До недавнего времени старостой Соловецкого лагеря (он же и командир трудового полка) был чекист по имени Михельсон увечное, уродливое создание, отличавшееся дикой свирепостью. Когда в конце 20-х годов Советская власть осуществляла репрессии в побежденном Крыму, Михельсон являлся правой рукой другого изверга — Белы Куна, бывшего диктатора Венгерской Советской республики, которому помогал в деятельности «председателя Триумвирата по руководству красным террором в Крыму». Михельсон, как и Бела Кун, прославился далеко за пределами Крыма казнями десятков тысяч врангелевских офицеров и солдат, а также гражданского населения. В итоге даже сам Дзержинский, которого никак нельзя заподозрить в человеколюбии, вынужден был положить конец крымским Варфоломеевским ночам. Белу Куна объявили психически неполноценным (это проскользнуло в советских газетах), а Михельсона сослали на Соловки. В настоящее время он руководит действиями ГПУ в одной из автономных республик.

Концлагеря в Холмогорах и Пертоминске были созданы советским правительством в конце 1919 года. Люди высылались туда из всех уголков России и должны были жить в наскоро выстроенных бараках. Эти помещения никогда не отапливались, даже в разгар зимы (когда температура в этих северных широтах опускается до минус 50-60 градусов по Цельсию, то есть от 90 до по градусов по Фаренгейту).

Заключенным выдавался следующий паек: одна картофелина на завтрак, картофельные очистки, сваренные в воде, на обед и одна картофелина на ужин. Ни кусочка хлеба, ни унции сахара, не говоря уже о мясе или масле. И эти люди, доведенные муками голода до отчаяния, поедали кору на деревьях, будучи не в состоянии противостоять истощению. Они, под страхом пытки или расстрела, вынуждены были соглашаться на самую тяжелую работу: корчевать пни, работать в каменоломнях, сплавлять лес.

Им было категорически запрещено переписываться с родными, принимать от них посылки с едой или одеждой. Все письма уничтожались, а пища пожиралась лагерной охраной. Ею же использовались и носильные вещи, присылаемые заключенным.

...дикость советской системы наглядно воплотилась в осуществлении этой «очистки», когда власти хватали людей на улицах Москвы, Ленинграда, Харькова, Сочи, торопясь уложиться в планы и сроки — ведь по «малинам» в поисках настоящего ворья бегать хлопотно да и небезопасно, жулики к тому же наглы и склонны к побегам, а вот законопослушные граждане будут сидеть тихо, надеяться на исправление ошибки и никуда не сбегут. Уголовников-рецидивистов среди ссыльных оказалось 10-20%, остальные были либо бродягами, либо обычными крестьянами и горожанами. У милиции была инструкция от 11 февраля 1933 г. о производстве арестов всех тех, кто не покинул городов после отказа в получении паспорта, однако массовым арестам и высылке в ходе «очистки» подвергались многие, просто оказавшиеся на улице без документов.
Но и наличие документов спасало не всегда. Среди схваченных на улице и оказавшихся в Сибири оказался даже работник кремлевской пожарной охраны, которому не помог и бывший при нем пропуск в Кремль. Многих — часто это были деревенские жители, обвиненные в саботаже хлебозаготовок — отправляли семьями. С Кавказа в Тарский округ переселили до 3000 семей черкесов и кабардинцев. Чистили и сибирские города: так, в ходе одной из облав был окружен рынок в Сталинске (Новокузнецке) и все, ока¬завшиеся без документов, были арестованы и затем сосланы.

Никифорова Ольга Николаевна, родилась в 1909 в Санкт-Петербурге. Журналист. Проживала в Харбине, сотрудничала в газетах "Новости Востока" и журнале "Рубеж". Осенью 1934 — вернулась с матерью в Россию из Харбина. 7 октября 1934 — при досмотре багажа арестована на станции Казань[1], 11 октября освобождена, дело прекращено за недостаточностью улик[2]. 19 декабря 1935 — арестована в Ленинграде и заключена в тюрьму. В марте 1936 — к Е. П. Пешковой обратилась за помощью ее мать, Людмила Никифорова.

Советская Власть коммунистов через свое ГПУ стремится довести до голодной смерти тех людей, которых она стыдится за свои неудачи. Она не дает адм<инистративно> высланным зарабатывать хлеб. Летом в Усть-Сысольске несколько адм<инистративно> высланных крестьян нанялись чернорабочими на одну постройку. Их сняли с работы и отправили: одних — в Усть-Вымь 23 июня, других — в Усть-Кулом и третьих — в Ижму. Чтобы помешать адм<инистративно> высланным служить и работать, с мая для них введена регистрация в один определенный час. До мая регистрировались с 8 до 11 час<ов> дня, и один регистрируется в 7,5 утра, другой в 9, третий в 11 и т<ак> д<алее>. Часы выбраны для большинства самые неудобные. При ненастной погоде нынешнего лета на протяжении короткого часового промежутка отводилось на регистрацию, нельзя <было> выбрать время, чтобы не попасть под дождь. Мокнешь под дождем и простужаешься. Суживанием срока регистрации имеется в виду скорейшее вымирание неугодных для Власти людей.

