Огромная работа была проделана за четыре месяца. Ещё недавно, прижатая к морю, на последнем клочке родной земли умирала армия. Русский народ отверг её. В ней видел он не освободителей, а насильников. Европа отвернулась, готовая видеть во власти захватчиков России власть, представляющую русский народ. Казалось, конец неизбежен. Теперь войска победоносно шли вперёд. Воскресшие духом, очистившись в страданиях, русские полки идут, неся с собой порядок и законность. Новая власть пользуется доверием народа. Её лицо для него открыто. Но как ничтожен маленький клочок свободной от красного ига русской земли по сравнению с необъятными пространствами залитой красной нечистью России. Как бедна Русская армия по сравнению с теми, кто ограбил несметные богатства России. Какое неравенство пространства, сил и средств обеих сторон. Редеют ежедневно ряды, раненые заполняют тыл. Лучшие и опытные офицеры выбывают из строя, их заменить некем. Изнашивается оружие, иссякают огнеприпасы, приходят в негодность технические средства борьбы. Без них армия бессильна. Приобрести всё это нет средств. Экономическое положение становится всё более тяжёлым. Хватит ли сил дождаться помощи, придёт ли эта помощь, и не потребуют ли за неё те, кто её даст, слишком дорогую плату? На бескорыстную помощь рассчитывать нельзя, ибо в политике Европы тщетно было бы искать высшие моральные побуждения. Этой политикой руководит исключительно нажива. Европа обещала помощь, но тайком вела бесстыдную торговлю с красными. Об этом было известно доподлинно. Что порукой тому, что «союзники» не оставят в решительную минуту Русскую армию? Успеет ли белый анклав достаточно крепнуть дотоле, чтобы собственными силами продолжать борьбу?
Погасло солнце, над Севастополем воцарилась тёплая южная ночь, освещённая звёздами и огнями города. Пётр Николаевич задумчиво смотрел вдаль, размышляя о том, что сделано уже, и что ещё предстоит. Будущее казалось ему не менее тёмным, чем эта ночь, и не хотелось вглядываться в него. Судьба не давала выбора, и нужно было продолжать борьбу, пока остались силы. И даст Бог, настанет время, когда Русская армия, сильная духом своих офицеров и солдат, возрастая, как снежный ком, покатится по родной земле, освобождая её от извергов, не знающих Бога и Отечества, и будущая Россия будет создана армией и флотом, одухотворёнными одной мыслью: «Родина – это всё».

Вышедший в двух томах, роман является отражением пережитой страной катастрофы в судьбах нескольких семей. Представители разных сословий: крестьяне, интеллигенция, офицеры, дворяне и духовенство, — проходят через все круги ада: Первую мировую и Гражданскую войны, разруху и голод, репрессии, ссылки и лагеря. И в этих нечеловеческих условиях они остаются Людьми, способными на сострадание, сохранившими в душе Бога. Верными до конца.

...за что именно так любят поэта Тютчева в России и в мире? Почему стихи Тютчева производят необыкновенное духовное воздействие на нашу душу, так что их невозможно забыть? Ответ очевиден: за великое, любящее сердце поэта, из которого излились самые искренние и задушевные чувства. Но и этого мало! Тютчеву удалось объединить в одном себе и чудесно выразить в самом высоком христианском смысле православные миры и планеты. Тютчевский подход ко всему происходящему установлен свыше, он над миром суеты и житейской гордости. Речь идет о таинственном православном космогонизме, всеобъединительном и нераздельном, способным сочетать мирское с Божественным так, что все страдает, поет и живет во славу Божию. Этот очень редкий дар Тютчев развил так, как никто до него и никто после него. Одновременно ясные, легкие и в то же время глубокомысленные стихи Федора Тютчева производят самое настоящее откровение и открытие. Ими восхищаются и христиане, и нехристи, друзья и враги, любящие Россию Святого Духа и ненавидящие Святую Русь. И все это оттого через Тютчева, через его невиданную душевную и сердечную работу, несомненно, действовал Промысел Божий о мире и о человеке.

Причудливо сложилась судьба. Никого из этих людей, столь родных и близких по духу, Володя Палей почти не успел узнать прежде. Из-за морганатического брака его отец, Великий князь Павел Александрович, был изгнан из России. Его дети от первого брака остались на воспитании у дяди Сергея и тёти Эллы. Отец переживал этот разрыв, но приходилось смириться и строить новую жизнь за пределами Родины. Именно поэтому детство Володи прошло в Париже. Способный от природы и наделённый редкой памятью, он быстро научился играть на рояле и других инструментах, читать и писать одинаково бегло на французском, немецком и  русском языках, проявил большие способности к рисованию и живописи.

