В рамках исследовательского проекта ИНС «Иммиграция населения в современной России: экономика, социальная сфера, национальная безопасность» подготовлен стартовый доклад, тезисы которого мы предлагаем вниманию читателей. Материал публикуется впервые, однако он был представлен коллективом авторов 27 февраля сего года в агентстве «Росбалт» и уже стал предметом осуждения в прессе.

Основными свойствами существования народа как соборного национального организма являются историческая память, национальное самосознание и национальная воля. Историческая память – это заветы старины, предания отцов, чувство единородства, приобщение к исторической миссии рода, народа, Родины. Просвещённого культурного человека отличает от дикаря «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам» (А.С. Пушкин), – понять, кто мы есть, можно только помня, кем мы были. Человек, потерявший память, является недееспособным, ибо не понимает, кем он является. И народ без исторической памяти недееспособен. Историческая память связывает времена и судьбу народа, беспамятство их разрывает. В пору безвременья обеспамятовавший и потерявшийся народ впадает в череду катастроф, заканчивающихся смертью либо обретением памяти, возрождением, возвращением в историческое время, на путь самоопределения.

Но для меня интересен не только тот факт, сколько чего кто вырастил и собрал, а что у крестьян творится в душах. Вдумаемся: Господь Бог положил под ноги человеку все, что ему нужно для жизни. Это тоненький плодородный слой земли, примерно 30 см. Это вода пресная. Это воздух. Посеет крестьянин зерно весной, осенью соберет урожай, и может год жить. И так – из века в век. Это и есть, как сейчас говорят, «возобновляемые природные ресурсы». А мы увлеклись только нефтью и газом, бурим скважины на тысячи метров. Полетели в космос с непонятными целями. Кстати говоря, за небольшой отрезок времени захламили его так, что в течение ближайших лет полеты туда станут невозможными, говорят ученые. Спрашивается: почему мы летаем так высоко, а на землю свою не обращаем внимания?

В последнюю неделю Великого поста Церковь дает нам образ жены, шедшей долгим путем покаяния, очищения своей души и пришедшей к Господу — образ Марии Египетской. Она говорит нам как бы о том, что если в предыдущей седмице мы соприкоснулись с другим великим подвижником — Иоанном Лествичником — соприкоснулись с образами мужа, то пусть жены не думают о том, что дело спасения — жизнь в Боге — не их меры, не по их силам.

Наше русское художественное творчество в его золотые времена есть творчество не религиозных людей, а глубоко религиозного народа, который накладывал свой духовный отпечаток на Пушкиных, Гоголей, Лермонтовых, Толстых... Культ добра, истины и красоты, как выражались в старину, был сроден душе их как национальное наследие. Это было не дело миросозерцания, в смысле рассудочного убеждения, а дело душевной выработки, создававшей именно такое, а не иное отношение к жизни.

Люди не захотели больше веровать, потому что они уверили себя, будто вера есть противоразумное, научно несостоятельное и «реакционное» состояние души. Люди отреклись от сердца, потому что им стало казаться, что сердце мешает инстинкту, что оно есть разновидность «глупости» и сентиментальности, что оно подрывает чело­веческую деловитость и ставит человека в смешное поло­жение; а «умный» человек больше всего боится показаться смешным; он желает «делать дела» и утверждаться в зем­ной жизни. Люди отвергли созерцание, потому что их трез­вый, прозаический «ум» презирает человеческую «фанта­зию» и считает, что самое важное в жизни есть «эмпири­ческое» и «прозаическое». Они вытеснили из жизни нача­ло совести, потому что ее живоносные призывы и укоры совершенно не укладываются в контекст хладнокровных расчетов и деловых планов. И за всем этим, наряду с черствым себялюбием и самомнением, скрывался ложный стыд и ложный страх: люди боятся остаться в бедности и неизвестности, они боятся прослыть ребячливыми, несерь­езными и смешными... Голодное самочувствие, тщеславие и честолюбие соединяются здесь с робостью перед «обще­ственным мнением»...

