И сказал сам хан, нечестивый царь:
«Это мне ль таиться по тропочкам,
Мне ль, великому, кочевать пешком
Через топи да через чарусы?»
Повелел тогда нечестивый царь
Выбрать сорок своих приспешников,
Да чтоб шли они впереди орды,
Прорубали лес, гати ставили,
Чтобы сам великий хан, нечестивый царь,
Не томил росой свои ноженьки,
Не мочил в траве дорогой камчи,
Да не кланялся каждой веточке.

Прошел еще один год крестного пути. В тяжелой непривычной работе, среди предательства, гонений и лишений Русская Армия продолжает борьбу за свое бытие. В черном труде, как и на поле брани, русские офицеры, солдаты и казаки отстаивают часть России. В этом смысл их борьбы, величие их подвига. Нет более за рубежом России вооруженной русской силы, но Русская Армия на чужбине жива. Русская Армия – это ядро национальной России, это последний остаток русской государственности, это носительница идеи борьбы за счастье и свободу Родины. Недаром боятся Русской Армии враги России – недаром ведут против нас беспощадную борьбу. В сознании правоты своего дела, с верою в его конечное торжество идет Русская Армия своим крестным путем, идет через Голгофу к Воскресению. Да наступит оно в грядущем году.

Из тех проблем, что теперь стоят перед Россией и ещё острее встанут в будущем, сложно выделить наиболее важные, ибо все они вопиют, и решать их придётся одновременно.

Само собой, залогом развития всех отраслей государственной жизни является его экономическая сила и стабильность. Сила же эта имеет в основе своей ничто иное, как самообеспечение, максимальную материальную независимость страны от внешней конъюнктуры. Ибо доколе страна полностью зависит от сбыта своих природных ресурсов и импортирует всё, от высоких технологий до зубных щёток, от автомобилей до продовольствия, доколе хранит свои деньги в иностранных банках, ни о каком государственном суверенитете говорить попросту невозможно.

России необходимо восстановить свой суверенитет, превратиться в страну-хозяина, живущего своим умом, своими силами. Нет ничего худого, чтобы перенять заграницей те или иные полезные наработки, при нужде и закупить что-то нам потребное, если нет возможности произвести это у себя по объективным причинам, а не из-за лености и разгильдяйства.

Нужно помнить, что социал-христианам приходилось действовать в стране, уже полвека оккупированной режимом сатанократии, в стране, где материалистическое мировоззрение и ненависть к религии, в особенности к православию, были возведены в ранг официальной идеологии, внедряемой в сознание людей с раннего детства – начиная с детских садов, через школу, октябрятскую и пионерскую организации, комсомол…  

Начиная с самого раннего детства, все говорило о необычной судьбе поэта. С самого начала Сергей писал очень много религиозных стихов. Есенин прямо утверждал, что «с рождения поверил в Богродичный покров». А кто с рождения верит в Пресвятую Владычицу Богородицу, тот сам по злой воле никогда не сведет счеты с жизнью. Гениальность во Христе, называемое совершенством, и злодейство – две вещи не совместны. Поэтому народ с самого начала не верит в распущенные безбожной властью мифы о «самоубийстве» Сергея Есенина.

На следующий день к обеду прибыл обоз. В это время мужское население работало в лесу и приехавших встретили женщины, ребятишки и несколько немощных стариков. Но слух о возвращении обоза из Котласа быстро долетел до просеки и лесорубы потянулись к пятачку, желая узнать свежие новости, питая в душе надежду, что им разрешат вернуться в родные места. Первое, что бросилось в глаза, это наличие рядом с мощной фигурой прораба тщедушного мужичка. Всего в коже, в ремнях и кожаной кобурой с наганом на боку. На маленькой куриной голове примостилась кожаная фуражка с красной звездой. Коменданта лагеря, среди приехавших, не было. Невзрачный человек нервно шагал около прораба, размахивал руками и что-то горячо доказывал ему. Наконец он остановился, посмотрел своими бесцветными глазами на притихшую толпу, что-то сказал прорабу и, взобравшись на сани, обратился к людям. Голос у него был высоким, звучным и казалось, что он вкладывает в него всю свою силу.