Я, Новикова Мария Лукьяновна, хочу знать, где погиб наш отец, Новиков Лука Аристархович, где он захоронен. Документов у нас нет никаких, кроме свидетельства о рождении: родился он 9 июня 1897 года. А забрали его в 1937 году, в 12 часов ночи 20 сентября, прямо с работы. Работал он бессменно: днем возил воду для людей и машин, а ночью сторожевал, в общем, и домой-то совсем не приходил.
Но сначала я напишу, как нас раскулачили. В 1929 году, в эту пору мне было четыре года, нас у отца было семеро. Местная власть, сельский совет гоняли нашего отца, издевались, как им только хотелось и без всяких причин. Заберут его, свяжут руки назад и гонят восемнадцать километров до Большетроицкой милиции. Сами верхом, а его гонят и секут хуже скотины. А там разберутся, что без всякой причины, и отпустят его. И так продолжалось издевательство до 1935 года. А потом осудили его, дали семь лет вольной высылки. Он на это был согласен, он отдал документы, но документы ему не отдали, перевели эту судимость на год тюрьмы. Он отбыл за шесть месяцев и вернулся. В это время пришел к нему бригадир и сказал: «Лукьян, подавай заявление, теперь тебя примут в колхоз...» И сразу отца послали на работу, заготавливать лес. Какая это радость была для всей нашей семьи, что нас приняли в общество! Но недолго радовались: в 37-м году его забрали...
А мать наша все эти годы, вместе с нами, сколько приняла страданий! Водила нас по чужим хатам, голых, голодных и страдавших от холода. Все у нас забрали и голых выгнали из хаты, выкинули, как котят. За все наши годы-странствия трое детей умерло... Когда умирали дети, мать уберет покойную и перекрестится: «Слава тебе, Господи, отмучилась...» – покойную уберет, а малютку на то место ложит. Думала, что она наберется болезни и помрет, а она, Бог дал, жива до сих пор. И как нам тяжко было жить каждый день! Мать где-либо разживется, сварит нам, а если не успеем поесть, то они выливают из чугуна и говорят: «Вы, кулацкие дети, жить не должны, вам все равно подыхать!» Даже карманы вывертывали и крошки вытряхивали, чтобы не досталось...
В 33-м году был такой случай. В чулане у нас только и было богатство – сундук, как раньше называли общий деревянный ящик. Пришли двое наших односельчан, повыкидывали из ящика рваное тряпье, видят – там брать нечего. А мать была одета в шубу из овечьих шкур, раньше такая одежда была, и платок на ней был теплый, а они стали насильно ее раздевать и раскрывать. Тут мы видим, что мать так терзают, и бросились к ней, и подняли крик. Они начали над ней топотать и кричать на нее: «Что ты детей научила!» – но все же не раздели, наша оборона подействовала. В общем, все не напишешь, а если все писать, получится большая книга.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПОЛИТБЮРО ЦК ВКП(б)
Строго секретно
152 — О привлечении к ответственности изменников родине и членов их семей.

Принять проект постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР, предложенный НКВД, о привлечении к ответственности граждан СССР, самовольно уходящих из СССР в другие государства, как невозвращенцев, а также о привлечении к ответственности членов семьи этих граждан.

Может возникнуть вопрос — неужели его вредительская деятельность протекала совершенно незаметно для окружающих, неужели не было предостерегающих сигналов о том, что в его лице мы имеем дело с вредителем, старающимся прикрыть свои подлые дела фразами и внешними признаками активной работы.
На этот вопрос можно ответить положительно. Сигналы были даны давно, но этими сигналами не воспользовались те организации, в ведении которых находится упомянутое астрономическое учреждение, так что вредительский гнойник пришлось ликвидировать органам Наркомвнудела. Здесь мы обнаруживаем такую же картину, как и в других учреждениях, в которых затесавшиеся враги были уничтожены верным стражем революции — Наркомвнуделом.
Академия Наук СССР, в ведении которой находится эта обсерватория, не проявила по отношению к ней сталинского требования о бдительности.
В течение последнего года Академией Наук было направлено в эту обсерваторию не меньше 5 комиссий. Уже это одно обстоятельство показывает, что руководство Академии Наук чувствовало крайне ненормальные условия и тревожную политическую обстановку, сложившуюся в этой обсерватории.

