося мешка, который тащили пьяные комсомольцы. Пока они рылись в доме, мама незаметно сунула в гроб, под голову мёртвой бабушки, наш последний мешочек с просом. Активисты, не найдя в доме денег, стали их искать в гробу у покойницы. Они нашли мешочек с просом и забрали его с собой».

Стоимость имущества, заносимая в опись, очень часто при раскулачивании занижалась, это позволяло местным активистам затем продавать награбленное по цене, приближенной к рыночной, или занижать реальный доход колхоза, полученный после раскулачивания. Так, например, в 1930 г. в Донском округе стоимость лошади по описи составляла 3—10 руб., а реальная рыночная цена — 60—70 руб., коровы — 3—4 руб., а рыночная — 30—40 руб. и т.д. Для крестьян, сочувствовавших раскулаченным или сопротивлявшихся коллективизации, чьё материально-имущественное положение никак не позволяло их хозяйства считать «кулацкими», колхозным активом был придуман специальный ярлык: подкулачник. Как легко догадаться, подкулачником мог стать каждый крестьянин, если в отношении его лояльности советской власти и колхозному строительству существовали какие-то сомнения. Начальник ГПУ Украины Б.А.Балицкий в письме от 25 февраля 1930 г. на имя Г.К. Орджоникидзе писал, что при проведении раскулачивания в Николаевском округе некоторые коммунисты и комсомольцы отказывались от проведения раскулачивания, «а один комсомолец сошёл с ума при проведении этой операции». Прочитав сообщение, Орджоникидзе пометил: «Интересное письмо». Сталин написал сверху: «В архив».

На узловых станциях мужиков, детей, женщин, стариков и старух грузили, словно скот, в товарные теплушки и отправляли в Среднюю Азию, Казахстан, Коми, на Урал, в Сибирь. Везли неделями без хлеба, пищи и воды, по приезде поселяли в голую степь и предлагали устраиваться как угодно. Работы, медицинской помощи, жилья, продуктов — ничего не было, раскулаченные умирали сотнями, особенно маленькие дети и старики. Так осуществлялся форменный геноцид, жертвой которого становилась самая трудолюбивая и крепкая часть крестьянства. Только к лету 1930 г. было ограблено и разорено более 320 тыс. крестьянских хозяйств, присвоено имущества на сумму более 400 млн руб. Кроме того, не менее 100 тыс. хозяйств «самораскулачились» — крестьянские семьи успели распродать, порой за бесценок, нажитое имущество и бежать от арестов и депортации в города и на стройки. За февраль—апрель 1930 г. насильственной депортации из мест своего проживания в отдалённые районы СССР подверглись почти 350 тыс. человек.

Поскольку в постановлениях Политбюро не содержалось чёткого определения понятия «кулак», это обстоятельство привело к тому, что геноцид против крестьянства принял сразу же гораздо более широкие масштабы, чем это предусматривалось планами. В «кулаки», со всеми вытекающими последствиями, мог быть записан каждый крестьянин: кто хоть самый короткий срок использовал рабочую силу односельчан, не желал идти в колхоз, высказывал сомнения в его экономической эффективности, имел личные счёты с уполномоченными по хлебозаготовкам, односельчанами, представителями райисполкома или чем-то не угодил уполномоченному ОГПУ. Слово «кулак» превратилось в клеймо, означавшее одно: конфискацию имущества, разорение, полный слом прежнего быта, депортацию, бесконечные лишения и мытарства для детей и внуков, а может быть — концлагерь или расстрел. Расстрелы проводились по приговорам внесудебных органов — так называемых троек из представителей ОГПУ, партийных и советских органов. Трупы закапывали в балках, оврагах, заброшенных колодцах и шахтах, часто небрежно. Иногда могильники вскрывались по весне и обнаруживались местными жителями, ничего не знавшими о судьбе арестованных односельчан.