Так называемая «новая Россия» осталась органически враждебной России Исторической. В порочной системе, выстроенной партноменклатурой и КГБ из старых кирпичей разобранного ими Советского Союза, не было места ни для вчерашних диссидентов, ни для подлинных демократов и патриотов… Не было его и для социал-христиан, все идеи которых прямо противоречили планам «новых хозяев»…

Вот он и Бахчисарай! Признаюсь, никак его не ожидаешь: лежит себе, спрятавшись в лощинке, и ни гугу! В полуверсте проедешь - проглядишь. Это совершенно по-татарски. Татары такие большие охотники селиться вровень с землею, чтобы кончика уха не было видно издали. Все их аулы по балкам, по ущельям. И самые дома вдобавок такие низенькие, словно к земле прилегли; а крыши будто сплющены. Может, сноровка старого степняка-грабителя, который повадился и сам прятаться, и других подкарауливать. Ему, пожалуй, неловко на юру, где нужно смотреть откровенно и прямо на Божий свет.

- Скажите, месье Блэйк, сейчас в нескольких государствах идут войны, почти каждый год происходят перевороты, цветные революции, но все это далеко отсюда. Возможно ли подобное во Франции или в других странах Европы? Вы работали в агентстве, вы должны это знать.
- Да!
- В самом центре Европы?
- Где угодно. В любой точке мира. Они не пожалеют даже Америку. Им нужен хаос.
- Зачем?
- Этого я не знаю. Я лишь руководил отделом, выполнял задания, приказы.
- В такое невозможно поверить.
- Понятие – далеко отсюда – неправомерно. Наша планета – живой организм, который живет по законам природы. И, если у вас на пальце царапина, нельзя закрывать глаза, нужно залить ее йодом, иначе зараза попадет в кровь и распространится по всему телу. Потом общее заражение, гангрена и конец. Нельзя иметь больной левую руку и думать, что это не имеет отношение к правой. Все взаимосвязано, все должно быть в гармонии, а не наоборот.
- Но Франция!... Сердце Европы!
- Европу уже подожгли. Обложили с разных сторон. Полыхает и на востоке и на юге. «Если загорелся дом соседа, не думай что твоя хата с краю - хотя бы потому что пожар может перекинуться на твой дом». Знаете, кто это сказал?
- Насколько я помню - Теодор Рузвельт.
- Вы образованный молодой человек… Тогда вспомните еще одну историю, которая произошла во Франции полвека назад. 2 мая 1968 года в Латинском квартале, где находятся институты, факультеты Парижского университета, общежития — начинается студенческий мятеж. Студенты требуют какую-то ерунду - открыть то ли факультет, то ли столовку… В общем, не важно - что. Спустя пару недель в стране начинается хаос. Десять миллионов протестующих, забастовки, демонстрации. «Де Голля — в архив!», «Прощай, де Голль». Все уже забыли о каких-то студентах. Потом месяцы противостояния, борьбы. 27 апреля 1969 года Де Голль признал поражение и ушел в отставку. Никто и не знал, откуда и кем финансировался этот хаос. Вот вам центр Европы. Ничего не напоминает? Это была одна из первых цветных революций. Только цвета она тогда еще не имела. А Де Голль сделал лишь две ошибки – вышел из НАТО и привез в Америку корабль, набитый долларами, потребовав вернуть его стране золото Франции. Законное право? Этого ему не простили.
- Рональд Дойл рассказывал мне о вас. Он говорил, что в 2001 году вы ушли из агентства, только не сказал почему. Лишь намекнул, что у вас есть какая-то информация. Сейчас я допишу книгу. Хотите, я помещу там ваше интервью?
- Нет.
- Вы не будете рассказывать об 11 сентября?
- Это чудовищно. Люди должны во что-то верить. Есть события, о которых нужно забыть и не вспоминать никогда. Вырвать эту страницу из истории. Нет, не буду.

Душа - Кассандра, только не молчи,
Твой вещий голос слышу я все тише,
Звони в колокола, взывай, кричи,
Будь факелом, пылающим в ночи,
И дай нам, Бог, самих себя услышать.