Русская художественная литература XVIII века преисполнена подражания европейским образцам. После долгого ученичества литература в лице Пушкина обретает собственный голос. Персоналистическая революция духа в наибольшей степени продолжилась в художественной литературе. В этом сказались и сила русского духа, и его ограниченность. «Русская литература, как и русская культура вообще, соответствовала огромности России, она могла возникнуть лишь в огромной стране, с необъятными горизонтами» (Н.А. Бердяев). Помимо великих художественных достижений русская литература открыла новые измерения в душе человека. На художественную литературу русской судьбой была возложена духовная миссия: творческие поиски в России смогли выразиться более всего в художественном слове, по нему можно судить о достижениях и неудачах русского духа.

Украинские СМИ всю последнюю неделю стонали и бились о борт несуществующего корабля: коварный Крым фактически лишил «незалежную» военно-морских сил. При этом скромно умалчивают, что большинство частей и кораблей добровольно сменили флаги на Андреевские. И уж, конечно, - ни единым словом о том беспределе, что творила Украина в 1990-е годы в отношении Черноморского флота России. Почему бы сегодня не вспомнить — как это было.

После обретения Украиной независимости в 1991 г. вопрос о национальной самоиндефикации стал предметом острой дискуссии и вызвал раскол в обществе.

Конфликт идентичностей возник между идеей общерусского единства и зародившейся в ХIХ веке украинской идеей, ориентированной исключительно на Запад, отрицающей культурные и этнические связи Украины с Россией. Те, кто считал Украину Малороссией, частью Российской империи, рассматривал Русь как единое государство, которое русские и украинцы вместе строили и защищали от врагов, одерживая совместные победы над врагами Южной Руси - Речью Посполитой, Крымским ханством и Османской империей.

Когда мы пришли в монастырь, Игумен и Совет бра­тии монастыря показали нам бумагу, которую прислал Патриарх из Константинополя (Стамбула) с иерархом, и тот в каждом монастыре вручал ее совершающим богослужения отцам. Патриарх писал, что на Великом Входе надлежит молить Господа даровать силу турец­кой армии повергнуть русских к ногам турок. Была составлена специальная молитва, которую нужно было прочитывать вслух. 

Когда Игумен, старец Евлогий, прочитал нам посла­ние Патриарха, Старец сказал: "Вы понимаете, что на­писал глава наш, наш отец?" Мой старец сказал, ужас­нувшись: "Он не христианин," и с горечью спросил: "И вы читали это в монастыре во время Литургии?" Но они ответили: "Нет, этого нельзя делать". 

Но Патриарх в своем распоряжении угрожал, что все монастыри, ко­торые не выполнят его, будут подвергнуты строгому наказанию. 

Хотя мир весь разделился на два стана, однако в них в обоих с одинаковой силой действует одно и то же стремление к космополитизму. Границы между народами стираются, гибнут национальные ценности, превращая народы в одну бесформенную массу. Странный парадокс перед нами: в мире, когда он был разделен на мелкие народы воюющие между собой, было гораздо больше любви, чем теперь, когда во внешнее единение вошло так много злобы.

Сегодня святая Церковь дает нам образ великого подвижника, желая нас утвердить в том пути, которым мы шли от начала поста, и который мы в течении последней седмицы освятили Крестом Господним.

«Вот образ, — говорит св. Церковь, — того, кто взял свой крест и пошел за Христом, и образ того, кто оставил нам творения свои, творения того, кто опытно раскрывает все христианское делание».

Иоанн Лествичник жил в VI веке. Шестнадцати лет поступил он в монастырь, а через некоторое время удалился от общежития, уединился, и у подошвы Синая прожил 40 лет. Из этого уединения вышел он уже 75-летним старцем, вызванный братией Синайского монастыря, которая избрала его своим игуменом. И вот соседний монастырь — Раифский — слышит об это великом делателе, и игумен его, также Иоанн, просит преподобного написать им руководство христианской жизни. Великое счастье, что Церковь сохранила нам это руководство, заключающее в себе опыт этого великого подвижника, подтвержденный часто ссылками на других Св. Отцов.