Ух. Ух. Ухала, не затихая ни на мгновение, тяжёлая большевистская артиллерия. Гудели аэропланы в задымлённом небе и, разверзая чрева, сеяли сотни страшной мощности бомб. Громыхали раскатисто взрывы. Как же бояться они должны, если против едва вооружённого отряда в сто человек, приросшего, правда, добровольцами, брошена такая невиданная силища! И что же за силища? Интернациональные части! Китайцы, мадьяры… А командует ими товарищ Ленцман. Эта-то пришлая нечисть стирала теперь с земли, обращала в прах и пепел прекрасный русский город. Город славы русской. Жемчужину России. Ярославль…

Снова прогудел тревожно аэроплан, и через считанные мгновения громоподобные взрывы раздались, и чёрный дым повалил, и яркое пламя заплясало над руинами. Что там ещё с землёй сравняли? Что полыхает так?

- Никита Романыч! Это же лицей горит!

Да-да… Лицей… А с ним сколько домов ещё? Церквей? Совсем не ко времени взгрустнулось, что так и не успел до войны осмотреть ярославские красоты. Только мельком и видел их, когда приезжал гостить к Родьке Аскольдову. А теперь, вот, не приведётся уже повидать. И ладно бы самому. Так ведь и потомкам не придётся. Потому что их не будет. Ничего не оставят от них большевики, выжгут дотла в страхе перед горсткой отчаянных, с которыми эти трусливые крысы боятся встретиться в бою, зная точно, что окажутся разгромлены. Боятся, а потому просто уничтожают с воздуха. За всю войну не видел капитан Громушкин ничего похожего. Это был какой-то новый, запредельный по своей ненависти ко всему живому вид войны, в которой доблесть и отвага уже не играли никакой роли. Будь ты хоть стократ отважен, но что ты сделаешь, если твой враг недосягаем для тебя, а огонь испепеляет тебя сверху?

Давно не видело старое кладбище такого скопления народа. Много офицеров, простые горожане – все пришли проводить героя в последний путь. У вырытой могилы стояла семья Сергея Леонидовича: убитая горем мать, лишившаяся последнего сына, вдова, держащая за руки малолетних сына и дочь. Здесь же был и генерал Алексеев, ссутуленный больше обычного, измождённый, с белоснежной непокрытой головой. Когда гроб был опущен в могилу, Михаил Васильевич тяжело повернулся лицом к присутствующим и не сразу начал свое последнее надгробное слово, видимо, собираясь с силами. Чувствовалось, сколь велика для старого генерала эта утрата. Наконец, хриплым, сдавленным, прерывающимся голосом он заговорил о Христолюбивом воине Сергии, положившим жизнь свою за други своя, верном сыне Отечества, для которого жизнь была не дорога, жила бы только Россия во славе и благоденствии, о примере для всех, который дал воин Сергий…

На этот раз обречённых было тридцать человек. Большая часть - офицеры. Несколько штатских. И один пожилой батюшка. Приговорённых погнали по Царской дороге. Её проложил ещё Император Пётр, не раз ступала по ней его нога... Останется ли после этой невиданной бойни в России хоть одно место, не обагрённое кровью, одно место, за которым не тянулся бы страшный шлейф преступлений? Или же всё выйдет так, как рассчитали они, и никто не вспомнит о невинно убитых? Не уцелеет никого, кто будет помнить этот ужас, а редкие выжившие станут молчать, и вырастет поколение, которое ничего не будет знать о своей истории? На местах братских могил разобьют парки, площади, проложат дороги, построят дома... И живущие не будут знать, что ходят по костям, живут на погосте... Вся Россия превратится в погост...

Жертв подвели к длинной морской дамбе. Священник о чём-то попросил комиссара, ещё совсем мальчишку на вид, тот милостиво кивнул. Батюшка опустился на колени и стал читать отходную. Аутодафе началось. На край дамбы выводили по несколько человек, стреляли в затылок, трупы сбрасывали в воду. Какой-то юноша, по виду студент, едва сдерживал слёзы.

- Я ведь не жил ещё... За что? За что? Пощадите!

Коренастый капитан с окровавленным лицом и перебитой рукой бросил сурово:

- Прекратите истерику, молодой человек! Не унижайте себя перед этой мразью! Нужно уметь умирать с честью!