Боже, ведал ли мир более утончённый метод растления целого народа? С одной стороны раздувают в нём перехлёстывающее через край тщеславие – всех-то мы сильнее, всех-то к ногтю прижмём, и мировой пожар раздуем, и коммунизм построим, и танки наши самые быстрые, и люди такие, что хоть гвозди делай. А с другой – обращают в рабов, доносящих друг на друга, живущих по принципам: падающего подтолкни в спину, а, если не трогают, так и не лезь.
Такие тщеславные рабы однажды разделятся меж собой. Одни, желая скрыть собственный позор, будут исступлённо бить и клеймить поверженного истукана, которому служили, а другие продолжат не менее яростно курить ему фимиам, потому что признание «божества» пустым истуканом или злобным демоном обесценит их жизнь, и низвержение, разоблачение его будет означать разоблачение их самих.
Кровь – крепче любого клея. Преступление – сплачивает надёжнее идей и общего дела. Страх – вернее обеспечит власть от посягновений на неё, нежели забота о народном благе.
Трое разговаривают за закрытыми дверями, и один допускает неосторожное слово. Двое в ужасе смотрят не на него, а друг на друга. И каждый боится, что другой донесёт, и тогда придут не только за тем, кто сказал, но и за тем, кто слышал и не донёс. Кто донесёт первым – тот будет спасён! И двое смотрят друг на друга, задавая себе один и тот же вопрос – донесёт или не донесёт? И в каждом вершится битва совести со страхом.
Можно ли осудить человека за страх? В ссылке встречала Мария человека, предавшего других, после того, как арестовали его шестнадцатилетнюю дочь и пригрозили подвергнуть её жестоким истязаниям. Чья душа вынесла бы такую угрозу? Нет, Мария не могла осуждать тех, кто сломался. Кто из смертных осмелится утверждать, что на их месте выдюжил бы?..

При этом Программа ВСХСОН ни в коей мере не рассматривала социал-христианство в качестве преемника российской революционной традиции. Об отношении социал-христиан к революции (в марксистском понимании этого термина) один из них, Леонид Бородин, впоследствии напишет:
«Более оскорбительного слова, чем “революционер”, для нас, членов организации в бытность её, не существовало. Мы были всего-навсего обычными русскими людьми, всерьёз озабоченными судьбой будущего страны и изъявившими готовность действовать во спасение тысячелетнего государства средствами, предложенными программой И. Огурцова. Слово «революционер» для нас было равнозначно слову «бес», и никак иначе. Русские революционеры начала ХХ века были для нас бесами, одержимыми сатанинской идеей воплощения Царства Небесного на Земле исконно сатанинскими средствами.
Безусловно, мы понимали, что бесы без причины в том или ином народе не объявляются, что именно глубокий кризис Православия, начавшийся в предыдущем веке, одна из причин революции» .

Немного неловко, но чтобы аристократы не подумали, что мы дома «опорками щи хлебали», заводим отвлеченные умные разговоры, например:
«Нашу жизнь устроили наши допотопные предки, когда ещё не знали, что такое “bon jour, Mesdames“ или любовь с первого взгляда. Достраивали это здание уже позднейшие каменщики и штукатуры, каждый в своё время и по своему вкусу, добавляя общественные балкончики, социальные мезонинчики и национальные балюстрады. Думали, что здание будет навеки и будет годиться слепому и зрячему, бедному и богатому, а на самом деле оно пригодилось только вековой сырости и крысам. Эту жизнь скрепили ложью и заставили кружиться в балаганчике, а для дисциплины и тишины бытия снабдили её религиозным послушанием. Мы на поводу мёртвых: законы, понятия мысли и вещи, нас окружающие, – их. Разве с этой крошкой морали возможно протолкнуться сквозь всю темную толщу жизни или дойти до первого привала? Конечно, нет.
А в руки дают лопату, молоток, перо или ружье и, указывая на мир, говорят: пиши, бей, рой, страдай и стреляй во славу этого мира! Какой-то злодей или шутник пустил жизнь в орбиту и она на ней крутится и живет - ведь не только отдельные люди, но и целые народы не преуспевают в жизни, именно из-за отсутствия у себя этой черты».

- Я верю и верю всем своим существом: наступит день, и Россия в горести и стенании отвернётся от своих обольстителей, - говорил Миша. – Быть может, к этому часу она будет вся истерзанной, поруганной. Но это будет великий день воскресения духа! Россию охватит страшная скорбь и раскаяние. И все жертвы, приносимые теперь, станут для неё светлым лучом, за которым она потянется к вечному солнцу, к Источнику жизни и радости. И это произойдёт тем быстрее, чем явственнее зло будет лишь с одной стороны! Мы не должны умножать его! Не должны уподобляться врагам! Не должны мстить! Но принимать бич Божий со смирением… И молиться, чтобы Богородица заступилась за Россию! И она заступится!
- Нет! – воскликнул Тягаев, чувствуя как клокочет всё внутри, как дрожит голос, как слёзы подкатывают к глазам. – Нет! Это всё иллюзии! Прекраснодушные надежды, которыми приятно себя тешить, с которыми легче жить! Богородица не заступится за нас! Потому что мы не заслужили Её заступничества! Не заслужили! Мы позволили врагам Бога и России бесчестить наши святыни! Мы оказались безвольны и растерянны, маловерны и, наконец, трусливы! Нам не хватило мужества защитить свою страну! И своего Царя! Мы позволили лишить себя всего! Чести! Родины! Государя! Мы сами отдали всё на поругание! И за это мы прокляты! – Пётр Сергеевич уже кричал, не слыша своего крика, не владея собой. – Прокляты! Оглашены! Бог отвернулся от нас! И молитв наших не слышит! И поделом! Наше место теперь в притворе, наше дело теперь отмаливать иудин грех, каяться и смывать позор кровью, своей и вражеской… Вы призываете к непротивлению? Ложь! Именно за него и достойны мы проклятия! За равнодушие! За расслабленность! И не отказом от борьбы мы можем и обязаны заслужить заступничество Богородицы! А борьбой! В смертельной схватке искупить грехи перед Богом и Отечеством! А иначе - конец! Конец! Не достойны мы ни жизни на этом свете, ни спасения на том! А достойны только презрения и анафемы! – полковник глухо застонал и закрыл лицо рукой.