Каждый народ служит Богу, как умеет — всей своей историей, всей культурой, всем трудом и пением своим. Один народ служит творчески, и цветет духовно; а другой — нетворчески, и духовно хиреет. Есть такие народы, что перестают служить и становятся шлаком истории; и есть такие, что в своем малом и скудно-беспомощном служении угасают, не достигнув расцвета. А есть и такие, что могут осуществлять свое служение только под водительством другого, духовно сильнейшего народа…

В первые века нередко думали, что надо принять Христа и отвергнуть мир. «Цивилизованное» человечество наших дней — принимает мир и отвергает Христа. А в средние века Запад выдвинул еще иной соблазн: сохранить имя Христа и приспособить искаженный иудаизмом дух Его учения к лукаво-изворотливому и властолюбивому приятию не преображаемого мира.

Верный же исход в том, чтобы приять мир вследствие приятия Христа и на этом построить христианскую культуру…; чтобы, исходя из духа Христова — благословить, осмыслить и творчески преобразить мир; не осудить его внешнеестественный строй и закон, и не обессилить его душевную мощь, но одолеть все это, преобразить и прекрасно оформить любовию, волею и мыслью, трудом, творчеством и вдохновением.

Это и есть идея православного христианства.

Все, что произошло в мире в двадцатом веке и продолжает совершаться и ныне, свидетельствует о том, что христианское человечество переживает глубокий религиозный кризис. Широкие слои людей утратили живую веру и отошли от христианской церкви. Но, отойдя от нее, многие не остались к ней безразличны; они усвоили себе настроение отчужденности, осуждения и вражды. У одних эта вражда — холодная и пассивная; у других эта вражда — волевая и организованная, но сравнительно корректная; у третьих — это есть фанатическая ненависть, принимающая форму гонений. Различие между этими группами не глубокое и не принципиальное: все они образуют единый фронт взаимного молчаливого понимания, сочувствия и даже — тайной или явной — поддержки.

Таким образом, в пределах самого христианского человечества, оставляя в стороне иные религии — конфуцианскую, буддийскую, магометанскую и др. — образовался широкийантихристианский фронт, пытающийся создать нехристианскую и противохристианскую культуру. Это явление не новое. Двадцатый век, вслед за девятнадцатым, только проявляет уже назревавшие процессы и как бы подводит им итоги. Процесс обособления культуры от веры, религии и церкви начался давно и совершается уже в течение нескольких столетий: давно уже медленно нарастала и крепла в Европе и в Америке светская культура, «секуляризованная», и процесс этой секуляризации ведет свое начало еще от эпохи Возрождения (13-15 век).

Потеряв веру и уважение ко всему существующему — во что другое уверовал человек конца XIX века? Еще недавно он указывал на идею социализма, да и теперь, по господствующему сознанию, будущее считается принадлежащим социализму. Но эта перспектива уже представляется только неизбежной, а вовсе не светлой и радостной. С радостью ждет ее пролетарий и его вожаки, давно не принадлежащие к цвету наций. Все верхние слои просвещения уже теперь недоверчиво смотрят на такое будущее. Идеалы предстоящего социалистического переворота еще задолго до осуществления потеряли свою притягательную силу, и умы пытаются укрыться во что-либо более теплое и светлое. Но эти искания и попытки выражаются в чем-то странном, несуразном, больном. Теперь, говорит Нордау, очень высокопарно толкуют о “тревожных поисках новых идеалов”, о “более тонких проявлениях облагороженной нервной системы” и т.п. Все это — пустые слова. “Врач, в особенности посвятивщий себя изучению нервных и душевных болезней, легко распознает в настроении "finde siecle", в современном искусстве и поэзии, в характере авторов мистических, символистских и декадентских произведений и их почитателей, в склонностях и вкусах модной публики симптомы давно известных ему болезней: вырождения и истерии”.