При рассмотрении трагических событий эпохи 1937–1938 гг. актуально выглядит вопрос о воздаянии тем, кто уничтожил и превратил в лагерную пыль полтора миллиона сограждан. Историк А.Ю. Ватлин пишет, что Сталин на исходе Большого террора ужаснулся деяниям чекистов[1]. На деле вождь, прекрасно знавший, на что способен НКВД, ощутил, что общество не только подавлено, но и возмущено действиями властей, поэтому сделал козлами отпущения ряд «плохих чекистов». И даже велел – в отдалённой Сибири – провести открытый и единственный процесс над теми, кто «перегнул» и, таким образом, особенно скомпрометировал власть. Этот процесс над рядовыми участниками террора прошёл в феврале 1939 г. в Новосибирске, коснувшись троицы чекистов из г. Ленинск-Кузнецкий современной Кемеровской области – начальника ГО НКВД А.Г. Лунькова, его помощника А.И. Савкина, оперативника А.И. Белоусова и исполнявшего обязанности городского прокурора Р.М. Клиппа. Газета «Советская Сибирь» в трёх номерах опубликовала довольно крупные по объёму материалы судебного заседания и приговор. Далее была тишина [2]. Однако напечатанные в «Советской Сибири» фрагменты стенограммы процесса, в которых откровенно говорилось о фабрикации политических обвинений против детей и подростков, запомнились современникам.

В Татарии 1 ноября 1937 года произошло необычное событие: «органы» передали в суд 19 пожилых (свыше 60-ти лет) и больных человек, арестованных ими, когда в начале октября было приказано начать аресты по второй категории. Казанский историк Степанов, рассказывающий об инциденте, по всей видимости, придерживается мнения, что полиция безопасности имела намерения смягчить меру наказания для неспособных к тяжёлому труду в лагерях лиц (206). Однако, когда в Москве в начале 1938 года госбезопасность также стояла перед подобной «проблемой» в конце концов пошла на жесточайшее решение. В конце 1937 года тройкой были приговорены к различным срокам заключения в лагере несколько сотен инвалидов и «ограниченно трудоспособных». Поскольку не удалось направить всех заключённых в концлагеря — Главное управление лагерей было против их приёма (207) — печально известный сотрудник НКВД Л.М. Заковский, с 20 января — начальник НКВД Москвы и заместитель Ежова, приказал вновь передать их дела в тройку. Он проинструктировал председателя тройки М.И. Семёнова, что все они должны быть приговорены к «высшей мере наказания» (ВМН)

Началом бамовской истории Тайшета можно считать принятие 17 августа 1937 года совместного постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) № 1402-317С «О строительстве Байкало-Амурской железнодорожной магистрали». В соответствии с ним строительство должно было вестись не только на восточном, но и на западном участке БАМа: Тайшет — Падун (Братск) (350 км) и Братск — Усть-Кут (450 км)1. В другом постановлении СНК СССР № 3713-164с от 3 июня 1938 года были определены сроки завершения строительства: 1 ноября 1942 года2.

В середине 1920-х годов на крупных промышленных предприятиях участились случаи аварий, взрывов и пожаров.
По мнению руководства страны, это являлось следствием диверсионных действий, инициированных из-за рубежа,и преступной халатности граждан.

Сколько я находился в застенке, все время продолжались избиения и вопли в других застенках. Часто я мог различить, что человека привели всего полчаса назад и уже повели наверх писать показания. Как только человек сдавался, его сразу же уводили, а на его место поступал новый, не желающий каяться.
Теперь я слышал, как двенадцатилетний колхозный мальчик молил палача:
- Дяденька, не бейте меня, я не шпион, я лишь за коровой бежал направившейся к границе.
- Давай показания, фашистский выродок! - гремел палач.
И вслед за тем сыпался град ударов на бедное тельце ребенка-мученика.

"Долина смерти" - документальный рассказ про особые урановые лагеря в Магаданской области. Врачи этой сверхсекретной зоны проводили преступные эксперименты на мозге заключенных.
Обличая нацистскую Германию в геноциде, советское правительство, в глубокой тайне, на государственном уровне, претворяло в жизнь не менее чудовищную программу. Именно в таких лагерях, по договору с ВКПБ, гитлеровские особые бригады проходили обучение и набирались опыта в середине 30-х годов.
Результаты этого расследования широко освещались многими мировыми СМИ. В специальной телепередаче, которую вела в прямом эфире NHK Японии, вместе с автором участвовал и Александр Солженицин (по телефону).
"Долина смерти" - редкое свидетельство, запечатлевшее истинное лицо советской власти и ее передового отряда: ВЧК-НКВД-МГБ-КГБ.

Если смотреть на Орск с высоты птичьего полета, открывается довольно живописная картина. Причем взор сразу же притягивают объекты промышленного назначения. Десятки заводских труб, окруженных производственными корпусами, упираются в небо, а клубящийся дым, сносимый ветром, словно зачеркивает жирным карандашом кварталы жилых домов. В этом присутствует определенный символизм. Главным толчком для развития города явилась индустриализация, начавшаяся в годы советской власти. Сначала на его территории появились заводы, и только потом наступил черед обустройства людей.