Садо говорил о том, как эмоционально восприняло студенчество разоблачение культа личности Сталина, как молодёжь была захвачена раскрывшейся перед ней народной трагедией, как в народе зрело требование наказать виновников репрессий, но очень скоро все убедились, что это ещё не конец трагедии, так как вслед за культом Сталина начинался культ Хрущёва:
«Рабство, авантюризм, бесхозяйственность, несправедливость так и кричали на каждом углу…
Хищения, взяточничество приняли колоссальные размеры. В реках гибла рыба,  лесах – зверьё, сельское хозяйство являло картину полнейшего разгрома. Колхозники зарабатывали в месяц по 25-30 рублей, а труд их был ужасающим. Я сам видел, как эти бедные люди с утра до ночи ползали на четвереньках под дождём, убирая картофель. И тем не менее картофельные поля часто оставались неубранными. А в это время Хрущёв со своей семьёй разъезжал по миру, произносил идиотские речи, которых не мог не стыдиться ни один уважающий себя русский. Недовольство росло. Произошло повышение цен на мясо и молочные продукты, пшеница стала покупаться за рубежом. Это Россией-то! Последовали авантюры с денежной реформой, государственными займами.
В стране создавалась напряжённая обстановка, приведшая к массовым выступлениям против советской власти в Новочеркасске, Караганде, Тбилиси, Краснодаре и других местах.
Я был уверен, что мы стояли тогда накануне внутренней катастрофы, которая могла разразиться стихийно в любой момент и бросить страну во внутренний хаос.
Скажите, граждане судьи! Что в этой ситуации должен был делать сын своего отечества? Россия – моё отечество. Моя мать. Мог ли я спокойно смотреть, как гибнет моя мать?»

Идем на восток уж которые сутки. Ночью видны большие костры; в их промежуток идем всю ночь. Песни смолкли. Одна забота опять: пить да вытянуть ноги…
Кроме усталости находит и досада: «Вот ведь немчура: долбит и долбит, и нас здесь, и наших союзников – там. Дать бы сдачи, чтобы закачался! Да чем, когда есть части, где половина солдат стреляет, а другая половина – хлопает в ладошки… Истинный Бог! Ах, какое головотяпство с нашей стороны!..»
Ночью отдыхал в какой-то канаве и промочил ноги. Залихорадило, что еле поднялся, а идти не мог. Перенесли в санитарную двуколку и уложили на носилки, хорошо завернув одеялами. Доктор находился где-то сзади, и меня не осмотрел. У него забота с ранеными, которых никак не может сдать, потому что госпитали отскочили уже раньше, и их не догнать. Оставляет по придорожным домам.
В тепле и монотонной тряске я уснул. Проснулся с рассветом, еще сильно лихорадило. Свою беспомощность я старался разогнать тем, что жевал найденный в кармане шоколад.