Выстрел, и капитан тяжело рухнул на землю, проворный китаец из расстрельной команды с силой пнул тело ногой, раздался всплеск: море приняло очередную жертву. Вревский, перепуганный студент и священник оказались в последней партии. Стоя на краю дамбы, Павел Юльевич смотрел на чёрную воду, лижущую дамбу, на небо, замкнувшее слух от несущихся к нему с земли воплей... Не осталось ни страха, ни сожаления - сердце билось ровно, неколебимое ни единым чувством. Последнее, что услышал бывший полковник Императорской армии Павел Вревский, были слова батюшки, сказанные негромко и радостно:

- Помолимся, дети. Ко Господу идём!     

Всякому верующему человек от Бога даётся дар различия духов. По грехам и немощам в разное время оный может отниматься полностью или частично. И тогда человек впадает в прелесть, и способен принять явившегося к нему беса за ангела светла. Такие искушения были ведомы даже святым мужам. А в феврале 17-го прельстились не только многие искренние патриоты, даже из числа монархистов, но и самые верные, те, кому в будущем суждено было принять мученический венец и быть прославленными в лике святых. То же самое явление – утрату дара различия духов – приходится наблюдать сегодня, когда некоторые православные люди, русские патриоты в своей поддержке Майдана и отказе в таковой Крыму невольно солидаризировались с самыми оголтелыми русофобами.

Загадочная сверхгениальность Пушкина – явление общенационального и мирового масштаба. Это возрастание личного духа до вершин соборности. Гоголь при жизни Пушкина, разгадав тайну великой личности, провозгласил: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет». Неповторимая, страстно увлекающаяся пушкинская натура проживала не только судьбу индивидуальную, но и сверхличную, общерусскую. «Пушкин таинственно стал альтер эго России – её другим “я”. Россия стала неотделима от Пушкина, он от неё. Лицо и сердце России стали “пушкинскими”, ибо тайна “явления” Пушкина и заключена в том, что великий Пушкин есть личное воплощение величия души России» (А.В. Карташёв). Судьба Пушкина включала в себя судьбу России. «В нём – самооткровение русского народа и русского гения. Он есть в нас мы сами, себе открывающиеся. В нём говорит нам русская душа, русская природа, русская история, русское творчество, сама любовь и наша радость… Пушкин и есть для нас в каком-то смысле Родина, с её неисследимой глубиной и неразгаданной тайной, и не только поэзия Пушкина, но и сам поэт. Пушкин – чудесное явление России, её как бы апофеоз» (прот. Сергий Булгаков).

Отца и матери Донька лишился давно. Пришёл в деревню неурожай, а одна беда, как известно ещё семь за собой приводит. За неурожаем хворости настали: холера, цинга… Так и померли с разницей в неделю отец с матерью, а Доньку дед выходил, и с тех пор никого кроме друг друга не было у них. А теперь деду грозила беда. Накануне прокрался в деревню старый дедов знакомец по имени Трифон. Знал о нём Донька, что был он старостой в своём селе, а после бунта против продразверстки, в нём случившегося, скрывался в лесах с несколькими мужиками. Говорили ещё, что отрядом этим командует не абы кто, а царский полковник по фамилии Петров. «Банда Петрова», как окрестили отряд большевики, многим была известна на Волге, став настоящим бичом и кошмаром для продотрядов. Их подкарауливали на дорогах и расправлялись. Бывали случаи освобождения целых деревень. Мал был отряд, а действовал столь хитро и ловко, что, нанося красным серьёзный урон, умудрялся всякий раз уйти от преследования, раствориться так, словно и не бывало его. Немало легенд было сложено об «одноруком полковнике» (известно было, что Петров лишился руки на войне с германцами – и это делало образ ещё ярче) и его людях, и, вот, один из этих людей заявился под ночь к деду. О чём говорили они, Донька не слышал. А несколько часов спустя в деревню пришли красные.

«Перед нами современный художник-реалист, дерзающий в своем творчестве не просто «самовыражаться и изображать», но и передавать вечные общечеловеческие чувства и эмоции, обобщая их до высот философских категорий этики и эстетики», - так представляет Евгения Демакова искусствовед Татьяна Троицкая.

Евгений Демаков родился в 1968 году в городе Иваново в семье врачей. Избрав для себя, вопреки семейной традиции, стезю искусства, он поступил в Московское академическое художественное училище Памяти 1905 года, которое с отличием окончил в 1991 году. В 1998 году также с отличием молодой художник окончил Российскую академию живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова. «Академия придала моим внутренним, не до конца внятным устремлениям форму и содержание, прежде всего, насытив меня знаниями о русской истории, традициях, древности…», - вспоминает Евгений Александрович. За время учёбы Демаков становился стипендиатом Правительства Российской Федерации (1995) и Президента РФ (1997).