Потом, когда Юнаков уже открыто вступил на путь сделок со своей совестью и постепенно катясь вниз дошел до левого крыла петлюровцев, отдавая все силы своего ума идее «самостийной Украины», я понял, что тогда в Харькове, в поступке со мною стали уже проявляться мрачные изгибы его души.
Сепаратистские тенденции Юнакова явились тем более непонятными, что как по рождению (дворянин Петербургской губернии), так и по воспитанию (офицер Лейб-Гвардии Семеновского полка) профессор Юнаков ничего общего с украинцами не имел и, восприняв украинскую идею исключительно по соображениям выгоды, он воистину продал свое первородство за чечевичную похлебку.
В 1920 году, находясь после Бредовского исхода в Варшаве, я случайно встретился с Юнаковым. Я был «белым» и в военной форме, он – ярый петлюровец в штатском. Враги! Мы узнали друг друга, но разошлись, даже не поклонившись. Это была одна из самых тяжелых встреч в моей жизни. Впрочем, Н.Л. Юнаков уже скончался и пусть Господь судит его темные дела…

...

Сейчас нет понятий более запутанных, намеренно извращаемых, чем нация и национализм. Путаница зачастую вносится намеренно, в интересах политиков. Поэтому чёткость в понятийном аппарате сегодня актуальна как никогда.    

Смешение понятий можно объяснить не только безграмотностью политиков и публицистов или их недобросовестностью, продиктованной личными интересами, но и неоднозначностью при переводе исходных греческих и латинских терминов на английский и русский язык. Например, термин «нация» эквивалентен латинскому natio - племя, народ или английским nation, nationality, people, которые переводятся как народ, нация, племя, народность, национальность, люди, государство, страна и т.д.

В Крыму 96, 77% жителей проголосовали на референдуме за присоединение Крыма к России. Более 90% граждан России в ходе социологического опроса приветствовали это решение. Восторжествовал конституционный принцип – главным носителем власти в государстве является народ.

В чем загадка постоянной русофобии Запада, чья цивилизация когда-то была крещена в одной христианской купели с нами? Какая сила стоит за его постоянной враждой к России? Ф.М. Достоевский в своей "Легенде о Великом Инквизиторе" приоткрывает эту силу признанием Великого Инквизитора: «Мы давно уже не с Тобою, а с ним, уже восемь веков». С "ним" – с диаволом. В этом духовная причина стремления апостасийного мiра уничтожить удерживающий (в смысле слов апостола Павла, 2 Фес. 2) оплот Истины – православную государственность.

В первой половине XIX века начался новый духовный этап в русской культуре. По значению этот период можно сравнить с рубежом XV–XVI веков, когда в споре стяжателей (последователей преподобного Иосифа Волоцкого) и нестяжателей (учеников преподобного Нила Сорского) осуществлялось духовное самоопределение народа. На исторической арене проявились новые силы, борьба которых изменила судьбу народа. Духовной революции противостоит духовная контрреволюция: против возрождения традиционной русской духовности восставали тёмные сил. Итоги этого столкновения и определили последующую историю России.

Святая Церковь, вводя нас в самую главную часть Св. Поста — в дни поклонения Св. Кресту и говоря: «Иже Христовы суть, плоть распяша со страстьми и похотьми», раскрывает нам самое главное наше дело на земле: отказываться от себя, от своего греховного, взять свой крест и идти за Спасителем.

Говоря это и прославляя Св. Крест, Церковь идет на помощь, чтобы мы не впали в отчаяние, думая, что это для нас непосильная заповедь, и дает в течение 5-й и 6-й недель Великого поста два образа, два примера — Иоанна Лествичника и Марии Египетской.

Россия создана и поддерживается русским по племени и православным по вере народом, сплоченным в Православную Церковь. Созданию этого государства помогали, далее, некоторые другие племена, нам союзные, сходящиеся с нами иногда до полного братства, особенно когда они православны. Далее, в состав государства вошли некоторые народности, или безразличные к России, или, наконец, прямо относящиеся к ней враждебно.

Справедливость требует ли, чтобы всем этим народностям, коллективностям было дано в государстве одинаковое право на “свободное развитие”? Вспомним, каковы были бы результаты этого “свободного развития”. “Свободное развитие” одних создает силу, поддерживающую государство, других — рыхлую безразличную массу, третьих рыхлую безразличную массу, третьих — силу, разрушающую государство. И г-н Соловьев с прочими либералами находит, что справедливость требует для столь различных элементов одинаковых прав!