Три года назад Москва была разбужена доносившимися из окон этого здания криками: - Требуем Калинина! Нам не нужен Катанян[1]! Так начиналось знаменитое восстание заключённых Бутырской тюрьмы, годами находившихся в заключении без предъявления обвинений. Ответом на крики стали аплодисменты запрудившего окрестности народа. Увы, через два часа два специальных полка ГПУ подавили восстание, сразу расстреляв его зачинщиков, а прочих избив шомполами и оставив замерзать в камерах, в которых предварительно выбили стёкла… С той поры попыток восстаний в советских тюрьмах больше не было…

«Сумасшедший дом» оказался лазаретом Красного Креста для нервных больных и помещался в двух смежных дачах. На воротах красовалась многозначительная надпись «Психиатрический госпиталь Красного Креста». Однако она меня мало пугала, так как после всего пережитого, а главное, после длиннейшего и утомительного путешествия мне в Аббас-Тумане деваться было больше некуда. Пройдя тёмным коридором, я открыл в конце его дверь и сразу очутился в большой и светлой комнате, полной весёлых людей и смеха, − по-видимому, в столовой. Из-за стола навстречу мне поднялась полная женщина средних лет и высокий молодой человек в форме военного врача. Это были заведующая лазаретом докторша Дубрович и врач Скворцов.

- Вы о чём угодно думали. О Великой России, о победе над большевизмом, о союзниках, а о малости одной позабыли! Вы о людях забыли! О человеке забыли! Что вот это всё, - развёл руками, - для людей делаться должно! Для человека! Потому что человек всегда важнее идеи! А вам до человека дела не было! На фронте человек гол, в деревнях тёмен настолько, что про вас же не знает ничего. У нас большая часть солдат – простые мужики. И они, оставленные интендантами наголе, вынуждены грабить своих же братьев-мужиков! Вот, и «обольшевичились»! И те, и другие! А если б заботились о людях, то никогда бы, никогда… - сбился, махнул рукой, выпил. Чувствовал Алёша, что лишнего перебрал нынче и перед Надинькой совестился. Решил, что больше ни рюмки не позволит себе сегодня.

- Тыл! – процедил тесть, приударив ребром ладони по столу. – Тыл наш многих обольшевичил! Достаточно раз в отпуску побывать…

- Генерал Дитерихс на днях очень верную мысль высказал, - сказал Антон. – Что наше Экономическое совещание только тогда будет полезно, когда будет состоять не из интеллигенции, а из крестьян. И правда! Если бы крестьяне в нашем совещании преобладали, то и нужды, и думы простых людей, земли стали бы слышны. И о человеке не забыли бы.

- Михаил Константинович - человек мудрый. Очень надеюсь, что он ещё сумеет привести в чувство наши скорбные дела, - произнёс Тягаев.

С фронта, между тем, шли хорошие вести о разгроме Брусиловым австрийцев в Галиции. Газеты приводили астрономические цифры сдавшихся в плен австрийцев. На левом фланге армии наши кавалерийские разъезды в районе Мармарош-Сугета уже сходили с Карпат в Венгрию. Были приятные новости и с Кавказского фронта, где под Багдадом отряд генерала Баратова соединился с англичанами, шедшими с юга. Соединение, правда, имело место всего одной сотней лихого сотника Гамалия, совершившего эпический поход через вражескую горную страну на протяжении трёхсот вёрст. За этот подвиг Гамалий был награждён не только Георгиевским крестом, но, как говорили, и крестами английской Виктории и французского Почётного легиона.

В самый разгар подготовки к торжествам по Ленинграду поползли невероятные слухи о том, что в городе идут… аресты и обыски: в середине февраля 1967-го Комитет Государственной Безопасности раскрыл широкую подпольную организацию, готовившую вооружённый захват власти и свержение коммунистической диктатуры… Подпольщики именовали свою организацию Всероссийским Социал-Христианским Союзом Освобождения Народа – ВСХСОН. Поговаривали, что подпольные группы ВСХСОН действовали в нескольких городах Советского Союза, а центр всего заговора находился в Ленинградском государственном университете. Заговорили о возможных расстрелах… Ничего подобного в брежневском СССР до тех пор не случалось. Для партийных вождей известие о действовавшей в стране крупной подпольной антикоммунистической организации прозвучало как гром среди ясного неба. Разумеется, никаких официальных сообщений об этом в советских средствах массовой информации не было. Более того, упоминать о ВСХСОН строжайше запретили: сам факт существования этой организации не подлежал огласке. И хотя утаить информацию не удалось – слухи об аресте большой группы подпольщиков распространились по стране и проникли на Запад – история социал-христианского подполья на долгие годы так и осталась одной из загадок советской эпохи.