Очнуться далёкой планетой,
Забытой своею звездой,
Летящей куда-то и где-то
Над тёмной вселенской грядой.

И видеть квадраты и кольца
Тебе неизвестных времён,
Звенящие как колокольцы
Забытых, но звонких имён.

После долгих лет военного и голодного лихолетья природа словно сжалилась над горемычным крестьянством и подарила им несколько лет хороших урожаев. Крестьяне ободрились, воспрянули духом, и, казалось, даже посветлели лицами. Амбары ломились от хлеба, во дворах было тесно от скотины, да к тому же были мизерные налоги. Повезло и кооперативу. За два года они рассчитались с кредитом, да еще кое-что прикупили. Этому способствовало то, что они ввели правильный севооборот, тщательную обработку почвы, вносили удобрения, применяли современную технику и сортовые семена. В течение всего сезона радовали сначала глаз дружные и густые всходы, затем правильные ряды высокой нивы и, наконец, крупные, налитые золотом колосья. Причиной тому были не только дружная работа кооператоров и беззаветная любовь к земле, но и на первый взгляд, бескорыстная помощь со стороны заведующего опытной станцией Нечаева.

Не привыкать было сёстрам к тяготам. После пережитого в Киеве мало что могло ужаснуть их. Осень минувшего года Анна Кирилловна до сих пор вспоминала с дрожью. Тогда занявшие город петлюровцы убили и арестовали многих офицеров и юнкеров. Среди арестованных оказался и её сын, Родя. Его вместе с другими заключили в здании Киевского музея. В одну из ночей туда была брошена бомба. Террористы рассчитывали воспользоваться провокацией и перебить пленников. И это бы могло случиться, если бы не находчивость Юрия Ильича, которого Анна Кирилловна не могла называть иначе, нежели Ангелом-Хранителем. Не Ангелом даже, а Архистратигом… Сколько людей было спасено от смерти этим необыкновенным человеком, сочтёт ли кто? Той ночью, едва услышав взрыв, Лодыженский немедленно обратился в немецкую комендатуру с просьбой послать в музей немецких солдат для охраны пленных от избиения. Но этим доктор не ограничился. На «Скорой помощи» он поехал в музей сам и, пользуясь случаем, вывез оттуда не только раненых, но и ещё некоторое количество человек, за раненых выданных. Среди последних – и Родю.

После этого героического дела белый центр обратился к Юрию Ильичу с просьбой организовать в музее постоянный краснокрестный пункт и помочь отправке офицеров из Киева на Юг. В организации пункта помогла миссия датского Красного Креста. Вторую же задачу Лодыженский решил самостоятельно, решил дерзновенно, решил так, как не умудрился бы никто другой. Всем желающим доктор выдавал хранившуюся на складе солдатскую одежду и соответствующие удостоверения. Само это действо происходило открыто, среди бела дня, в здании Городской Думы. На вопрос, не сошёл ли он с ума, Юрий Ильич со свойственной ему безунывностью отвечал:

- Открытость – лучшая ширма. Никто не заподозрит «преступных» намерений при такой открытости.

Своей эпичностью, образностью и драматизмом книга Елены Семеновой «Честь-никому!» без преувеличения может быть поставлена в один ряд с другим знаковым произведением российской литературы - романом Ирины Головкиной (Римской-Корсаковой) «Побежденные».

Обе эти книги словно взаимно дополняют одна другую. Трехтомник Елены Семеновой рассказывает о борьбе Белой армии, начиная от зарождения и заканчивая ее Исходом из Крыма; роман Ирины Головкиной описывает события, произошедшие после, и повествует о судьбах оставшихся под большевицкой пятой представителей русской интеллигенции, и тяжких испытаниях, выпавших на ее долю в 1920-1930-е гг.

Однако произведение Елены Семеновой при этом имеет существенное отличие. Описываемый в романе период Гражданской войны еще не являет собой окончательное торжество разрушителей. Есть в этот момент сила, способная противостоять им не только духовно. Раздираемое противоречиями, относительно малочисленное и интеллигентское в своей массе, Белое движение на протяжении нескольких лет вело неравную борьбу за освобождение страны от красного ига. И все это время не умирала надежда, что победа будет одержана, и Россия выкарабкается из бездны.