Возвращение в прошлое – это тоже своего рода плавание в отечественную историю своего народа, которую уже никому не отнять у него. Самое время добрым словом помянуть константиновского батюшку отца Иоанна. Это он крестил младенца Есениных и вопреки воле матери нарек его именем Сергий (память 25 сентября), предсказав, что он будет добрым и хорошим рабом Божьим. По сохранившимся воспоминаниям «отец Иоанн запомнился как добрый, незлобливый, простой и умный пастырь. Он был законоучителем в школе, в том числе пять лет у Сергея Есенина. Сергей рос своим в доме Поповых (Смирновых), то есть у отца Иоанна. Батюшка был не такой как все, нестандартный, особенный, простецкий. Умел к человеку подойти. Со всеми запросто, по-свойски. Зайдет к одному, к другому, чайку попьет. Всегда трезвый, всегда с пониманием к людям. Все шли к нему со своими проблемами и делами. Дом у него, как заезжий двор, вечно во дворе толпа. Всех к себе в дом вел. А в праздники у него не протолкнешься.

С прибытием казаков Новороссийск немного оживился, насколько это было возможно при его безлюдье. Город впервые с начала войны видел настоящие строевые и боевые части, хотя лишь недавно неожиданно сам послужил центром военных событий. Случилось это во время известных «гастролей» немецкого крейсера «Гебен» по Черноморскому побережью в 1914 году. Он явился в Новороссийск в одно холодное и дождливое утро и у входа в порт встретил известный всем старым черноморцам катер «Отважный», который под громким именем парохода верой и правдой в течение двадцати лет поддерживал сообщение между Новороссийском и Геленджиком. «Отважный», совершенно неискушённый в военных делах, принял подходивший крейсер за русский и вежливо ему отсалютовал. В ответ «Гебен» поднял немецкий флаг. Перепуганный насмерть капитан катера решил, что настал его последний час, и выкинулся со своим пароходишком на берег. К счастью, «Отважный» не разбился о скалы, а сел на мель у самого берега, высадив всех своих пассажиров прямо в воду. По курьёзному стечению обстоятельств, на борту «Отважного» переезжал куда-то на юг полный состав девиц из пансиона без иностранных языков. Девицы эти, принимая во внимание экстренные военные обстоятельства, подобрали юбки и попрыгали в воду без излишних разговоров. «Гебен» счёл «Отважного» за слишком ничтожную для себя добычу и оставил его в покое, занявшись более серьёзными делами.

Поход, который нам пришлось проделать до позиций, оказался больше 70 вёрст. Подходя к вечеру второго дня к фронту, Коля и Ванька впервые услышали грохот артиллерийской канонады, которая на каждого из них произвела своё действие. Николай подбодрился и повеселел, а Ванька ещё больше согнулся в седле, на котором он и так сидел, как кот на заборе. Вообще, насколько Николай сразу вошёл в интересы и вкус кавалерийской службы, настолько Иван Васильевич чувствовал к ней страх и неприязнь.

ОТЕЧЕСТВО! С чего оно начинается? Оно начинается, в том числе, со своего родного уголка. У каждого есть или был земной отец, которого дети должны почитать, чтобы долго жить на земле. Вдумайтесь, если все почитают, то будет ли зло на земле, войны, глады, мор, болезни, язвы и прочие гибельные непотребства в таких масштабах как сегодня? И, конечно, же Отечество начинается с того самого места, где ты родился, воспитывался и рос, где Господь поставил тебя служить Ему и людям, а не просто, чтобы есть, дышать, работать и спать. «О Русь, покойный уголок. Тебя люблю, тебе и верую» (С.Есенин). Что это, как не продолжение знаменитого Тютчевского: «В Россию можно только верить!»

«Слушай мое сердце бедный человек», - этот призыв Есенина как никогда актуален сегодня, когда в России, да и в мире слишком много бедных, униженных страдальцев. Им, а не богатым, сытым и самодовольным, посвящают свои задушевные стихи русские христианские поэты. Только русским поэтам-гениям свойственен такой пронзительный и спасительный разговор, в котором каждый найдет удивительно легкий сплав духовного и мирского. Пушкину, Есенину и Рубцову удалось достичь, казалось бы, невозможного – сделать наш обычный повседневный язык голубинным, ясным, свободным, духовным и преодолевающим любое зло мира. Для исполнения такой пророческой миссии им потребовалось отдать самих себя в жертву, благоприятную Богу и своему народу. Они в буквальном смысле пролили свою мученическую кровь, чтобы принять Святой Дух, Который, как известно, послан в мир Небесным Отцом и «дышит, где хочет», особенно же там, где двое или трое берутся жить и творить во Славу Божию. Принятие Божественного Духа неминуемо пролилось в неподражаемую Божественную поэзию, как бы в продолжающее сотворчество Божие и человеческое. Вот почему мы так восхищаемся именно русскими поэтами-гениями.