Надёжин тяжело пошёл рядом с лошадью, проваливаясь по колено в снег. Внезапно он заметил впереди странное движение: навстречу, прямо вдоль железнодорожного полотна, шли друг за другом измученные, оборванные люди. Мужчины и женщины, старики и дети, они едва переставляли ноги. Кто-то падал на землю, полз, поднимался и шёл опять, вновь падал. Слышался надсадный кашель, женский похожий на протяжный вой плач, детские всхлипы…

Какой-то старик в обмотках на обмороженных ногах хрипло закашлялся, упал, харкая кровью, в снег. Подошедший конвойный со злобой пнул его в костлявую спину:

- А, ну, шагай, кулацкое отродье!

Старик заплакал, заслоняясь от ударов:

- Какой я тебе кулак? Я булки всю жизнь пёк, людей кормил… За что?!...

Этим пронзительным «за что» словно пронизана была вся атмосфера вокруг. Казалось, вся земля должна не выдержать и взорваться от него, скрыв в провале и палачей и жертв. Но нет, также бел и безмятежен был снег, также равнодушно небо.

Сайт Движения «За возрождение отечественной науки» за десятилетие своей работы опубликовал множество работ, написанных людьми, которые, не всегда являясь профессиональными публицистами, эффективно отстаивают интересы России, анализируя важные общественные проблемы и намечая пути их решения. Эти мужественные и талантливые люди с полным правом могут быть отнесены к интеллектуальной элите страны. Поскольку официальные СМИ, несмотря на заметные положительные изменения в политике российского руководства, продолжают оперировать когортой «публичных людей», в основном сформированной либералами, редакция сайта «За науку», опираясь на круг своих авторов, реализует проект «Элиты России», считая своим долгом показать общественности, что на политическом, информационном, культурном поле существуют другие люди, настоящие патриоты России, которые являются ресурсом для осуществления позитивных перемен.

Поиграла, как кошка с мышом, «народная власть» с мужиком. Сперва придавила и впилась когтями, затем отпустила вдруг, так что почти поверилось в счастливое спасение, а вслед прижала вновь, смертно уже… Что ж, низко кланяемся вам, товарищи-заботники, цельных пять лет позволили вспомнить, как жить по-человечьи!

Как ни напакостил Ильич, а сообразил же, когда раззор в стране все масштабы превзошёл, что нельзя без хозяев, без самостоятельных, деятельных людей, без инициативы частной. Развязал руки, благословил учиться торговать и обогащаться. Мужику русскому учиться нечему было – дай только волю да не мешайся под ногами! Снова расцвела деревня, как перед войной: заколосились прежде заброшенные поля, наросли новые дома да амбары, завертелись весело мельницы… Снова возродилась загубленная комбедами кустарная промышленность. Да и сам народ принарядился, ободрился.

Серые существа, похожие на людей, с кувалдами и ломами, они стекаются дружными колоннами с разных сторон. Они оживлены и радостны, они предвкушают торжественный миг. И новогодний мороз нисколько не остужает их задора…

Что нужно им? Зачем стекаются они сюда? Прежде стекались в эти дни ко вратам древней обители богомольцы. На Рождество столь много бывало их, что полным-полны стояли древние храмы, и от этого особенно торжественной становилась служба.

В погожие летние дни также стекались горожане на живописный москварецкий берег – гуляли под сенью величавых стен.

Но нынешние пришельцы нисколько не походили на прежних людей, будто другого племени были они, племени, ещё не достигшего высоты эволюции, замершего на полпути. У прежних людей никогда не бывало таких огрубелых, словно высеченных наспех из камня лиц, таких пугающе пустых глаз, таких тяжёлых взглядов… Зачем же пришли они? Для чего понадвинулись стаей, ощетинившись ломами и лопатами? На какого неведомого врага вооружились?

Замер монастырь, не понимая, что же творит людской муравейник у его гордых башен, у неприступных стен, переживших на своём веку войны и разрухи, пожары и бедствия. Замер, не веря надвигающейся грозе.

Если бы Лермонтов не написал ничего, кроме стихотворения «На смерть поэта», то он все равно бы остался одним из лучших русских поэтов, но были еще десятки не менее высокохудожественных и правдивых и до сих пор непревзойденных в своем роде шедевров. Велик гений Лермонтова и никому не удастся исказить его. А исказить пытались даже это знаменитое «На смерть поэта»!? Помните строчку, где говорится «свободы гения и славы палачи». Так вот до сих пор слова «свободы», «гения» и «славы» печатают с большой буквы! Мол, речь идет вообще о Свободе, Гении и Славе,  но никак не о палачах свободы гения Пушкина и его славы?! Ловко, не правда ли?! Кто там будет разбираться со всем этим, когда многие оболванены новостями, шокирующей или пустой информацией…